Л. В. КАРАСЕВ. Философия смеха. М. Российский государственный гуманитарный университет. 1996. 222 стр.
Предупрежу сразу: свидетельство мое о книге Леонида Карасева - не столько от "ученого", сколько от "читателя". Кроме того, я ждала этой книги с тех пор, как прочитала ее отдельные главы, печатавшиеся в журналах, и потому не могу отнестись к ней совсем непредвзято. Правда, эти же самые причины чем-то и полезны - мне было легко оказаться внутри текста и заинтересованно шнырять в нем.
Насколько я понимаю, книге этой многие будут рады. О чем бы мы ни говорили со студентами (а я говорю с ними об английских писателях, пытавшихся проповедовать христианство), рано или поздно речь заходит о "тайне смеха". Ударяемся мы об нее - и практически примерно половина, если не больше, совершенно не может принять той "несерьезности", благодаря которой Честертон, Макдональд или Льюис скорее приятны, чем противны. Вот еще одно явление, заслуживающее отдельной главы: невосприимчивость, а то и вражда к той особой легкости, которая связывает смех со смирением. Очень может быть, что это в нас воспитывали; может быть, это связано с особым складом или просто с болезнью души.
Я ничуть не "советую" автору прибавить такую главу; многим читателям покажется, что в "Философии смеха" чего-то не хватает, и они будут не правы. Книга на редкость обстоятельна, написано в ней буквально обо всем - о плаче и стыде, об архетипах и мифах, о Шопенгауэре и Платонове, но это - не сборник окончательных ответов. Автор уверен в своих решениях, насколько можно быть уверенным, не впадая в дурной догматизм (предположим, что есть и хороший), но по какой-то причине получается, что это - не книга решений, а книга указателей. Читаешь - и думаешь дальше, отталкиваясь почти от каждой точки. Вот, например, "смех и христианство". Сказано - все, но ведь и все осталось вне сказанного. Точнее, так: все четко очерчено, а внутри - то, о чем писать почти неприлично, например - "смех и умиление" или "ужас глумливости". Зато думать об этом после книги несравненно легче.
Можно думать и о том, действительно ли во сне нет ни стыда, ни смеха. Теперь я, как писал Честертон, "научно смотрю сны", и мне кажется, что какой-то аналог стыда там есть, но мой опыт - нечистый, может быть, предвзятый. Что же до самого противопоставления стыда и смеха (центрального в книжке) - оно замечательно. Догадка Л. Карасева убеждает меня даже больше, чем доказательства. Доказать, в конце концов, можно почти все, а поразительность нового взгляда сама по себе склоняет верить исследователю. Если же кого-то не склонит, тут ничего не поделаешь; это неустранимое "несчастье" всех гуманитарных наук.
Вероятно, книга окажется в пределах аристотелевой меры, и, как всегда в таких случаях, ее осудят с двух сторон. Кому-то недостанет в ней честности и четкости, которые так хороши в науке; кому-то - вызова и игры ради игры. И те и другие, по-моему, ошибутся: честность в ней есть, и скрупулезная; и четкость - в том виде, какой допускает подробно и честно оговоренный жанр. Что до вызова, есть и он; но сейчас он вообще направлен у всех в пустоту или, если хотите, ударяется в вату. На уровне приличных книг уже нет той уверенной, тяжкой серьезности, которую он, предположим, сокрушал. А игра - если она здесь и есть, то не ради игры.
Гораздо важнее, что нет безразличия к добру и злу, и уж тем более - цинизма; совсем нет. Особенно это ясно из глав о смехе и зле, о смехе и стыде или в главе о Заратустре. Наверное, читателю захочется узнать, при чем тут Заратустра; я попыталась было об этом рассказать, но ничего не вышло - книга так едина, что пришлось бы делать расклейку. Лучше просто прочитать. Кстати, глава о Заратустре мне нравится меньше других, но не в том дело.
Если и дальше говорить о том, что понравилось меньше, то назову еще главу о мифологии, но причина во мне самой: очень уж я далеко отошла от науки. Между тем глава на удивление "информативная", прямо-таки набита сведениями, а по духу (не по концепциям) чем-то напоминает семинар Ольги Михайловны Фрейденберг ровно пятьдесят лет тому назад...
Наталья ТРАУБЕРГ.