KAJTOCH W. Bracia Strugaccy

KAJTOCH W. Bracia Strugaccy (zarys twdrczosct). Krakow. Universitas, 1993. 230 S. — КАЙТОХ В. Братья Стругацкие. Очерк творчества.

Предмет исследования Войцеха Кайтоха — не столько собственно филология, сколько история общественного сознания хрущевской и послехрущевской эпох, идейные взаимоотношения литератора с властью. Характерны названия центральных глав: “На службе у пропаганды”, “Перелом”, “Открытая борьба 1965 — 1968”, “Перегруппировка”. Такой подход — как один из многих — вполне правомочен, мало того, у нас он явно преобладает, едва речь заходит о шестидесятниках. Однако польскому автору легче выдержать дистанцию по отношению к объекту исследования; его книга свободна и от наивных восторгов, и от прокурорского пафоса, успевшего уже надоесть читателю российских газет и журналов. Это солидный и квалифицированный труд.

Далеко не частный интерес представляет первая половина монографии, где речь идет о коммунистическо- космической утопии хрущевского времени, о недолгом, но бурном романе советской фантастики с официальной идеологией, а затем о внутри- и внелитературных обстоятельствах перехода братьев Стругацких к социальному критицизму и новым жанровым формам. Вообще феномен возрождения коммунистической утопии во второй половине 50-х годов еще ожидает своего исследователя. Кайтох объясняет его довольно просто — таков, дескать, был заказ властей. Но почему этот заказ появился только в конце 50-х? Почему он проявился именно в этой форме (автор справедливо подчеркивает принципиальные различия между, условно говоря, ранней революционной утопией, “сталинской утопией” и “хрущевской утопией”)? Наконец, насколько официальная идеология сама испытывала влияние “духа времени”? И не был ли “официальный заказ” самым настоящим социальным заказом, без всяких кавычек? Напомню, что “Магелланово Облако” Лема (t^[955]) и “Туманность Андромеды” Ефремова (1957) появились раньше хрущевской программы построения коммунизма (1961) и едва ли не предвосхитили ее.

Хрущевская программа, при всей ее фантастичности, уже испытала влияние “общечеловеческих ценностей”, несовместимых с тоталитарным режимом (как только власти попробовали принять эти ценности всерьез, режим рухнул). Она не требовала неустанной, эсхатологической борьбы с классовыми врагами, эксплуататорами и прочей нечистью. Она взывала не к ненависти, а к солидарности. Она рисовала картину земного рая, населенного Адамами, не ведающими греха.

Стругацкие не были поначалу еретиками. И если они ими стали, то как раз потому, что, как и большинство шестидесятников, веровали особенно искренне. Недаром же для ортодоксов и прагматиков, стоящих у власти, еретики опаснее иноверцев. Именно они дают самую проницательную, самую личную (и потому самую действенную) критику ортодоксальной реальности.

Немало любопытного сказано Кайтохом о творчестве братьев Стругацких конца 60-х — 70-х годов (книги, опубликованные позднее, рассматриваются гораздо менее обстоятельно). Однако автор, пристально следя за “внутрифантастическими” полемиками, начинает терять из виду общий идейный фон послехрущевской эпохи. Почти незамеченным остается российское правое почвенничество; а ведь взаимоотношения с почвенниками для “зрелых” Стругацких ничуть не менее значимы, чем их противостояние Системе. (Тут можно сослаться на статьи Майи Каганской в израильском журнале “22” практически неизвестные у нас; неизвестны они и В. Кайтоху.)

Монография Кайтоха о братьях Стругацких — уже вторая на польском языке. Двумя годами ранее в Кольцах вышла книга Терезы Дудек “Творчество Аркадия и Бориса Стругацких (до 1985 г.)”. Тем заметнее отсутствие сколько-нибудь обстоятельного труда о наших “главных фантастах” на их родине — в России.