Борис Поплавский. Домой с небес. Романы. Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания Л. Аллена. Санкт-Петербург. “Logos”;
Дюссельдорф. “Голубой всадник”. 1993. 351 стр.
В этом году исполняется девяносто лет со дня рождения Бориса Юлиановича Поплавского (1903—1935), может быть, наиболее одаренного поэта, выдвинувшегося в эмиграции, в Париже, в конце 20-х годов.
Уже первые стихотворения Бориса Поплавского, напечатанные в пражском журнале “Воля России” (1928, № 2), вызвали заинтересованные отклики: Георгий Адамович, Вл. Вейдле, Марк Слоним указывали на глубокое родство поэзии Поплавского с Блоком и на несомненную связь с “проклятыми поэтами” — Бодлером, Рембо, Верленом, Аполлинером.
Единственный вышедший при жизни Поплавского сборник “Флаги” (Париж, 1931) удостоился восторженного отзыва Георгия Иванова, говорившего о почти ежеминутном чуде поэтической вспышки при чтении стихотворений молодого поэта, о силе “нездешней радости”, которую можно сравнить с впечатлениями от “Симфоний” Андрея Белого и “Стихов о Прекрасной Даме”.
Но и Георгий Адамович, и М. Цетлин, и Вл. Вейдле наряду с признанием большого таланта Поплавского в разное время высказывали опасения насчет того, что поэтическое будущее молодого автора темно и неопределенно. Временами, замечает Вл. Вейдле, поэт оказывается “так увлечен, так убаюкан немного расплывчатой музыкой своего стиха, что сплошь и рядом для него становится безразличным, каким словесным материалом заполнить эти ритмические периоды”.
Позднее, после смерти Б. Поплавского, Адамович приходит к выводу, что “в стихах стеснял его самый механизм рифмованной и размеренной поэзии, как стесняет он сейчас без исключения всех поэтов”, и что “по-настоящему должен был он найти себя не в стихах, а в прозе”.
О том, что в прозаических опытах личность Поплавского отражается “полнее и резче”, Адамович говорил и раньше, в 1931 году, когда в журнале “Числа” (Париж, 1930, № 2—3) появились первые главы романа Б. Поплавского “Аполлон Безобразов”. Замысел романа, по-видимому, возникает у Поплавского в середине 20-х годов, и первые наброски возникли уже в 1926 году. Из одной записи в неизданной части дневника Поплавского узнаем, что во вторник 21 ноября 1927 года поэт читал в Париже отрывки из романа Татьяне Шапиро (своей знакомой, в 1929 году уехавшей из Парижа в СССР; ей посвящен ряд стихотворений Поплавского): “В этот вечер я, дрожа от страху, пришел к Тебе и зловеще заскрежетал из глубокого кресла о жестокости, но ты успокоила меня, сказав, что ты не воспитана на эгоистическом эстетизме. Потом я читал А. Б.<...> Потом она скажет: "Я не спала эту ночь от А. Б."”
Постоянно возвращаясь к теме романа, Поплавский заносит в дневник следующую запись: “3.IX.28. Первая глава А. Б. трогательная, и я опять, как всегда, когда что-нибудь из моего мне кажется прекрасным, стал бояться, что не доживу до конца этого романа”.
В определенном смысле предчувствие не обманывало Поплавского, и хотя ему удалось в 1932 году завершить работу над романом и напечатать еще несколько глав в “Числах” (1931, № 5; 1934, № 10) и в другом парижском журнале, “Встречи” (1934, № 6), издательства отказывались публиковать “Аполлона Безобразова”. Усилия друзей Поплавского как-то пристроить книгу также оказались тщетными. Об одной из попыток, окончившейся неудачей, рассказал Илья Зданевич в воспоминаниях о Поплавском (см. “Синтаксис”, 1986, № 16). И потому до последнего времени в силе оставался один из пунктов завещания Поплавского, составленного им в момент сильнейшего душевного кризиса в августе 1932 года, как бы посмертное обращение к друзьям — “попытаться что-нибудь сделать с Аполлоном Безобразовым”.
