Он хамил и кроткой Офелии, и даже матери.
Предыдущие заметки в рубрике “По ходу текста” я закончил Гамлетом,
вернее, Шварценеггером. Напомню: мальчику, герою американской киноленты, показывают в школе отрывки из фильма “Гамлет” c Лоренсом Оливье. “Ну, сделай это”, — шепчет мальчик и мысленно представляет, как под сводами Эльсинора появляется огромный Гамлет — Шварценеггер. “Эй, Клавдий, — говорит Арнольд, прикуривая сигару. — Ты убил отца. Большая ошибка”. И выбрасывает его из окна в пропасть... Тема имела продолжение непредсказуемое. Мне сразу же попался в руки номер “Молодой гвардии” (с новым уже главным редактором — Александром Кротовым). Пишут о Гамлете. Автор — некий Лев Бобров. Название статьи меня всего перепахало: “Гамлетовщина: быть или не быть ее культу?”1
Вот так сразу:
“Чем же зачаровал он (Гамлет. — А. В.) своих обожателей? Отчего, зачем и как ВЕРБУЮТСЯ2 они его КАДИЛЬЩИКАМИ И ПРОПАГАНДИСТАМИ? Исчерпывающе ответить нелегко: подобные вопросы, слывущие “неприличными”, “одиозными”, “неприкасаемыми”, еще ждут своих исследователей”.
Впрочем, уже дождались. Лев Бобров исследовал вопрос и открыл, что главным апологетом Гамлета, этого кумира “киношно-театрально-артистической богемы”, является не кто иной, как всем известный и ныне покойный шекспировед А. Аникст, чьи неосновательные суждения о датском принце возмущенно цитируются Л. Бобровым чуть ли не на каждой странице. Сразу скажу, что мне почему-то не хочется защищать А. Аникста от Л. Боброва (тем более, что сам, будучи студентом, написал курсовую работу по шекспировской “Буре”, построив ее именно на полемике с Аникстом). Гораздо интереснее, ЧТО пишет, смело отбросив разные филологические глупости, молодогвардейский зоил о принце Датском. А еще интереснее: КАК пишет. Именно тут, в языке статьи, кроется какая-то загадка, которую мы и попробуем разгадать.
Ну, кто там вышел на подмостки?
“ТРЕПЛИВО-МНОГОГЛАГОЛИВЫЙ (“болтливее сорок”, как брюзжал он сам в раздражении отнюдь не на себя), нетерпимый к людям, невыносимый для окружающих, даже самых близких, опасный для своих соотечественников и государства, он по совокупности этих качеств вне конкуренции в своей среде”.
Это он — Гамлет. Он хуже Клавдия. Хуже Полония.
Старик, конечно, ябедник.
“А Гамлет? Он ЯБЕДНИЧАЛ ПО СОБСТВЕННОМУ ПОБУЖДЕНИЮ, когда наедине с матерью ОХАИВАЛ ЕЕ ТЕПЕРЕШНЕГО МУЖА КАК УБИЙЦУ ПРЕЖНЕГО, подло обливая грязью отсутствующего дядю-отчима: тот-де “скот”, “упырь”, “карманник на царстве”, который, мол, уворовал венец — “взял исподтишка и вынес под полою”. Этот КОМПРОМАТ не рассорил, однако, Гертруду с Клавдием, а ведь мог, чего доброго, расшатать их законный, счастливый и прочный брак — немаловажный фактор политической стабильности, который устраивал и верхи, и низы Дании, но бесил разобиженного принца, метившего на трон. Интриганский политический донос! А его первоисточник — столь же АНТИДЕРЖАВНО-ПОДСТРЕКАТЕЛЬСКИЙ ДОНОС ПРИЗРАКА, который ЗАВАРИЛ ВСЮ КАШУ В ЧЕРЕПЕ АМБИЦИОЗНОГО СЕБЯЛЮБЦА, озабоченного прежде всего своими личными, а отнюдь не государственными интересами”.
Да только взгляните на него!
“Это весьма несимпатичный, отталкивающий субъект! Он желчно подтрунивал и измывался над придворными, лишенными возможности отплатить ему той же монетой и вынужденными безропотно проглатывать язвительные колкости, изрыгаемые принцем. Он хамил и кроткой Офелии, и даже матери. СЫНОК МОРДОВАЛ ГЕРТРУДУ...”
