Приглашение к диалогу с К. Г. Юнгом

За последние несколько лет на нашем книжном рынке произошел взрыв: бурным потоком обрушились на знатоков, любителей и непосвященных тяжелые фолианты, основательные тома, наспех составленные сборники и тоненькие, переведенные профанами брошюры почти не издававшегося у нас дотоле крупнейшего мыслителя XX века, основателя аналитической психологии Карла Густава Юнга (1875 — 1961). Две книги в этом потоке выделяются в первую очередь тем, что они могут быть рекомендованы как специалистам в области гуманитарного знания, так и неподготовленному читателю, желающему расширить свой кругозор и узнать нечто новое о себе и людях.

Известная как “Тэвистокские лекции” (или как “Лондонские семинары”), первая из этих книг представляет собой публикацию стенограммы пяти лекций и пяти дискуссий, состоявшихся в 1935 году, и занимает достойное место в научном наследии Юнга. Она примечательна тем, что мысль автора рождается здесь не в кабинетной глуши и не в диалоге с единомышленниками, а в весьма разношерстной по составу аудитории, где завязываются дискуссии, проверяется жизнеспособность идей, оттачивается аргументация, материал проверяется на прочность. Здесь аналитическая психология проходит через горнило критики — только в такой форме и может развиваться наука, и только такой себе представлял аналитическую психологию Карл Густав Юнг. Открытость к диалогу, соотнесенность со всей культурной традицией им не просто декларировались, но были присущи ему как мыслителю. Приводимые в книге дискуссии — прекрасное тому подтверждение. Эти дискуссии были опущены в первом издании “Тэвистокских лекций” на русском языке (СПб. 1994).

Книга диалогична не только по форме, но и по содержанию. Юнг часто повторял, что высказываемые им положения никоим образом не претендуют на роль теоретических обобщений, а описывают исключительно эмпирические факты. И все же в книге представлена основная проблематика аналитической психологии: учение о психологических функциях и типах, концепция индивидуального и коллективного бессознательного, методы анализа сновидений, активного воображения, свободных ассоциаций (и основанных на них вербальных ассоциативных тестах). Приводятся яркие примеры толкования мифологических символов, анализируются архетип и символ, эмоция и аффект, вводятся такие важные для аналитической психологии понятия, как тотальность (психическая целостность), комплекс, синхрония, проекция, трансфер и ряд других.

Составитель и переводчик лекций В. Менжулин пишет в предисловии, что аналитическая психология “все еще не стала реальным фактом жизнедеятельности наук о человеке”, и дело обстоит подобным образом не только в России. Об этом свидетельствует и публикуемая в качестве приложения к “Тэвистокским лекциям” статья одного из крупнейших последователей Юнга, Джозефа Кэмпбелла, — “Жизнеописание Карла Густава Юнга”. Это эссе ограничивается изложением общих мест, так называемых “сильных сторон” учения Юнга.

Действительно, согласно мировой тенденции, интерес в юнгианстве смещается от глубинных, эзотерических изысканий Юнга к тому, что подводит общий фундамент под психотерапию. Заметно укрепляются клинические позиции аналитической психологии. Например, в Великобритании некоторые аналитические психологи назначаются психиатрами-консультантами или психотерапевтами Национальной службы здоровья. Подобное происходит и в других странах Запада.

Каковы же трудности в понимании того, что связано с учением Юнга? Его интеллектуальные достижения часто основывались на эксперименте, его толкования, на интуитивных прозрениях, которые в различных контекстах звучали по-разному. Это многообразие толкований стало, в частности, предметом дискуссии, приводимой в книге, когда слушатели выражали сомнение в адекватности интерпретаций аномальных реакций в ассоциативных экспериментах.

Действительно, Юнг был мыслителем-эмпириком, и порой его вполне сознательный отказ от логической завершенности изложения, строгости терминов может вызвать замешательство у читателей. Иногда текст Юнга лучше воспринимается как поток образов, постижение которых требует широкого привлечения аналогий. Общеизвестен его интерес к мифологии, восточному и западному мистицизму, алхимии. По существу, Юнг принадлежал к той категории мыслителей, которые никогда ничего не отвергают. “Мир, в который мы попадаем с рождения, — писал он незадолго до смерти (в возрасте восьмидесяти шести лет), — жесток и груб, и в то же время полон священной красоты. Какая чаша весов перевесит другую — смысл или бессмыслица, — зависит от меры, которая, в конечном счете, есть сам человек. Если бы бессмыслица правила всем безраздельно, жизненный смысл оставил бы нас на нашем пути. Но этого в действительности — или мне это только кажется? — не происходит. Скорее всего, как и во всяких метафизических вопросах, истинны обе стороны: жизнь полна смысла и бессмысленна одновременно. Я же лелею беспокойную надежду, что смысл возобладает и выиграет сражение”.