Борис Поплавский скончался внезапно 9 октября 1935 года; некий молодой человек, Сергей Ярко, почему-то именовавший себя светлейшим князем Багратионом, но все время находившийся под угрозой высылки из Франции (он не имел вида на жительство), решил уйти из жизни, захватив с собой попутчика. Случайно им оказался Борис Поплавский, которого Ярко уговорил принять дозу героина, оказавшуюся смертельной.
После смерти Поплавского другу и душеприказчику поэта Н. Д. Татищеву удалось напечатать три отрывка из его второго романа, “Домой с небес”, законченного незадолго до смерти (альманах “Круг”, I — III, Берлин — Париж, 1936 -1938).
Новый интерес к творчеству Бориса Поплавского возникает после окончания второй мировой войны в США, где в нью-йоркском журнале “Опыты”, выходившем под редакцией Ю. П. Иваска в 1953 —1956 годах, Н. Д. Татищев поместил еще несколько глав из “Аполлона Безобразова” (№ 1, 5, 6). Но полное издание романа осуществить не удалось и тогда, в 50-е годы.
В 1991 году в журнале “Юность” (№ 1—2) американские слависты Вадим Крейд и Игорь Савельев напечатали все ранее изданные главы романа, за исключением лишь одной, на взгляд критики, наиболее удавшейся, — “Бал” (“Числа”, 1934, № 10). В том же году в № 10 “Юности” В. Крейд и И. Савельев с некоторыми сокращениями воспроизвели отрывки из романа “Домой с небес”. В 1992 году в № 187 нью-йоркского “Нового журнала” была начата публикация полного текста романа, подготовленная к изданию автором этих строк по рукописи, принадлежавшей Н. И. Столяровой. И наконец в этом году в Санкт- Петербурге выходит тщательно подготовленная французским славистом Луи Алленом книга: полный текст двух романов впервые издан в России и из России приходит на Запад к русской диаспоре.
На обложке книги под портретом Поплавского в справке от издательства указано, что “предлагаемое издание — первое знакомство русских читателей с творчеством талантливого поэта и прозаика”. Между тем, как мы упомянули выше, существовала достаточно репрезентативная публикация романов Поплавского в журнале “Юность”, а его поэтическое творчество отчасти известно русским читателям по публикациям в журналах “Волга” (1989, № 7), “Октябрь” (1989, № 9), в сборнике “Ново-Басманная, 19” (М. 1990) и в журнале “Человек” (1992, № 5). Уточнение это нисколько не умаляет значения нового издания прозы Поплавского и лишь наводит на мысль, что сведения об изданиях русской эмигрантской литературы в России необходимо тщательно фиксировать и время от времени обнародовать в библиографических указателях.
Вступительная статья Луи Аллена знакомит с обстоятельствами жизни Бориса Поплавского и с историей создания двух романов. Поплавский покинул Россию в 1920 году вместе с отступавшими отрядами белой армии. В Стамбуле, Берлине, Париже он, остро ощущая свое призвание к литературе и религиозной философии, с трудом приспосабливался к суровой реальности и временами влачил буквально нищенское существование. Слишком долго пребывая в атмосфере непечатания и неизвестности, он все же без посторонней помощи завоевал признание в литературных и философских кругах русского Парижа. Здесь он постоянно выступает с докладами и участвует в прениях на собраниях “Зеленой лампы”, руководимой Дм. Мережковским и Зин. Гиппиус, на вечерах журнала “Числа”, в литературном объединении “Кочевье”.
Свободное время Поплавский проводил в библиотеках, поглощая неимоверное количество книг: он изучал творения отцов церкви и западных мистиков, штудировал Гегеля, из новейших философов — Гуссерля и Зигварта, составляя подробные конспекты, часть которых сохранилась.
