Архив русской революции. Изданный И. В. Гессеном. В 22-х томах. Тома 1—14. М. “Терра” — “Республик””. 1991—1992. (Издание продолжается.)
Изучение нашего прошлого небесполезно — с отрицательной стороны. Оно оставило нам мало пригодных идеалов, но много поучительных уроков, мало умственных приобретений и нравственных заветов, но такой обильный запас ошибок и пороков, что нам достаточно не думать и не поступать, как наши предки, чтобы стать умнее и порядочнее, чем мы теперь.
В. Ключевский
Орешек не сдавался” — на этой фразе обрывается “История государства Российского” Н. М. Карамзина. Если бы великий историограф решил завершить свое творение каким-либо новым символическим образом, он едва ли нашел бы что-нибудь более гениальное. С тех пор “Орешек” стал еще крепче и по-прежнему не сдается. “Орешек” русской истории теперь заключает в себе катастрофу 1917 года, катастрофу, в которой тугим узлом сошлись все проблемы предыдущего тысячелетнего прошлого России и откуда многочисленными метастазами узлы проблем расползлись в будущее.
Как всегда, Россия запаздывает с осмыслением своего прошлого. Начиная чуть ли не с Петра I история в России оставалась наукой с е к р е т н о й. Примеров тому так много, что выбор их довольно затруднителен: убийство Павла I? восстание декабристов? Весьма знаменательно, что из трех великих историков России ни один не добрался до своего времени. Польза же истории заключается в том, что каждый отдельный человек усваивает историю своего отечества как свое собственное прошлое и мягко — без лакун и провалов памяти — начинает и современность постигать как историю, которая пишется сегодня, и, что особенно важно, пишется не без его участия.
Когда же в исторической памяти народа образуется “провал”, народ перестает жить полноценной и полнокровной жизнью, причем даже не осознает этого. По-видимому, вообще самый лучший способ держать народ в полном повиновении — это лишить его истории, заменив ее мифами. Нечто подобное предугадал в своем “Государстве” еще Платон.
Программу античного утописта блестяще выполнили большевики. Несколько поколений советских граждан были носителями или по крайней мере пассивными объектами бесчеловечного воздействия антиисторической мифологии.
И как бы ни оценивать наше время, по крайней мере в одном пункте его значение несомненно: впервые за последние два века в России печатается и громко произносится п р а в д а о прошлом. Зло названо своим именем и показано без маски. Вполне естествен поэтому повышенный интерес к истории русской революции. В последнее время издано огромное количество документов, мемуаров современников и участников революционных событий, появилось “Красное Колесо” А. И. Солженицына. И, наконец, уже вышли в свет 14 (из 22) томов “Архива русской революции”, который первоначально издавался в Берлине в 1922—1937 годах.
Это одно из тех изданий, мимо которого не может пройти никто, кого интересует история нашей революции да и история России вообще. Читая “Архив...”, трудно отделаться от мысли, что эта чудовищная (по своему содержанию) книга странным образом корреспондирует с начальной нашей летописью — “Повестью временных лет”.
“Се повести времяньных лет, откуду есть пошла руская земля...” “Этими своими воспоминаниями,— пишет один из авторов “Архива...” как бы от лица всех его участников,— я отдаю на суд истории, для нахождения истины и для воздаяния каждому по делам его, л и ц е д е е в д н я 25 о к т я б р я 1 9 1 7 г о д а. И делаю я это в память погибших и пострадавших... Да простят мне то, что я еще жив!..” (А Синегуб, “Защита Зимнего дворца” — IV, 197). “Повесть...” соответствует Книге Бытия (“Вначале сотворил Бог небо и землю... И увидел Бог, что это хорошо...”, “По мнозех же времянех сели суть словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска. От тех словен разидошася по земле и прозвашася имены своими, где седше на котором месте...”), “Архив...” — Апокалипсису.
“Наше время, — пишет В. Краснов,— творит своею рукою, точно пророческие знамения апокалипсиса, и в жизни людей и в жизни народов загадочные, полные ужаса письмена, ни смысла, ни необходимости которых не поймет человеческий ум.
