Самолет
Над Тушинским полем стоит самолет,
Качается, невесом.
И лужа внизу превращается в лед
Под маленьким колесом.
Как будто петух на незримый забор
Вспорхнул от большого ума,
Лишь громко стучит, задыхаясь, мотор
И крутится винт задарма.
А что там увидишь с такой высоты,
Сжигая бензин дорогой?
А только Москву за четыре версты,
Что выгнулась к небу дугой.
А что там услышишь, когда голубой
Мороз полыхнул под крылом?
А только последнюю жизнь, нас с тобой
Связавшую вечным узлом.
В ней досыта было беды и разлук,
Но все ж не пропал аппетит.
И страшно, что рухнет на изморозь вдруг,
И страшно, что вдруг улетит.
* *
*
Что там черт изрек, не понимая
Ни любви, ни мук, ни забытья,
Чтоб возникла пятьдесят восьмая
Очередь, напраслина, статья?
Или в преисподней мало серы,
Мало влаги в умерших очах
Ворону, что ходит за карьеры,
Носит скользкий траур на плечах?
Или уголовщина державой
Мало забавлялась, как тюрьмой?
Не стоит ли время баржей ржавой
Между Ванино и Колымой?
Или палачам уж неохота
Продолжать и прежний пыл иссяк?
Или в сиплой глотке “патриота”
Крик державный встал вперекосяк?
Возвращение
Жизнь прошла, ударяясь о камни,
Из силков вырываясь и пут.
Но спокойствие, спросишь, не там ли,
Где тебя и не знают, а ждут.
Безмятежно младенец спокоен,
И спокоен на долгой войне
Изможденный усталостью воин,
Прикорнувший на теплой броне.
Может быть, я наивен, как первый,
Может быть, умудрен, как второй.
Но шалят и фортуна, и нервы
На распутье, предзимней порой.
Все дороги, что были, исчезли
И уж к милой душе не ведут.
Но волнение, скажешь, не здесь ли,
Где тебя и не знают, а ждут.
Воля
Покуда не отводишь взора
От остывающих полей —
Ты им защита и опора,
Хоть снег пойди, хоть дождь полей.
Ведь кто-то должен быть свидетель
Того, как грешен ты, как свят,
Когда земной удел твой светел
Или когда он тьмой объят.
Музыка
Она сидит на краешке несмело,
Не понимая человечьих слов, —
Краснее меди и белее мела
Цвета оркестра и ее обнов.
Покуда музыканты копят силы
И не прижаты губы к мундштукам,
С лицом простушки и душой Сивиллы
Она скользит по дальним облакам.
Но Бог даст знак, а может, капельмейстер, —
И общий вдох коснется тех высот,
Где будем и свободны мы и вместе.
И всех она простит и всех спасет.