Религиозные искания все более увлекали Поплавского, по существу, он был богоискателем, взыскующим смысла жизни, мятущейся душой, словно вынырнувшей из романов Достоевского.
Оба романа Поплавского связывает образ Аполлона Безобразова — стоика, мудреца, мистика, созерцателя жизни, нашедшего золотое равновесие “между действием и воздержанием от действия, аморальностью безучастия и моральностью участия” (“Неизданный дневник”, 1934). По предположению поэта Юрия Терапиано, в образе Аполлона Безобразова сохранены многие черты друга Поплавского, парижского поэта Александра Гингера, пламенно исповедовавшего буддизм, “хотя, конечно, — оговаривается Юрий Терапиано, — А. Б. преображенный Гингер, как всегда бывает в литературных произведениях” (из письма Ю.Терапиано Ю. П. Иваску 27.XII.1965 — коллекция Ю. П. Иваска в архиве Амхерст-колледжа, США).
Все же более вероятно, что в противостоянии героев романа — Аполлона Безобразова и персонажа, от чьего лица ведется повествование (в сущности, безобразовского двойника), — Поплавский попытался представить внутреннюю борьбу, которую ему приходилось переживать в поисках духовного освобождения. В этой борьбе изощренный софист и стоик Аполлон Безобразов побеждает своего двойника, нетвердого и не уверенного в истине христианского откровения Васеньку.
Но в конце романа поражение терпит и сам победитель, нарушивший золотое равновесие и роковым образом столкнувшийся в смертельной схватке на горной тропе с обезумевшим католическим священником Робертом Лекорню. Смерть Роберта в горах предвещает близкий и печальный конец небольшой общины визионеров и богоискателей, стремившихся обрести спасение в глубине замкнутого круга молчания и молитвы.
Во втором романе, “Домой с небес”, главный герой Олег (в котором легко угадывается сам Борис Поплавский) в значительной степени оттесняет Аполлона Безобразова, и участие последнего в судьбах действующих лиц становится все более и более призрачным.
Элементы фантастики, присущие первому роману и позволявшие говорить о заметном влиянии Эдгара По, во второй книге Поплавского исчезают, уступая место лихорадочно развивающейся жизненной драме героя, пытающегося из глубины одиночества и отшельничества найти дорогу спасения уже в любви к женщине — к Тане, которую исследовательница творчества Поплавского Элен Менегальдо называет современной амазонкой. Олег чувствует, что только с ней возможно для него абсолютное единство, но неожиданная встреча с другой молодой особой решает его судьбу. В конце романа Олег безвозвратно теряет обеих и с еще большей силой ощущает свое безысходное одиночество. “Одиночество между двух огней, взаимно уничтоживших друг друга” (неизданный дневник, 25.3.34).
Прототипом Тани в романе “Домой с небес” была Наталия Ивановна Столярова, умершая в Москве 31 августа 1984 года. Жизнь ее была полна драматических событий. Она родилась в Генуе, в семье профессиональных революционеров, активистов эсеровской партии; ее мать Наталия Климова в 1906 году участвовала в покушении на жизнь П. А. Столыпина. Вскоре она была арестована и приговорена к смертной казни. Приговор заменили каторгой, но из Новинской тюрьмы в Москве Климова бежала и через Монголию и Японию добралась в конце концов до Италии, где и вышла замуж. После рождения дочерей Наталии и Екатерины Климова вскоре умерла, отец уехал в Россию, а дочери воспитывались во Франции, в семье близких людей.
В 1931—1934 годах Наталия Ивановна постоянно встречалась с Борисом Поплавским, и, по словам Лидии Червинской, близко знавшей Поплавского, именно “девушка, уехавшая в Россию”, была “настоящей любовью” Бориса.
