Главные фигуры этой книги - российские натуралисты и мыслители, обогатившие отечественную и мировую науку открытиями первостепенной значимости, взрастившие множество учеников и последователей: И. М. Сеченов, И. П. Павлов, А. А. Ухтомский, Л. С. Выготский, Н. А. Бернштейн, В. И. Вернадский и другие. Однако в определенном смысле героем ее является и сам автор - профессор, доктор психологических наук Михаил Григорьевич Ярошевский, главный научный сотрудник Института истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова Российской академии наук, действительный член Нью-Йоркской академии наук, опубликовавший в России и за рубежом несколько сотен монографий, очерков, статей, лидер одной из наиболее продуктивных отечественных школ в области психологии научного творчества, науковедения, социальной истории российской науки.
Летом прошлого года М. Г. Ярошевский разменял восьмой десяток... Завидное творческое долголетие, предметный урок всем нам и прекрасный пример для подражания.
При всей своей внешней и стилевой академической выдержанности, книга Ярошевского исполнена внутреннего напряжения, глубинных коллизий и противоречий, явных и подспудных споров отцов и детей, учителей и учеников, основателей и продолжателей, сшибок традиций и новаторства. Перед нами зримо воссоздается развертывающаяся во времени масштабная картина определенного среза интеллектуальной истории России, где в драматичный, тугой узел оказываются стянутыми биографии и судьбы отдельных творцов науки.
В центре внимания автора - извечный вопрос: как рождается новое знание? Долгое время не только историки науки и психологи, но и сами ученые отвечали на него в духе традиционных "трех В". Имелись в виду: "ванна" (англ. "bath"), из которой выскочил с криком "Эврика!" Архимед, открывший знаменитый закон, омнибус ("bus"), ступив на подножку которого математик Пуанкаре неожиданно решил сложную задачу, и кровать ("bed"), в которой физиологу Леви приснился опыт, позволивший объяснить механизм передачи нервного импульса.
Отнюдь не отрицая важной роли, которую играют в научном творчестве интуиция, озарение, вообще сфера подсознательного, Ярошевский, однако, выражает вполне обоснованное сомнение в том, что сами по себе они что-либо объясняют. Даже в том случае, когда в поисках этого ответа на историка, психолога, логика или гносеолога науки самого снизойдет нечто подобное "архимедову озарению", он обязан, так сказать, по определению, повинуясь жестким требованиям своей профессии, обратиться к кропотливому изучению первичного сырого материала, реальных фактов истории науки, биографий ученых, их личного и коллективного опыта. На этот путь и становится автор, убедительно доказывая, что вопрос, как рождается новое знание, не может быть не только решен, но даже сколько-нибудь корректно поставлен вне рамок целостной научной концепции.
Фундаментальным открытием Ярошевского, изложенным и обоснованным в его монографии, является принципиально новое в историографии научного знания направление - историческая психология науки. Ее разработкой со своими учениками и коллегами Ярошевский занимался долгие годы. (В части, касающейся феномена "репрессированной науки", к ученикам Ярошевского я отношу также и себя.) Несколько упрощая, можно сказать, что это направление лежит покуда в пеленках, но горизонты перед "младенцем" открываются необозримые.
...В первой части книги - "Человек науки как историческая фигура" - на обширном, начиная с древности, историко-научном материале рассматриваются три координаты движения познающего субъекта к новому знанию: предметно-логическая, социальная, психологическая; в рамках первой из них анализируются объяснительные принципы детерминизма, системности, развития, категориальный аппарат психологии; второй - феномены научных школ и современной информационной технологии; третьей - ученый в спектре ролей (эрудита, генератора, критика, лидера, исполнителя), идеогенез, оппонентный круг, надсознательное, когнитивный стиль. В реальном процессе творчества все три координаты представляют некую целостность, и их "разъятие", продиктованное методическими соображениями, весьма условно. Такую же целостность являют собой феномены каждой из координат, взятой в отдельности.
В своем развитии и функционировании историческая психология науки опирается на ранее разработанный и устоявшийся в психологии и историографии научного знания аппарат понятий и терминов. Однако хотя он для нее и необходим, но уже недостаточен, так как оказывается не в состоянии охватить все многообразие и своеобразие ее проблематики. По этой причине Ярошевскому пришлось обратиться к разработке языкового каркаса этого направления, вводя в него принципиально новые понятия и термины. Одним из таких бесспорно плодотворных понятий, очерчивающих важную исследовательскую проблему, является понятие надсознательного, по своему временному вектору противоположного подсознательному.
"Термин "надсознательное", - пишет Ярошевский, - лишь один из компонентов того языка, разработка которого открывает перспективу анализа научной деятельности в единстве ее логических и психологических аспектов. Ныне нарождаются и другие термины, такие, например, как "внутренняя мотивация", "категориальный профиль", "стиль мышления" и др. ... В нем нет ничего мистического, выводящего психические процессы за пределы материального субстрата, в котором они совершаются. Подсознательное, сознательное, надсознательное - это различные уровни духовной жизни целостной человеческой личности, изначально исторической по своей природе, реализующей в материальном и духовном производстве свои сущностные силы посредством иерархии психофизиологических систем... Детерминация прошлым - таков во всех случаях основной смысл обращения к понятию о подсознательном. Но применительно к процессам творчества, созидания отдельным индивидом того, что никогда еще не содержалось в его прежнем опыте, а нарождается соответственно объективным закономерностям развития науки, принцип детерминации прошлым (выраженный в понятии о подсознательном) оказывается недостаточным. Понятие о надсознательном призвано объяснить детерминацию творческого процесса "потребным будущим" науки... Оно побуждает рассматривать замыслы... ученого, направление его поисков, его незавершенные проекты, варианты трудов, динамику мотивов, ошибки и неожиданные находки... Надсознательное движение научной мысли меньше всего напоминает общение индивида "один на один" с "госпожой" логикой науки. В каждом новом проекте незримо присутствует в качестве союзников и противников, возможных оппонентов и критиков множество конкретных исследователей. Поэтому надсознательное является по своей сути коллективно-надсознательным в том смысле, что вторым и старшим Я для творческой личности, работающей в его режиме, является научное сообщество, выступающее в функции особого, надличностного субъекта, незримо вершащего свой контроль и суд... Глубоким заблуждением было бы мыслить надсознательное как внеположное сознанию. Напротив, оно включено в его внутреннюю ткань и неотторжимо от нее. Надсознательное не есть надличное. В нем личность реализует себя с наибольшей полнотой, и только благодаря ему она обеспечивает - с исчезновением индивидуального сознания - свое творческое бессмертие".