Нет, каково?
Из-за Гекубы!
Что он Гекубе? Что ему Гекуба?
А он рыдает.
Продолжим:
“...мордовал Гертруду за “шашни” с Клавдием и требовал от нее покаяния. Нагло резонерствовал, кого ей любить можно и должно (усопшего Гамлетова отца — пожалуйста), а кого нельзя (теперешнего супруга — ни-ни). Настырно бубня ей в своих нотациях, будто любимый ею и любящий ее Клавдий — “шут”, “холоп”, “смерд”, “скот”, обнажал свое чванливое нутро, брезгливое презрение к “рабам”, к “черни”, к “быдлу”...”
Он и очковтиратель. Буквально так.
“Он СИМУЛИРОВАЛ “НЕВМЕНЯЕМОСТЬ” и к тому же СПЕКУЛИРОВАЛ НА НЕЙ”.
Но он и настоящий псих:
“Как бы то ни было, напускными его “завихрениями” не должны заслоняться от нас присущие ему на деле психические аномалии (неискоренимые или трудноизлечимые), которые в своей патологичности опасней имитируемых. Чего стоит одна лишь садистская жестокость, органично свойственная ему, как и меланхолия, спесь, вспыльчивость, агрессивность, мстительность... А ЗАЦИКЛЕННОСТЬ НА “РАСПАВШЕЙСЯ” ЛЕГИТИМНО-ДИНАСТИЙНОЙ “СВЯЗИ ВРЕМЕН” в Дании?”
Вот бы кому в свое время освидетельствовать наших диссидентов (но о них чуть позже); Лев Бобров находит у Гамлета очевидные симптомы циклофрении, а
в зависимости от тех или иных критериев и подходов можно выявить у Гамлета также неврастению, бред преследования (и величия тоже), паранойю, шизофрению”.
Впрочем, псих-то он псих, а когда надо — понимает:
“Переписал грамоту, дабы подкорректировать ее воистину иезуитски: прикончить надо не Гамлета, а Розенкранца и Гильдернстерна! Затем опять бесшумно, аки тать или змей, проскользнул к ним в каюту и подсунул им, спящим, СВОЮ ЛИПУ. Этой МАХИНАТОРСКОЙ ГАРАНТИЕЙ ИХ ЛЮТОЙ ГИБЕЛИ принц позже расхвастался перед Горацио. И тот тоже хорош: не был шокирован, не возмутился роковым для соотечественников подлогом”.
Ну, с этим мы уже знакомы по пьесе Тома Стоппарда “Розенкранц и Гильдернстерн мертвы” (1966)3, только английский драматург поступил гораздо изящнее, сделав двух второстепенных персонажей главными героями своего сочинения. Странно, что Л. Бобров не числит Т. Стоппарда среди своих предшественников. Только ли по незнанию? (Но об этом в конце.)
Словом, этот датский
“„гуманист” с его „чувствительностью” — лиходей покруче Клавдия, который слывет прямо-таки жутким монстром... Все познается в сравнении: Гамлет не менее отвратителен в своих КРИМИНАЛЬНЫХ ПОПОЛЗНОВЕНИЯХ”.
Просто холодеет кровь...
“Что же он за человек, если не петь ему осанну? ОБУРЕВАЕМЫЙ МСТИТЕЛЬНОСТЬЮ ИЗВЕРГ-МАНЬЯК, который в своей озлобленности на всех и на всё с садистским сладострастием упивается чужими страданиями и смертями? Иссушаемый жаждой власти честолюбец-лиходей, готовый в борьбе за корону на что угодно — от притворства и мошенничества до издевательства и душегубства? А может, гибрид того и другого типов с примесью псевдоглубокомысленной философичности? Каким бы ни изображался он в елейных статьях и книгах, спектаклях и фильмах, нельзя забывать: этот “гуманист” бесчеловечен, этот “рыцарь” — УГОЛОВНЫЙ И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК”.
Да, граждане судьи, принц был по натуре разрушителем, а не созидателем (выискивать плохое куда легче, чем утверждать хорошее, восклицает Л. Бобров).
“И при своем весьма специфическом “моральном кодексе”, далеком от подлинно христианских заветов, наш “гуманист” на троне мог бы затеять такую “КАТАСТРОЙКУ”, что ой-ой-ой”.