Н. И. Столярова уехала из Франции в декабре 1934 года и еще некоторое время получала в Москве письма из Парижа от Бориса Поплавского. В 1937 году, в разгар большого террора, ее арестовали и в 1938-м приговорили к восьми годам лагерей принудительного труда. Только после массовых реабилитаций в 1956 году Н. И. Столярова смогла вернуться в Москву и найти литературную работу. О судьбе ее пишет А. И. Солженицын в “Архипелаге ГУЛАГ” и в дополнениях к книге “Бодался телёнок с дубом”, недавно напечатанных в “Новом мире”. Наталия Ивановна сыграла решающую роль в передаче рукописи “Архипелага ГУЛАГ” на Запад.
В 60—70-е годы Н. И. Столярова получила из Франции от друзей Поплавского несколько тетрадей его неизданных дневников и собиралась подготовить их к печати. После смерти Наталии Ивановны ее библиотека, архив и собрание картин внезапно исчезли, и до сих пор следы пропажи не обнаружены.
Отрывки из дневников Поплавского, изданные в Париже в 1938 году, привлекли внимание Н. Бердяева, назвавшего их очень значительной и искренней книгой, “несмотря на отсутствие простоты и прямоты, несмотря на то, что многое он говорит “нарочно”, чтобы поразить”. Бердяев считал дневники современной книгой, выражающей раздвоение и раздробление личности. “Эта искренность, часто свойственная современной душе, может производить впечатление лживости, но это искренняя, правдивая лживость” (Н. Бердяев, “По поводу “Дневников” Б. Поплавского”. — “Современные записки”, т. 68. Париж. 1939).
Мнение, высказанное Н. Бердяевым, наводит Элен Менегальдо, автора фундаментального исследования “Воображаемая вселенная Бориса Поплавского” (Париж. 1981), на мысль, что в дневниках Поплавский иногда стилизует, а иногда сознательно скрывает свои устремления, а его подлинной исповедью следует считать скорее роман “Домой с небес”, где нашла наиболее адекватное выражение его бесконечно противоречивая личность. По мнению Элен Менегальдо, Поплавский в одно и то же время — “интеллектуальный денди, декадент и спортсмен, философ и “потерянное дитя”, христианин и поклонник Аполлона, мистик и поэт, аскет и поклонник женской красоты”.
Поплавский умер в расцвете сил, охваченный новыми замыслами, противоречивыми, но высокими исканиями. Друзья и современники поэта пытались представить, как сложилась бы судьба Поплавского, если бы он не погиб в 1935 году.
Поплавский не мог жить без признания и без родины, даже второй, он сделался бы французским писателем, ибо в совершенстве знал язык, утверждает Лидия Червинская.
Вл. Ходасевич полагал, что религиозные устремления Поплавского вывели бы его за пределы литературы и из писателя он сделался бы в конце концов своего рода литературным персонажем. Догадку Ходасевича как будто подтверждает один отрывок из дневника Поплавского о соотношении поэтических и религиозных переживаний в творчестве. “Я несколько раз совершенно сознательно возвращался к интеллектуальной жизни от нескольких других, и каждый раз с новой надеждой. Ведь поэзия имеет свои раздражающие темные стороны. Как, например, та, что в ней все так неповторимо, что нельзя ничего развить, что ты всегда жертва. Но мое центральное ощущение все же не поэтическое, а религиозное, и им питалась поэзия. Хотя начальный его момент был гораздо сознательнее и уже обеднялся, превращаясь в стихи” (Неизданный дневник, 1929 год).
И все же Элен Менегальдо уверена: решающего выбора Борису Поплавскому сделать было не дано. “Поплавский не мог обрести “покоя весны” даже ценой ухода от литературы, так как он был человеком “двоящихся мыслей” <...> и двоящихся чувств <...>. Он был обречен на вечное колебание, на вечное отталкивание от одного полюса к другому: от приятия мира к отказу от него, от поисков святости к поискам наслаждения, от экстаза к падению в грех. Попав на небо, он стремился “домой с небес”, в земное царство друзей, и лишь смерть смогла разрешить эти противоречия...”