Если в первой части книги тайна творческой личности тесно вплетена в сетку понятий и категорий создаваемого автором нового научного направления, то во второй части - "Русский путь" - теория облекается живой плотью реальных исторических личностей - русских натуралистов, их индивидуальных судеб и творческого пути. Именно здесь разработанный Ярошевским категориальный аппарат убедительно демонстрирует свою продуктивность и эвристическую ценность, выступая одновременно и как научная система, и как метод, эффективно работающий в процессе решения конкретных задач.
Русские натуралисты XIX - XX веков заполнили вакуум в понимании взаимоотношений организма и среды: центральное торможение, большое рефлекторное кольцо и саморегуляция И. М. Сеченова; условный рефлекс и вторая сигнальная система И. П. Павлова; доминанта А. А. Ухтомского; слово, знак и значение Л. С. Выготского; организм - индивид - личность Б. М. Теплова; реактивность, активность, потребное будущее Н. А. Бернштейна; личностное начало ноосферы В. И. Вернадского - все это узловые точки, вехи на тернистом пути создания целостного учения о поведении. (Разделы, посвященные творчеству Н. А. Бернштейна и Б. М. Теплова, написаны учениками Ярошевского, кандидатами психологических наук В. В. Умрихиным и И. Е. Сироткиной.)
"Глубинные преобразования по всему фронту знаний о жизни оставляли в мировой науке незатронутой одну из важнейших ее сфер, а именно сферу отношений отдельного целостного действующего организма со средой, в недрах которой он существует, с которой он взаимодействует. Завоевание этой сферы стало историческим достижением российской науки. Если Германия дала миру учение о физико-химических основах жизни, Англия - о законах эволюции, Франция - о гомеостазе, то Россия - о поведении. Категория поведения сформировалась в духовной атмосфере этой страны и придала самобытность пути, на котором русской мыслью были прочерчены идеи, обогатившие мировую науку".
Поведение организма во внешней среде нашими натуралистами, начиная с Сеченова, понималось и объяснялось не только и не столько как система ответных, вторичных, а потому как бы "пассивных" реакций, сколько как энергичное имманентное состояние воздействия на среду. Человек - не пассивный продукт среды, но творец высших социальных и нравственных ценностей.
"Своеобразие сеченовской позиции, ее уникальность были обусловлены введением понятия о ценности (которого биология, как и любая другая наука о природе, не знает) в причинное объяснение волевого акта. Эти положения выводили за пределы того, чему учила новая биология с ее важнейшими достижениями, касающимися детерминистского подхода к жизненным явлениям. Сеченов соединяет этот подход с представлением о ценностной организации волевого поведения. Его аргументация в конечном счете стягивается к тому, чтобы объяснить, как формируются люди высшего типа произвольности. ...Отличающие русский путь („антигомеостатические") прорывы к будущему, к новым формам бытия были сопряжены не только с преобразованием принципа развития применительно к естественнонаучному объяснению нервно-психической организации поведения. В их подтексте просвечивало общее воззрение на мироздание и грядущее место в нем человека и его духовной жизни. Особенно отчетливо это проступает в представлениях Ухтомского о персоносфере и Вернадского о ноосфере. В этом плане знаменательна картина эволюции мироздания и места человека в нем, каковой она предстала перед философским взором Владимира Соловьева, охватившего, наряду с эволюцией природы и человека, высшие и абсолютные ценности, к воцарению которых направлен ход мирового процесса. Созвучность исканий мыслителей в различных сферах русской культуры говорит об укорененности в ней идей, формировавших науку о поведении соответственно духу этой культуры с ее „лица необщим выраженьем"".
Возобладавший в России тоталитаризм не мог мириться со столь активистским, в глубинных основаниях своих враждебным ему учением о поведении, не принимавшим существующий порядок вещей как нечто неизменное. Репрессии, преследования, надзор и слежка коснулись большинства выдающихся отечественных ученых. Определение "репрессированная наука" было впервые предложено автором данной книги, под редакцией и при участии которого в 1991 и 1994 годах были изданы - под этим названием - два тома статей и материалов. Сам Ярошевский был арестован в 1938 году по обвинению в "террористической" деятельности, а в 1951 году в связи с новыми гонениями был вынужден выехать в Среднюю Азию (в фактическую ссылку).
Ярошевский блестяще обрисовал контуры и рельеф открытых им двух интеллектуальных "континентов" - исторической психологии науки и учения о поведении, созданного трудами русских ученых. Дело будущих исследователей - основательно изучить, освоить, "обжить" эти новые континенты.