Киплинг - фигура странная, может быть, и переоцененная в чем-то, но уж точно недооцененная в главном. И звание нобелевского лауреата, самого молодого из всех награжденных за литературную деятельность, более отвлекает, чем раскрывает суть. Желающим понять, каков Киплинг-человек, а соответственно, Киплинг-писатель, стоит обращаться не к автобиографии либо к монографиям о нем. Им следует раскрыть киплинговские книги и прочитать их непредвзято, как впервые - или и вправду впервые.
И потому я не стану здесь рассказывать о том, о чем давно и подробно рассказано дотошными критиками, например, не буду говорить о выбранной Киплингом маске беспристрастного повествователя. Впрочем, думаю, читавшие его убедились в обратном: Киплинг отнюдь не бесстрастен и уж совсем не беспристрастен. Но лучше послушаем, что говорил он сам, говорил о себе, как о другом, как о Панче, герое автобиографического рассказа "Мэ-э, паршивая овца...".
После нескольких счастливых лет, проведенных в Индии с родителями, маленького Киплинга отослали на воспитание в Англию к получужим людям, и жилось ему там трудно, много труднее, чем его младшей сестре, упоминаемой под именем Джуди. Проступки записывались в специальную книжицу, наказания следовали за наказаниями, попреки за попреками.
И он вспоминает о том с резкой иронией и горькой грустью: "...за это время тетя Анни-Роза успела приобщить его к двум чрезвычайной важности явлениям - он узнал, что есть на свете бесплотное существо по имени Бог, близкий друг и союзник тети Анни-Розы, обитающий, по всей видимости, за кухонной плитой, где всего жарче, а также коричневая замусоленная книжка, испещренная непонятными точечками и загогулинами. Панч был всегда рад удружить человеку. Поэтому он приправил повесть о сотворении мира уцелевшими в его памяти обрывками индийских сказок и преподнес эту смесь Джуди, чем привел тетю Анни-Розу в полное негодование. Он совершил грех, тяжкий грех, и за это должен был добрых пятнадцать минут слушать, что ему говорят старшие. В чем именно заключается прегрешение, он толком понять не мог, но все-таки старался не повторять его, так как Бог, по словам тети Анни-Розы, слышал все до последнего слова и очень разгневался. Если так, мог бы и сам прийти сказать, подумал Панч и выбросил этот случай из головы. После он твердо усвоил, что Господь - это тот, кто один в целом свете превосходит могуществом грозную тетю Анни-Розу; тот, кто стоит в тени и считает удары розгой".
Все это, как ни странно, а может быть, совсем и не странно, очень и очень надолго определило жизнь Киплинга. Во-первых, отношение к религии и к богам, каким бы то ни было, оставалось у него слегка недоверчивым и чуть насмешливым. И хотя киплинговские книги переполнены библейскими аллюзиями и цитатами, это лишь определенный культурный знак. Как англо-индусские слова, как солдатский жаргон, возвышенные библеизмы сосуществуют в его рассказах и стихотворениях не более чем на равных - ведь человек должен владеть многими языками и наречиями, он должен много знать и много учиться, чтобы стать Человеком.
Во-вторых, он так и не отказался от этого странного способа рассказывать сказки, истории, складывать стихотворения. В них, кроме почти вавилонского смешения языков, смешивались еще и культуры, за европейским просвечивало восточное, сквозь восточное виделось европейское. Можно повторить знаменитые киплинговские слова, повторить, но понять их совсем иначе, нежели понимали прежде:
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.
Нет, они сошлись не на Страшном суде, они сошлись в одном человеке - в Киплинге: он их судья, но и защитник, и одновременно он - ответчик перед ними.
И в-третьих, в самых главных, - когда свистела розга, а кто-то, безликий и бесплотный, в темноте отсчитывал удары, наносимые злой рукой чужого человека, Киплинг понял: так детей воспитывать нельзя, иначе дети вырастут уродами, моральными, да и физическими. Он понял это на собственном опыте, ведь после попреков, издевательств и многочисленных истязаний он, маленьким мальчиком, потерял зрение и рассудок. И только долгие дни и месяцы любви и добра, доставшиеся ему после, помогли восстановить остроту мысли и немного подправить зрение. Раны в душе зарубцевались, однако остались навсегда.
Киплинг помнил, какую радость и успокоение приносили тогда книги. За малейшую провинность ему запрещали читать, но если книга все-таки попадала в руки, он уходил в далекий и ни на что не похожий мир и был там в безопасности. Выдуманный мир оказывался мудрей и реальней, чем мир окружающий.
Он помнил это всю жизнь, помнил, став писателем. И постепенно, год за годом, по всей вероятности, и в мыслях не имея, что действует согласно какой-то определенной схеме, он сочинял книги, которые могли стать как бы учебником, но не школьным, скучным, а настоящим, интересным учебником для юных граждан его Англии, его Империи.
В книге "Вот такие истории" Киплинг объяснял совсем маленьким детям явления и вещи огромного Мира. Пусть объяснения чуточку неправдоподобны, зато они занимательные и не занудные, для убедительности автор нарисовал и чудесные иллюстрации к своим сказкам. Он хотел воспитать в маленьких людях сообразительность, любовь к миру и интерес к нему. Скорее это даже и не сказки, они напоминают "легенды о происхождении", какие бытуют в архаических обществах.
Рассказывая, почему у верблюда появился горб или откуда возник алфавит, автор показывал, что есть на земле разные создания и разные пути для мысли. Нельзя замыкаться в самих себе, быть напыщенными, самовлюбленными и заносчивыми.