После смерти К. Г. Юнга интерес к аналитической психологии и работам тех, кто практиковал и развивал ее, значительно возрос во всем мире. Работы Юнга на русском языке, различающиеся качеством переводов, справочным аппаратом, не всегда должным образом снабженные перечнем авторских терминов, подчас незнакомых даже специалистам, — все они счастливо дополнены теперь русским переводом прекрасного терминологического словаря — “глоссария” аналитической психологии К. Юнга. Авторы словаря пишут во введении о том, что аналитическая психология от последних десятилетий не стояла на месте и в любом словаре было важно “показать применение, корректировку или даже оспаривание ряда положений Юнга постюнгианцами... Отсюда эпитет “критический” в названии словаря”.

Русский язык — уже одиннадцатый язык, на котором появляется в свет словарь. Психоаналитикам, психологам, социологам, антропологам, религиоведам, как работающим, так и обучающимся, необходима базовая информация. Многие ученые и специалисты, занимающиеся Юнгом, воспользуются книгой как справочником, в котором собраны и объяснены многие сложные термины, иногда весьма многозначные, что таит в себе опасность неправильной или односторонней интерпретации.

“Словарь” включает в словник более двухсот терминов и терминологических словосочетаний. Основные аспекты их толкования следующие: значение; происхождение; место термина в системе представлений Юнга; различие в использовании термина между аналитической психологией и психоанализом (фрейдизм); изменение в употреблении термина в аналитической психологии; критический комментарий; цитаты и ссылки. Библиографические сведения собраны в конце книги и включают более ста сорока источников цитирования. Каждый термин снабжен соответствующим английским и немецким эквивалентом (иногда, при необходимости, — французским или латинским).

В словарь входят термины, впервые включенные в научный обиход К. Г. Юнгом; общепринятые, но использованные автором в особом значении; общие термины аналитической психологии.

Приведем здесь небольшой фрагмент из словарной статьи “Зло”: “В разное время Юнга серьезно критиковали теологи за его утверждения о реальности Зла и парадоксальной природе образа Бога. Мы не можем знать, чту являют собой Добро и Зло, утверждал он, но мы воспринимаем их как мнения и в отношении к опыту. Он рассматривал их не как факты, но как ответы на факты, и поэтому, по его мнению, нельзя ни уменьшить, ни уничтожить одно за счет другого. Психологически он считал и добро и зло “равно реальными”. Зло занимает свое место как угрожающе действующая в противоположность добру реальность, психологическая реальность, выражающая себя символически в религиозной традиции (дьявол) и в личном опыте (см. “Противоположности”). Данное представление о Зле широко обсуждалось в переписке Юнга с отцом Виктором Уайтом, английским священником, но в конечном счете оба сочли свои взгляды несовместимыми (см. “Вина”, “Религия”)”.

Интересно здесь отметить одну из последних работ Юнга “Ответ Иову” (1952), в которой он изображает библейского Иова как взывающего к Богу против Бога. Вывод Юнга: любой раскол в моральной природе человека неизбежно приводит последнего к вопросу о возможном расколе в самом Божестве.

В предисловии к русскому изданию словаря один из его авторов, действительный член Общества аналитической психологии в Лондоне, автор монографии “Юнг и постюнгианцы” (1985) Эндрю Сэмьюэлз пишет: “Я предполагаю, что грядет нечто похожее на взрыв интеллектуального интереса к юнговской психологии в России и других странах, прошедших через опыт тоталитаризма... Юнговская психология обладает способностью (возможно, уникальной) понимать степень влияния на индивида этнических, религиозных, национальных и других коллективистских элементов в их глубинных истоках. Теоретизирование об отношениях индивидуального и коллективного есть на сегодня ключевая точка приложения усилий глубинной психологии внести творческий вклад в восстановление нормальной жизни в теперешней России”. Э. Сэмьюэлз высказывает ряд весьма примечательных соображений о специфике русской духовности: “В России, как мне показалось (автор читал лекции в Петербурге и Москве в 1990 и 1991 годах. — В. Д.), в противовес Британии или Америке, аффект и эмоция рассматриваются как первоначала творения, созидания, тогда как разум больше представляется источником разрушения. Русские писатели в течение последних двух столетий не переставали яростно ругать западный рационализм, причем в любой его форме, будь то британский индустриализм, немецкий порядок и аккуратность, французская логика или американский культ денег. Может быть, русское отречение в XIX веке от Разума Просвещения зашло слишком далеко, создав условия (время и место) для разрушительного переворота, обвальной реверсии (термин из “Словаря”. — В. Д.) в безумную рациональность коммунизма XX века. Как бы то ни было, мысль, которую я хочу провести здесь, заключается в том, что сама нравственная почва в России, ее духовная нива готова для внедрения идей глубинной психологии вообще и аналитической психологии в частности”.

Признавая изрядную долю смысла в вышеприведенных оценках русской специфики, укажем лишь, что западное прочтение идей глубинной психологии сводится часто к прагматической интерпретации и психотерапевтической практике (особенно в США), утрате философской и религиозной основ учения К. Г. Юнга. Но “русская духовная нива” действительно готова к его восприятию и, независимо от того, интерес каких читательских кругов окажется преобладающим — клиницистов, антропологов, социопсихологов, философов или просто всех тех, кто стремится к духовному росту, — эта книга окажется полезной. Наконец, она просто интересна и увлекательна, как и труды самого Юнга.

Прозвучит ли русское слово в диалоге с Юнгом?

кандидат философских наук.