Вот оно. “Катастройка” — известное выражение Александра Зиновьева, понимаем. Читаем дальше:
“Впрочем, Гамлету не до столь высоких материй, не до забот об “этой стране”, не до прожектов, как “ОСЧАСТЛИВИТЬ” ЕЕ “РАДИКАЛЬНОЙ ПЕРЕСТРОЙКОЙ” В НЕКУЮ “РАЙСКУЮ ОБИТЕЛЬ” НА РУИНАХ “ТЮРЬМЫ”. Ему бы поскорее “ПРИХВАТИЗИРОВАТЬ” КОРОЛЕВСКИЕ РЕГАЛИИ, а там хоть трава не расти (Гамлет — Чубайс!!! Или Чубайс — Гамлет? — А. В.). Такова, в сущности, основа всей его “психодрамы”. А “жажда справедливости” — литературная гипербола. Это ПРИПИСКА, КОТОРОЙ ОПОЭТИЗИРОВАЛИ ЕГО ПРОЗАИЧЕСКУЮ, НО ПЛАМЕННУЮ СТРАСТЬ МАСТЕРОВИТЫЕ МИФОТВОРЦЫ и наивные любители романтично-туманных легенд, почему-либо воспылавшие симпатиями к нему, человеку фразы и позы, имитатору высоких чувств и мыслей, мистификатору, симулирующему безумие, фальсификатору, ГОРАЗДОМУ ПОДДЕЛЫВАТЬ ДАЖЕ ШРИФТ И СТИЛЬ ОФИЦИАЛЬНОЙ БУМАГИ”.
Так кому он нужен, этот Гамлет? Известно — диссидентам.
“Гамлетовщина импонировала людям с “избранническим” самосознанием, самовозвышением над “толпой”, ощущением обиженности и НЕДОВОЛЬСТВА НАЧАЛЬСТВОМ и властями, порядком и режимом. Особенно — в чрезвычайной степени — диссидентам, ЗАРАЖАВШИМ ОКРУЖАЮЩИХ ПОВЕТРИЕМ НЕУДОВЛЕТВОРЕННОСТИ, отчаяния, отрицания, ниспровержения, разрушения... Чем мы обязаны им в конечном счете? Тем, что они проторили тропу к пропасти? К РАЗВАЛУ СССР?”
Остановимся, переведем дух, перечтем еще раз. А? То-то. Вы думаете, это уже кульминация? Нет, апофеоз впереди. Тайна Гамлета в том, что его моральный кодекс ВЕТХОЗАВЕТЕН.
“Принц с его особой “этикой мести” ПЕРЕВЫПОЛНИЛ СВОЮ КАРАТЕЛЬНУЮ ПРОГРАММУ КАК БЫ В ПОДРАЖАНИЕ ДРЕВНИМ ИУДЕЯМ, КОТОРЫЕ ЗВЕРСТВОВАЛИ БЕЗ ВСЯКОЙ В ТОМ НУЖДЫ И БЫЛИ ВОСПЕТЫ ЗА ЭТО УСТНО И ПИСЬМЕННО”.
А-а, теперь все стало на свои места; не удивительно, что такого принца, даром что Датского, превозносит литературовед Александр Абрамович Аникст. Ну нет, культу гамлетовщины — не быть! Наш молодогвардейский ответ: лорду, простите... принцу — в морду!..
Да, прелестная подробность: статья опубликована в рубрике “Русская мысль”4. НО ЗАЧЕМ? Вот в чем вопрос! Уж какими бы ни были мазохистами сотрудники “Молодой гвардии”, но чтобы учинить эдакое своими руками, сознательно и добровольно? Подкупили? Запугали? Не верю. Могу дать только одно разумное объяснение: это изощренная вражеская провокация. Хорошо, когда оппоненты злятся; хуже, если смеются. Так вот, коварные враги (гуманисты, катастройщики, бывшие диссиденты, потомки древних иудеев и проч.) в бессильной ярости отвели, что называется, глаза главному редактору и под видом “русской мысли” протащили на страницы неувядаемого патриотического журнала заведомо ПАРОДИЙНЫЙ ДИСКУРС (вспомним еще раз филологическую игру Т. Стоппарда). Зачем? Ясно зачем: чтобы выставить журнал (и русскую мысль в целом) на посмешище. Надо признать: им это удалось. Гамлетофилы, они хи-и-трые.
Опубликовано в Журнале №8