Быть может, только отдаленные потомки наши поймут и оценят, для кого и почему нужны были все эти муки и жертвы, и воздадут позднюю справедливость жертвенно-опустошенной жизни нашей” (В. Краснов, “Из воспоминаний о 1917— 1920 гг.” - VIII, 165).
Картин этой “жертвенно-опустошенной жизни” в “Архиве...” так много, что подчас начинаешь вообще сомневаться в разумности существования человека на земле.
Бесчинствовали обе стороны. Так, например, в Сочи “произошли безобразные сцены: казаки врывались на квартиры, выволакивали на улицу перепуганных обывателей, переворачивали под предлогом обыска вверх дном всю квартиру, причем реквизировали все деньги и ценное имущество и свозили избитых арестантов к вокзалу строящейся железной дороги, близ которого расположился казачий бивак” (Н. Воронович, “Меж двух огней” — VII, 95),
Читая “Архив...”, понимаешь, однако, что в сфере насилия большевикам не было равных.
“Председатель петроградской коммуны Зиновьев не испугался бросить в массы лозунг “Вы, буржуазия, убиваете отдельных личностей, а мы убиваем целые классы”. И эти слова не остались пустой фразой. Послушная казенная пресса подхватила эти слова и сделала все от себя зависящее, чтоб разжечь в массах жажду крови. Зиновьев и присные с ним могли торжествовать победу” (М. Смильг-Бенарио, “На советской службе” — III, 150).
“Волна красного террора,— свидетельствует тот же мемуарист,— раскатилась затем по всей России. Комиссар внутренних дел Петровский издал приказ, по которому все местные советы обязаны были забирать определенное количество граждан и рассматривать эту “буржуазную сволочь”, как дословно было сказано в том приказе, как заложников. В случае же если “контрреволюционеры, буржуи и кулаки” осмелились бы в данной местности поднять восстание, то местным советам предлагалось заложников безжалостно расстреливать. Вся Россия стонала от большевистского террора. Никто не знал, что принесет ему ближайший час”.
Жизнь в России становилась не только тяжелее и страшнее, но и загаженное. “Весна в этом году установилась ранняя,— читаем в воспоминаниях С. Воронова,— Благодаря теплым дням начали оттаивать груды экскрементов, наваленных в каждом дворе. Запах на улицах стоял невообразимый. Городские власти распорядились вывезти накопившиеся за зиму нечистоты. Обязанность по этой уборке легла конечно на население. В местах, где проходила трамвайная сеть, жители домов вывозили нечистоты прямо на улицу, где они лежали 2—3 дня в ожидании вагонов, вывозивших их на свалку. Невообразимую картину представлял Невский, где по обе стороны проспекта тянулись сложенные таким образом возвышения” (“Петроград—Вятка в 1919-20 г.” - I, 253-254).
Вспомним начало нашей истории: “Земля наша велика и обильна, а п о р я д к а в н е й н е т ” (862 год). Тысячелетие с лишним прошло с тех пор, а порядка все нет как нет. С некоторым даже умилением читаешь в “Архиве...” о таком, например, факте: “Придя в Киев, немцы прежде всего вычистили невероятно загаженный при большевиках вокзал. Вычистили, убрали, декорировали и пригласили вечером на танцы тех торговок, что по принуждению помогали в уборке вокзала...” (Н. М. Могилянский, “Трагедия Украины” — XI, 82). А вот как выглядели сами немцы: “Лица сосредоточенные, дисциплина образцовая, спокойная приветливость и сознание собственного достоинства”.
Сегодня как никогда, пожалуй, для нас актуален вопрос о том, насколько мы способны учиться у других народов и извлекать положительные уроки из собственной истории. Может быть, именно от этой способности в немалой степени зависит сейчас и проблема нашего выживания...
Видимо, одним из главных побудительных стимулов, некогда подвигнувших эмигрантского историка и журналиста Иосифа Владимировича Гессена (1865— 1943) на издание “Архива русской революции”, было как раз стремление собрать, сберечь, а значит, и попытаться постичь уроки нашей недавней бурной истории. Недаром И. Гессен в предисловии к “Архиву...” пишет, что его “задача заключается в том, чтобы сохранить письменный след развертывающихся перед нами трагических событий”.
