Дмитрий Галковский. Бесконечный тупик. Исходный текст

Предваряя недавнюю новомирскую публикацию глав из “Бесконечного тупика” (1992, № 9), я писал, что это книга примечаний к несуществующему тексту. Оказалось, что я ошибся. То есть в основной массив книги он действительно не входит. Но существует. Он-то и предлагается нашему вниманию в “Континенте”. Но публикация эта примечательна еще и потому, что в авторском послесловии Галковский объявляет городу и миру, что навсегда зарекается печататься в отечественной (“советской и постсоветской”) периодике и уходит в мир самиздата.

Решение отчасти разумное, хотя и запоздалое. Не надо было давать свои статьи в “Независимую газету”. Весь фокус и состоял в том, что в “Бесконечном тупике” Галковский сумел создать свое особое, почти волшебное “галковское” пространство (чем-то родственное толкиеновскому Средиземью), внутри которого Галковский оказывался совершенно неуязвим. Неуязвим и всегда прав (даже когда был не прав). Но первые же его опрометчивые шаги во “внешний” мир обернулись тем, что его статьи, написанные по законам “Бесконечного тупика”, стали читаться и оцениваться по общим “объективным” законам газетной полосы. В результате он стал кругом не прав (даже там, где был прав).

Да и “исходный текст” не стоило печатать. Отсутствующий — он мнился и ярче, и неожиданнее. Тут Галковский изменил сам себе, не довел прием до конца. Лучше бы он его написал — и сжег (это был бы вполне “галковский” жест). А так — впечатление разочаровывающее. Это, так сказать, “доклад” двадцатичетырехлетнего подпольного философа о В. В. Розанове как центральной фигуре русской философии (“может быть, вообще единственный чисто русский философ, философ, заложивший фундамент национального мышления”). Кроме Розанова в “исходном тексте”, естественно, присутствуют почти все линии книги — Соловьев, Набоков, Чернышевский, Ленин, Достоевский, Чехов. Впрочем, нет отца, которому посвящены самые пронзительные страницы “Бесконечного тупика” (см. “Новый мир”, 1992, № 9). Но все существенное в этом тексте мы так или иначе знаем из примечаний к нему, которые и образуют собственно книгу.

Полный же текст книги так до сих пор и не напечатан. Не знаю, символично ли это, но очень досадно. Прошу прощения за самоцитату (“Лепта”, 1993, № 1), но, по-моему, “Бесконечный тупик” — одна из самых значимых (не скажу — лучших) книг, написанных на русском языке в 80-е годы. Сдвинулись тектонические пласты культуры, и на изломе появился (или точнее — случился) “Бесконечный тупик”. Не как памятник культуры, а скорее как некое природное явление.

Ну, так прощай, Галковский, великий и ужасный... Помните, как всем известный Гудвин вынужден был признаться Элли и ее друзьям, что он — обманщик, что только зеленые очки мешают жителям и гостям Изумрудного города увидеть вместо драгоценных камней обыкновенные стекляшки. Вероятно, немало читателей и критиков^[1] вполне удовлетворились бы такой аналогией. Но миазмы пресловутого постмодернизма мешают мне на этом остановиться. Мне, отравленному (против воли) этими всепроникающими парами, видится совсем иной сюжетный поворот.

...Когда Гудвин, великий и ужасный, корчась от стыда, признался в своем очковтирательстве, Элли заплакала от разочарования, Страшила начал чесать затылок, Лев зарычал от негодования, Железный Дровосек схватился за топор, а Тотошка залаял просто так. И мужественный Страж ворот сказал: что ж, снимем очки, пора взглянуть правде в глаза. Они сняли очки. И ничего не случилось. Город был зеленым, изумруды — настоящими.

^[1] Например, Валерий Сердюченко, см. стр. 224 настоящего номера.