Привал
По кровле барабанил град
и рушились потоки ливня,
казалось бы, все шло на лад,
хоть этот водо-камнепад
стучался в крышу все надрывней.
Был потолок и три стены,
окно, зажатое в простенки,
такому в мире нет цены,
считая по любой расценке
и по такой, когда живешь,
открытый стуже, ветру, небу,
когда в бараке кормишь вошь
и мрешь собакам на потребу,
когда...
Все это знали мы:
и град, и потолок небесный,
и стены непроглядной тьмы,
и свист падения отвесный.
И, слава Богу, кончен путь,
и милостью дарован высшей
какой-то угол, чтоб уснуть
под ливнем, под грозой, под крышей.
Окно
Подумать только, как давно
входить случалось в эти двери,
глядеть в просторное окно,
где листья шевелились в сквере
на дне квадратного двора,
где раздавался скрип качелей,
перекликалась детвора
и ясным утром птицы пели,
а там, над кровлей жестяной,
громадой каменной нависший,
краснел Почтамт глухой стеной,
слепил своей стеклянной крышей,
и это виделось в окне
из комнаты, где посредине
стоял мольберт и, как во сне,
высвечивалось на картине
окно, покатой кровли жесть,
над кровлею стена без окон,
всего теперь не перечесть,
но помнится, как черный локон
смахнула женщина с лица
и опустила кисти в банку,
а рядом плавала пыльца
в луче, прохладном спозаранку,
и снова видится сейчас
тот заоконный образ четкий
и взгляд усталый карих глаз
родной, увы, покойной тетки,
чей старый холст передо мной,
на нем окно, дома, а выше
стена над кровлей жестяной
и тусклый блеск стеклянной крыши.
Переделкино
Здесь в подмосковном сосновом поселке,
в кряжистых стенах бревенчатых дач
жили бараны и серые волки,
рыцари бед, джентльмены удач.
Здесь, как повсюду, в те дни был обычай:
камень за пазухой, ложь про запас,
кто-то был хищником, кто-то добычей,
кто-то... но это особый рассказ.
Где же все это? И где же все эти
лица и роли? Исчезли как дым.
Только надгробья в полуденном свете
спят меж стволов под навесом густым.
Сосны все те же, и дачи все те же,
новые лица, повадки и быт,
новые дыры в заборах, и свежи
новые ссадины тех же обид.
Этих уж нет, а иные далече,
но почему-то, как в давнем году,
небо ложится деревьям на плечи
и перевернуты сосны в пруду.
Зимний сонет
И вновь снега, и снова будут зимы,
а сколько было горок и саней,
коньков и лыж в мороз невыносимый,
и музыки, и елочных огней.
Потом все это заслонили дымы
пожаров и раскаты батарей,
и ватный пласт, в котором тонут пимы,
в котором кровь попробуй отогрей.
Российский снег веселый и унылый,
искрящийся в глубинах ранних дней
и черный над окопом и могилой,
парящий пух, свистящий снеговей.
Нас, горемычных, Господи, помилуй,
но прежде тех, кому еще трудней.