К сожалению, в своих мемуарах “Годы изгнания” (Париж, 1979) И. Гессен очень скупо рассказал о том, как в трудных условиях эмигрантского существования удалось наладить столь внушительное издательское предприятие историко-мемуарного характера. Берлинское издательство “Слово” (И. Гессен был одним из его основателей) пятнадцать лет фактически осуществляло публикацию “Архива...”, хотя официально не пожелало выпускать его под своей фирменной маркой. “Таким образом, — пишет И. Гессен, — большой успех, выпавший на долю “Архива”, всецело достался мне”. Правда, впоследствии популярность издания стала падать и тиражи последних выпусков с 3—4 тысяч съехали до нескольких сот экземпляров. Впрочем, такая метаморфоза понятна: заключительный, 22 том “Архива...” вышел в 1937 году, когда на мир надвигалась новая чудовищная война и всем стало не до осмысления прошлого, хотя бы и недавнего. Теперь, по-видимому, колесо истории описало очередной свой круг. В предисловии к новому изданию “Архива русской революции” профессор Г. Иоффе задается вопросом, который семьдесят лет назад, хотя и в другой форме, мучил И. Гессена (да и не только его): “Россия входит в 21-й век. Готовы ли мы извлечь уроки из трагического российского опыта 20-го века?.. Думается, уже недалекое будущее покажет...”
Не знаю, что следует разуметь под “недалеким будущим”, но современность показывает, что брать у истории уроки мы, как и прежде, не очень-то способны.
Не случайно, думается, большинство авторов “Архива...” относительно будущего России были настроены довольно скептически. Так, один из мемуаристов, А. А. Гольденвейзер, пишет: “При здравой оценке, опыт советской власти должен был послужить предметным уроком политической грамоты. Но у нас, к сожалению, не любят брать элементарных уроков. Еще Тургенев где-то сказал о том, что если дать русскому гимназисту карту звездного неба, то он и не подумает ее изучать, но через четверть часа возвратит ее вам со своими исправлениями. Страшнее всего подумать, какую умственную дисциплину и культуру вынесет из этой эпохи подрастающее поколение” (VI, 302).
Мы, к сожалению, знаем, какую “культуру” оно вынесло: родился новый человек — гомо советикус, человек, который свое незнакомство с “западным силлогизмом” провозгласил основным своим достоинством, который не боится Бога, но боится заговорить с иностранцем...
Не все, конечно, так безнадежно. Ведь даже и Апокалипсис в конце концов вселяет надежду. “И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет... И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца”.
Ощущение ирреальности всего происходящего с нами сегодня неотделимо от ощущения ирреальности и того, что происходило в России в 1917—1922 годах (таковы приблизительно хронологические рамки “Архива...”). Причем это ощущение в процессе чтения не рассеивается, а усиливается.
...Чтение это долгое и мучительное. Мучительное — потому что написано о н а с. Пройдут десятилетия, века, быть может, и тысячелетие, но пока есть и будет на земле Россия, каждый русский человек будет нести на своих плечах этот тяжелый груз истории, революции — часть нашей биографии, хотим мы того или не хотим. Забыть нельзя, изменить нельзя, можно только о с м ы с л и т ь свершившееся.
Современный читатель “Архива...” не может, конечно, не искать в нем сегодня ответа на вопрос, который волнует и интересует его, пожалуй, больше всего: в чем причина революции? Разумеется, наивно было бы пытаться найти ответ по форме: революция произошла потому, что... (хотя многие, слишком многие пытаются дать именно такой ответ). Русская революция как событие глобального масштаба имела целый ряд, точнее даже комплекс, причин, но я сомневаюсь, что когда-нибудь весь этот комплекс будет выявлен, упорядочен, изучен и станет понятен любому школьнику. Если мы начнем раскручивать причинно-следственный ряд, то где именно можно остановиться и сказать: “Отсюда все началось”?
Следует отметить, что из авторов “Архива...” мало кто стремился дать исчерпывающий ответ на вопрос о причинах революции, да и те ответы, которые мы в нем находим, малоудовлетворительны. Это обстоятельство поначалу немного разочаровывает.
