ЛЕВ ГУМИЛЕВ * ДИСПУТ О СЧАСТЬЕ
ПОЯСНЕНИЯ К ПУБЛИКАЦИИ
Со Львом Николаевичем Гумилевым я знакома не была, хотя жили и учились мы в одно и то же время, в одном и том же городе и, как оказалось впоследствии, имели общих друзей. “Диспут о счастье” я прочитала в “заветной” тетради моей приятельницы Тани Станюкович осенью 1940 года. Татьяна Владимировна Станюкович, внучка писателя К. М. Станюковича, в дальнейшем — видный этнограф, училась вместе со Львом Николаевичем (“Левушкой”, как называли его друзья) на историческом факультете Ленинградского университета. К тому же они были соседями по знаменитому Фонтанному дому (угол Невского и Фонтанки), где тогда жила с сыном Анна Андреевна Ахматова. Ныне, к сожалению, Татьяны Владимировны нет в живых, и мне уже не с кем обсудить и уточнить некоторые обстоятельства, связанные с “Диспутом...” (когда именно он был написан, сам ли Л. Н. вписал его в Танину тетрадь, сохранилась ли та тетрадь и т. п.).
“Диспут о счастье” (не знаю, как точно определить жанр этого произведения) мне сразу же очень понравился, и я робко попросила разрешения переписать его, что мне и было дозволено (в то время это следовало рассматривать как акт большого дружеского доверия, так как Л. Н. уже был арестован). Я тут же тщательно переписала гумилевский текст в свой “заветный” же черный блокнот, где он занял достойное место рядом со стихами Цветаевой, Мандельштама, Николая Гумилева и некоторых других “пруклятых” тогда поэтов.
Разумеется, мне не по силам дать научный комментарий к этому поэтическому опыту Гумилева-сына. Сюжет “Диспута о счастье” восходит, быть может, к какому-нибудь устному преданию, связанному с жизнью Чингисхана и его соратников.
Что же до литературных достоинств публикуемого произведения, то они представляются мне немалыми. Любопытно в этой связи привести запись в дневнике П. Н. Лукницкого его разговора с Анной Ахматовой 21 июня 1926 года: “Долгий разговор о Леве. Я доказывал, что он талантлив и необычен. АА слушала — спорить было нечего: я приводил такие примеры из моих разговоров с Левой, что против них нельзя было возражать... что в 15-летнем возрасте так чувствовать стихи, как Лева, — необыкновенно!
АА раздумывала — потом: “Неужели будет поэт?” (Задумчиво.)
АА хотелось бы, чтобы Лева нашел достойными своей фантазии предметы, его окружающие, и Россию. Чтобы не пираты, не древние греки фантастическими образами приходили к нему... Чтоб он мог найти фантастику в плакучей иве, в березе...” [1] Отсюда, с известной долей вероятности, можно сделать вывод, что Лева Гумилев уже в то время писал стихи и что его “фантазии” были не менее экзотичными, чем фантазии его отца.
Сын двух больших поэтов, Лев Гумилев, как мы знаем, поэтом не стал. А стал он оригинальным мыслителем, историком, этнологом, географом, создателем смелых научных гипотез. “Диспут о счастье” свидетельствует также и о том, что круг научных пристрастий определился у Льва Николаевича довольно рано, в такие далекие от нас теперь довоенные ленинградские годы...
И. Питляр.
Чингис-Хан спросил у своих нойонов, в чем счастье .
Белгетуй
Наше счастье на полном скаку,
На следу уходящих волков,
Вынуть лук и, припав на луку,
Быстролетных спускать соколов.
И следить, как, кружа, сокола
Остановят стремительный бег,
И услышать, как свистнет стрела,
Волчью кровь выпуская на снег.
Хайду
Черным соболем мой малахай оторочен,
Мой расшитый халат из персидской парчи,
Черный панцирь с насечкой и легок и прочен,
И из стали дамасской ножи и мечи.
И когда между юрт пролетает по склону
Иноходец кипчакский, сравнимый с волной,
— Расступитесь и дайте дорогу нойону, —
Весь народ говорит и любуется мной.
Шики-Кутуку
Мне кони достались — я верным их роздал,
Я много добычи в Китае достал,
Но где та добыча, то ведомо звездам,
С коней и добычи я счастлив не стал.
Но ныне стою я при счастье на страже,
Я длинное к юрте приставил копье,
В ней карие очи моей Намсарайджаб,
В ней черные косы, в ней счастье мое.
Мухули
Я вижу, как бродят в степях табуны,
Как облаку горные кедры равны,
Как чистой водою струится река,
Как легкие ноги несут сайгака.
И, видя, как высятся горы мои,
И, видя, как вниз ниспадают ручьи,
Как звери блуждают в просторе степей,
Я счастлив в привольной отчизне моей.
Угедей
Наши кони как ветер, наши девы красивы,
Широки наши степи и привольны луга,
Но ведь кони устанут, девы станут ревнивы
И привольные степи заметают снега.
Мне другая утеха: позабыв про ненастье,
Сев с моими друзьями перед ярким огнем,
Наши чаши наполнить неизменчивым счастьем,
Нашим счастьем единым — искрометным вином.
Дисебе
Съедает время славные дела
И погребает в глубине курганов,
И счастье только в том, что к нам дошла
Молва о подвигах умерших ханов.
И счастье только в том, что слава их
Не знает с нашей памятью разлуки.
Так, слыша весть о подвигах чужих,
Я знаю, о моих услышат внуки.
Елюй-Гудай
Я прежде стремился к боям и победам,
Но вечно душа оставалась пуста,
Путь к истине стал мне нечаянно ведом,
И ныне я вижу, что жизнь — суета.
Китайские древние пыльные томы
Храню наяву я и вижу во сне.
Им истина — вечное счастье — знакома,
В них истина — счастье, любезное мне.
Субутуй
Дороги мне были везде широки:
В ущельях Кавказа, у Желтой реки,
В голодной пустыне, в сибирских лесах
И в самых глубоких тангушских снегах.
Что Хану хотелось — он мог приказать,
И все добывала послушная рать.
Повсюду мое доставало копье,
И светел был Хан мой — вот счастье мое!
Чингис-Хан
Нет, счастье, нойоны, неведомо вам,
Но тайну вам эту открою:
Врага босиком повести по камням,
Добыв его с долгого бою.
Смотреть, как огонь побежал по стенам,
Как плачут и мечутся вдовы,
Как жены бросаются к милым мужьям,
Напрасно сбивая оковы.
И видеть мужей затуманенный взор
(Их цепь обвивает стальная),
Играя на их дочерей и сестер
И с жен их одежды срывая.
А после, врагу наступивши на грудь,
В последние вслушаться стоны
И, в сердце вонзивши, кинжал повернуть.
— Не в этом ли счастье, нойоны?
1 “Воспоминания об Анне Ахматовой”. М. 1991, стр. 160.