Шевельнешься, пеленками стянутый туго, —
Петербурга пурга, выбегая на зной,
Станет вдруг цветопадом ферганского юга.
Солнце в лужах и свежесть зеленого луга,
И подруга зовет, и зовется Весной.
Жар болезни, уколы. Горяч и шафранов
Вечер в Азии. Ропот певучей воды,
Лепет первых признаний, валы океанов.
Лето ровно летит, воспарив и воспрянув,
Ураганами яблок топочут сады.
Голый северный лес, прорисованный тушью.
Листопад. Он исчислен и отдан годам.
Одиночество. Осень. Пронизанный глушью,
Постоишь и послушаешь дудку пастушью,
И с Тифлисом сошлись Коктебель, Амстердам.
Мать выводит ребенка. И снег по колено.
Дышим, глядя на звезды... Так сходишь с ума,
Видишь горы Монголии. Веянье тлена
В Храме Брата Последнего Богдогегена.
Расстаешься с любимой. И пышет Зима.
Это — мерное сердцебиенье работы,
Это — медленное прорастанье зерна,
Это верной рукою сквозь морок дремоты
Удивленный Вивальди ведет навороты,
И, взмывая, сливаются все времена.