Многие авторы (и, по-видимому, вполне правомерно) считают, что вопрос о причинах следует оставить на будущее. “Не место здесь разбираться в причинах, приведших к этому печальному результату. Критика событий может быть ценной, только если она беспристрастна, а для этого нужно иметь в руках материалы, которые сейчас еще недоступны. Но что уже теперь можно сказать, это что вину нельзя сваливать на одного, а что мы должны принять во внимание стечение всех обстоятельств” (“Из секретного доклада. О причинах неудачи борьбы с большевиками на северо-западном фронте” — II, 168).
...Прошло три четверти века, и мы, увы, по-прежнему в недоумении стоим все перед теми же вопросами: кто виноват? что делать? куда мы идем? “Архив русской революции” не дает ответы на эти вопросы, но помогает их найти.
Вообще в свете прошедшей истории правомернее говорить не о п р и ч и н а х, а о с м ы с л е русской революции. Поймем смысл — очевидны станут и причины ее. Я имею в виду не социологический смысл революции, который издатель “Архива...” И. Гессен видел “в нарушении установленного хода государственной и общественной жизни” (I, 5), а высший, или, если угодно, религиозный, смысл.
Читая “Архив...” сегодня, приходишь все-таки в конце концов к оптимистическому выводу (и в этом, может быть, заключается самая высокая его ценность): как бы ни было тяжело в настоящее время и какие бы испытания ни ждали нас впереди — самое страшное позади. Языческая Русь в 1917 году восстала на Русь христианскую — и победила. Но это была пиррова победа. Все сбылось как бы по слову неизвестного автора уже упоминавшегося здесь “Секретного доклада”: “Да поймет наконец будущая Русь, что против извергов и преступников, какими являются вожаки коммунистов, можно бороться лишь с чистыми руками, доказывая не словами, а делом, что идейные крестоносцы приходят единственно для того, чтобы сломить ту нечистую антихристианскую силу, которая временно восторжествовала на Руси. Победа над большевиками из победы военной должна обратиться в победу нравственную; пока этого не будет, никакие военные победы, как бы блестящи они ни были, не дадут России того возрождения, ради которого ведется братоубийственная война”.
В заключение еще несколько слов о новом издании “Архива русской революции”. Как это ни парадоксально, но его нынешняя издательская судьба начинает в известной мере повторять давнюю судьбу берлинского детища Гессена. Сегодняшние наши бумажно-типографские трудности самым плачевным образом отозвались на репринтизации “Архива...”. Первоначальный быстрый темп выхода очередных его томов нарушился, паузы между их появлением затянулись. Последний по времени выпуск (13—14 тома) появился год назад. Тираж издания с 75 сократился до 7 тысяч. Примечательно, что выпуск “Архива...”, кроме издательств “Терра” и “Республика”, начал осуществлять также “Современник”, но там и вовсе вышло лишь два тома. Понятно, что нынешним издателям не хватает средств, но тем не менее подобные срывы крайне огорчительны.
И вот что еще настораживает. Издательство “Терра”, судя по опубликованному им недавно проспекту выпуска “Архива...”, вовсе не собирается снабдить его комментарием. Видимо, здесь на этот счет разделяют точку зрения, высказанную в заметке “От редактора”, которой издательство “Современник” предварило свою публикацию “Архива...”. Признавая полезность исторических комментариев “к субъективным свидетельствам очевидцев”, редакция, по сути, однако, констатирует свою неспособность организовать для столь “напряженной работы коллектив исследователей”.
Но почему же непременно необходим целый коллектив для комментирования того, что некогда было собрано и издано фактически одним человеком? Думается, ко всем 22 томам “Архива...” требуется дополнительный том комментариев, включая хронологические таблицы, географические карты, указатели имен, что вполне по плечу и одному достаточно квалифицированному историку.
Естественно, с комментариями или без оных — ценность “Архива...” и значимость его переиздания в России трудно переоценить. Но современный научный комментарий несомненно придал бы больший вес такому изданию. Он послужил бы и определенной данью уважения отечественных историков И. Гессену, начавшему семьдесят лет назад на чужбине свой труд “с верой в будущее России”.