Ян Гольцман
ОЗЕРНЫЕ ПЕСНИ
стихи

ЯН ГОЛЬЦМАН

ОЗЕРНЫЕ ПЕСНИ

* *

Чайка озерная — светло-озерного цвета —
Следом за лодкой долго перелетает.
Ждет молчаливо. Изредка, в нетерпенье,
Горестно так голосить начинает по-бабьи.
И отбивает поклоны — клянчит рыбешку.

Если спешу по делу без остановки,
Надвое гладь озерную рассекая,
Птица меня провожает недоуменно:
Перелетает, садится то слева, то справа.
И догоняет, и снова — то слева, то справа...

Нету со мной ни удочки, ни наживки.
Нету в садке ни окуня, ни плотицы,
Только трудно в это поверить чайке:
Если не ловишь рыбу, зачем же плавать?

Вот и мы ожидаем подачки, чуда,
Но плывет в своей синеве Всевышний:
На борту — ни удочки, ни наживки,
А в садке — ни окуня, ни плотицы...

* *

Оставаться без друга
В пору, склонную к дождичку частому,
Все равно что безруко
Доживать свои годы рукастому.

Ковылять одиноко —
И ученому и неученому —
Все равно что безного
Пробираться от Белого к Черному.

Но к числу одиноких
Что ни день прибавляются многие
И безруко-безногих
Ищут, ищут безруко-безногие...

Пелусозеро

Сирый туман болот тянется от реки.
Замерли голоса. С кем перемолвлюсь, с кем?
Не далеко ушли здешние старики,
Да глубоко лежат в белом сухом песке.

Стужа того гляди с маху прибьет угор,
Глянет на острова пристальней и лютей.
Озеру тяжелей не было до сих пор,
А каково теперь берегу без людей?

Сосны погоста — там ныне коренники.
Хрусткий снежок падет около Покрова.
— Лиза, пошто легла? Ягода у реки...
— Ты погляди, сестра, осень-то какова!

Новой часовни свет. Тесной могилы мрак.
Рябчик легко бежит по бугоркам могил.
— Вновь балалайку взял, невозмутимый Марк?
— Новую лодку шить думаешь, Михаил?

Катит на берега плотный туман болот.
Медленно затонул, канул последний сруб.
Трубы еще видны. Кажется, гибнет флот:
Миг — и сомкнется гладь, и не увидишь труб...

Отголосил петух. Заледенела печь.
Тронулся материк, стылой волной влеком.
Вижу: холмы, стряхнув темные избы с плеч,
Сызнова потекли, движимы ледником.

...Искоса просверкнет солнце в проеме туч —
Высветит старый дом, черных понурых птиц.
В каждом окне тогда остро зажжется луч
И на меня глядят столько знакомых лиц...

* *

Теплой рукою оно, несомненно, ловчее
Бревна тесать, обнимать дорогую подругу,
Но не податься ли нам наконец в книгочеи,
Если метели опять освистали округу?

Правда, стемнело. Нехватка природного света
Все понуждает припомнить неоны столицы.
Но незакатные зори полночного лета
Разве позволят спокойно вглядеться в страницы?!

А в декабре не успеешь опомниться — темень.
Долгие сумерки полны мышиного писку.
Эти — не пишут. И вовсе не хочется с теми
Перекликаться и вновь затевать переписку.

Жаром березовым пышет печная утроба.
Книгу берешь — и уже благодарен заране:
Самое время дивиться роскошеству тропа
Или библейскому ладу старушечьей брани.

Горькая книга читается трудно вначале —
Летнее сердце еще не настолько сурово.
Только какая же радость без этой печали?
Каждому времени точно назначено слово.

* *

Здоровие царя — здоровие страны.
Все горести твои в душе заключены.
И радости — в душе. Так полагал Сенека.
...И я опять сижу в болотистой глуши,
Стараясь излечить недуг своей души
В краю лесной воды и тающего снега.

Дымится подо мной студеная вода.
Немного отлегло: дух тающего льда!
И птичьи голоса полны очарованья.
Природа, как всегда, сильна и хороша,
Но, видимо, болит и у нее душа —
Дается все трудней искусство врачеванья...

Остров Бббий

Окунь жирует в прибрежной трестй1:
Всплеск и — тяжелый рывок.
Чайка сидит на могильном кресте.
Ветром продут островок
Бббий.

Груда промытых водою камней.
Зной. Чаичбта-летки.
...Все же стожок поднимался над ней,
Ясно белели платки
Бабьи.

Вот и рябина уже зажжена,
Лист на рябине — рябой.
Если с моей стороны тишина,
Значит, с другой — прибой,
Волны...

Дни просветлений. Природа права —
С чем, балабол и едок,
Ты приплывал на ее острова?
Время исчислить итог
Странствий.

Или не думать теперь ни о чем,
Не торопить срока —
Просто сидеть под закатным лучом
Около островка,
Молча?

* *

Неспешно возгораясь на рассвете,
Неслышно угасаем на закате,
Все ожидая звука или знака.
Невыразимы ощущенья эти.
Невыразимы? Так чего же ради,
Переводя чернила и тетради,
Ты целый век промаялся, однако?

Себя и близких изводил при этом.
Что видел? Да, считай, одно и то же —
Волну и ветер, дерево и льдину.
И неприметно стал анахоретом,
Забыв, что человеку быть негоже,
Негоже человеку быть едину.

Еще скольжу по озеру с разгону.
Еще взбегаю на гору с разбегу,
Но, ожидая знака или звука,
Уже, покорен древнему закону,
Бумаги жгу, пока по белу снегу
Неспешно приближается разлука.

...Не скоро смолкну под сосной погоста:
Привычки жизни одолеть непросто.
Еще спою! Еще слезу утру.
Жизнь протекла, зато мгновенье длится.
И кажется, что лучшая страница
Напишется в апреле поутру.

* *

Терпенье людское и вера людская несносны.
Большак рассекает завалы морозного дыма.
Мгновенно уходят ближайшие, ближние сосны —
Чем дальше деревья, тем медленней движутся мимо.

...Сипит реактивный. Пространство огнистое длится.
Стотысячный город проходит мерцающей точкой.
И не осознать, что придется навек породниться
С каким-нибудь камнем, с какой-нибудь жухлою кочкой.

1 Трестб — тростник (сев.).