Смерти боялась. К плечу прижимаясь щекою,
“Только с тобой и не страшно”, — ему говорила.
“Что ж, — в полусне обнимая блаженной рукою. —
Что ж, вот умрем и узнаем, что там, за Рекою...” —
Он отвечал. И недолго до этого было.
Умер внезапно. Обычная повесть. Простая.
В нашей стране безмужичьей такого навалом:
Лгал, что любил, всем, к кому заходил, не питая
Чувства ничуть ни к одной из них, хоть добрым малым
Слыл и при этом, а может, и был им... Но ложью
Так поразил ее — больше, чем смертью своею,
Что отступила любовь пред брезгливою дрожью
И отвращеньем ко лжи, ко всему, что за нею...

Я думаю о том, как плачет время
Ночами, как хрипит оно по-волчьи
И как пощады просит у того,
Кому оно вообще-то безразлично
И кто его однажды уничтожит,
Отсрочки просит, обещая быть
Послушным и удобным в обращенье,
Как женщина, податливым и влажным
Тогда, когда захочет повелитель,
Не раньше и не позже, в самый раз.
А тот глядит воздушными глазами
И даже суть не понимает просьбы,
Своими занят думами, не слышит
Мольбы ночной, величьем изойдя.
Он не отступит от своих дерзаний,
Все будет сразу: будущее с прошлым
Сольются в черный свиток, ангел свистнет
В трубу ужасную, как в рог:
“Конец охоте!” Конец! Конец!
Сбегаются собаки,
И волокут убитого оленя
Охотники, кряхтя и веселясь.
И всех, как есть, зовут на Страшный Суд,
Где каждый все узнает о себе,

Как будто бы до этого не знал он,
Кем был, как жил и скольких предавал...
О, сонмы душ, как душно станет вам
В безвременье, когда пространство тоже
Свернется в точку — попросту исчезнет.
Мир кончится, останется лишь Слава
Господняя из пений и молитв,
И Божья воссияет справедливость,
Как русский классик некогда мечтал,
Поверх страданий бывших... “навсегда” —
Сказать хотела, но — и осеклась,
Поскольку времени как раз уже не будет,
А мне его, беднягу, жальче всех.
О, бедный Хронос, как же без тебя?
Без дней недели, месяцев и лет?
Все распадется в первобытный хаос...
О Господи, и думать не хочу!
И нет такого здесь воображенья,
Чтоб всю картину взором охватить,
Лишь голые абстракции , слова...
Рожден из Слова, в Слово обратится
Наш мир опять. Наверно, так, читатель?
Но я увидеть это не желаю,
Хотя когда меня о чем спросили?
Ни разу. Никогда. И ни о чем.
И все бы ничего. Все слава Богу,
Да вот нейдет картинка из ума:
Классическая русская дворняжка,
Пушистая, с обвисшими ушами,
Как водится, бездомная, к тому же
Сидит в пустынной гулкой подворотне
И воет правду, будто Диоген,
Совсем другой мне вой напоминая...

Не умысел, а замысел нечист...
Доверясь только собственному слуху,
упорствует, как мальчик Кай, флейтист,
одолевая белую разруху
гармонией, но не осилит той
кромешной тьмы, и — как там ни старайся! —
ни щелочки, ни двери запасной,
и что ей наши гимны или вальсы?
И пусть. Он счастлив. И, перетерпя
земную жизнь с подругой беспечальной,
над семинотьем яростно корпя,
расширит вдох нам выдохом прощальным.

Скользи, вьюнок, по каменной стене,
привить пытаясь хлорофилл к граниту,
льни, сумасшедший, льни сильней! Вдвойне
любовь страшней, чем лабиринты Крита,
запутанней, опасней и темней,
там что ни шаг — обрыв, тупик, развязка...
Но врет, как заведенный, соловей,
пока живой, пока трепещут связки.