Эти "истории" находятся в сфере мифов, и время здесь почти не существует либо отнесено к далеким "когда-то-временам". Но в "Пэке с Холмов Пука" (так называется книга в оригинале) и в "Наградах и феях" уже присутствует время Истории, английской истории, пусть изложенной как легенда, но говорящей о реальных событиях.
Автор здесь беседует уже с детьми постарше, и темы бесед - самые серьезные. Он говорит о старых богах, которые не вечны, они умирают, но иногда воскресают опять. И все же старых богов своей страны нельзя ни обижать, ни забывать, надо относиться к ним как к части своего прошлого. Ведь и они тоже, вместе с людьми, сохранили для будущих поколений эту землю. Следует быть терпимым, благодарным и не слепым.
И центральным эпизодом книги о Пэке с Холмов становится сцена, когда старое божество, свидетель и участник многих событий, вводит детей во владение Англией. И время замкнутое, мифологическое, распрямляется, звенит, как стальная полоса, оно превращается в линейное, историческое время, длящееся от прошлого до наших дней.
Конечно, История пестра, а тем более пестра, написанная вразброс, для детского чтения и без самого важного в Истории - последовательности. Хоть связи между удаленными случаями и картинами и делаются крепче, но теряются логика, план, предложенный провидением или тем, прозванье чему каждый подставит сам... Однако для автора куда важнее убедить, что прошлое было и что оно определяет и настоящее, и будущее. Наполеон и герцог Веллингтон, Талейран и Фрэнсис Дрейк, древние боги Тор и Виланд. Люди, реальность которых вторглась в череду исторических событий, рожденные человеческой душой божества и литературные герои, появляющиеся лишь на страницах киплинговских книг. Многоцветность верований и многоцветность персонажей - римляне, норманны, саксы, пикты.
Впрочем, Киплинг не был бы самим собой, то есть гением, если бы не желал невозможного - написать обо всем, использовать все мыслимые и немыслимые варианты сюжета, показать каждую вещь во всех ракурсах. В "Книге Джунглей" есть рассказ о белом тюлене, решившем спасти тюлений народ, вывести его в такое место, где бы не могли отыскать люди, десятками и сотнями убивающие беззащитных тварей. И он сделал это, хотя ему пришлось убеждать сородичей и словом и действием, в честном бою заслуживать право отдавать приказы. Рассказ этот имеет особый смысл так же, как значима в нем каждая деталь: и белая тюленья шкура, сделавшаяся красной от пролитой крови, и долгий исход, когда тюлени следуют за своим вожатым с овечьей покорностью.
Казалось бы, ответ дан окончательный и твердый. И вот в "Наградах и феях" рассказывается история о Меоне, одном из вождей южных саксов, реальном или выдуманном. Он отправил подданных креститься, а сам продолжал поклоняться Вотану, ибо старых богов не следует бросать просто так. Он сказал, что окрестится тогда, когда окрестят Падду, тюленя с седой мордой, которого он выкормил. Странная шутка. И странные события происходят дальше.
Лодка, на которой плыли Меон и священники Вильфрид и Эдди, разбилась, несколько дней они просидели на скале, промерзшие и голодные, и вдруг появился Падда, тосковавший по своему хозяину, разыскивавший его. И седой тюлень кормит страждущих, ловит и приносит им рыбу за рыбой, а потом приводит людей на лодке. И Эдди, служитель Божий, прежде считавший тюленя дьявольским отродьем, тронут до глубины души.
Меону снова предлагают принять крещение, и он опять отказывается - он не хочет менять религию только потому, что вымок или испытывает голод. Когда же в конце концов все благополучно завершилось и его окрестили, Меон заметил, как Эдди святой водой украдкой начертал крестик на морде тюленя.
А затем Меон созвал подданных и сказал: "Слушайте, люди! Два дня назад я спросил у нашего епископа, достойно ли мужчины отречься от богов своих предков в час опасности. Наш епископ ответил, что недостойно. Нет, не вопите так, вы ведь все уже христиане! Люди с моей красной боевой ладьи знают, как близки к смерти были мы трое, когда Падда привел их к скале епископа. Вы можете рассказать всем другим, что даже в таком месте и в такое время на самом краю гибели, среди водорослей и холодной воды наш епископ, христианин, посоветовал мне, язычнику, не отступиться от богов моих предков. И я говорю вам теперь, что Бог, который печется о том, чтобы каждый человек хранил свою веру, даже если он может, предав ее, спасти душу, такой Бог - истинный Бог. А потому я верую в христианского Бога и в Вильфрида, его епископа, и в Церковь, которой управляет Вильфрид". И еще он сказал слегка насмешливые слова о своих подданных, окрестившихся в надежде получить хороший урожай. Впрочем, их можно и пожалеть. Несколько лет стояла засуха, но лишь крещение завершилось, полил дождь.
Легко заметить, что и автор тоже чуть насмешлив, и он верит в своего бога потому, что это бог его предков. Он поверит искренне и сильно после, когда в его жизни произойдет трагедия - погибнет на Первой мировой войне его сын. Но киплинговское христианство - тема отдельная и непростая, здесь ее касаться не стоит. Оставлю без толкований и рассказ "Обращение святого Вильфрида". О чем этот рассказ? Следует надеяться, задачу каждый решит сам, тем более Киплинг и подразумевал, что маленькие читатели должны раскинуть собственным умом. Если же книги попали в руки взрослого, что ж. Школа остается школой, пусть самая необычная, и следующим классом, выпускным, должна быть "Книга Джунглей". А это другие истории, другие герои и ритмы, ибо мир огромен и неисчерпаем.