Ода соседу по коммуналке
В действительности грубой,
До жалости родной,
Шли вперемешку с румбой
Бетховена рондбо,
Прибоя голос трубный
И вот еще одно:
Мертвецкой выдох трупный
И трупное пятно.
...................
Заведующий моргом
Вне трудового дня
Своим гостям с восторгом
Показывал меня
Раз в месяц. Вот удача,
Почти что благодать! —
Я залпом кружку чачи
Умела принимать.
В награду — ешь от пуза
Вперед на целый век
Похлебку с кукурузой,
И мясо, и чурек.
— Смотрите-ка, девчушка,
А ни в одном глазу! —
В руках соседа кружка
Сияла на весу,
И на него с укором
Жена смотрела зря;
Я общим коридором
Ему благодаря
Раз в месяц, не качаясь
От голодухи, шла
Самой себе на зависть
До своего угла
И ставила пластинки,
Какие — все равно.
Такие вот картинки,
Такое домино.
...............
И нынче на потеху
Другим живу, да вот
Никто и ради смеху
На пир не позовет, —
И вспоминаю годы
Войны, и морг, и дом,
И первой в жизни одой
Я пачкаю альбом.
* *
*
В угоду ходкой молве
Стою я на голове,
Крепка голова, что пень, —
Проверьте, кому не лень.
Под градом взглядов косых
Хожу на руках босых,
На самом деле я — псих,
И рук не ценю своих, —
Ладони тверже ступней,
А пальцы жизни длинней...
Но людям, людям видней.
Маятник
Так бывает под Москвой в апреле:
В небе фиолетовые щели,
Не горит еще на вербе свечка,
Прямо над тропой висят качели —
Две веревки и одна дощечка.
И на них то ль мой двойник, то ль сверстник,
Давних игр и замыслов наперсник,
Длинную свершает амплитуду
Между Каспием и Мертвым морем,
Где похоже небо на полуду,
Где под мельницей Монтофиоре
На оливе загорелись свечки.
Эти глюки мне одной на горе:
На качелях делает насечки
Время, но о собственной утечке
Ничего не знает. Это знаем
Только мы и маятник качаем.
...Под Москвой от прошлогодней прели
Нервный запах. Облака, что сало,
Плавятся и заливают щели.
Я сухие губы облизала:
Неподвижны над тропой качели,
Словно маятник испорченных часов.
Триптих забвения
1
Уходи. Я памяти не рада.
Жизнь висит, но не на волоске —
На шпагатике для винограда,
Возрастающего на песке.
Уходи, мой виноградоокий
С непрозрачной косточкой-зрачком,
В край, где Каспий некогда глубокий
Прятал нефть под рыбьим косяком.
Что забыл в моем московском доме?
В морозилке виноградный сок
Или жизнь мою, что невесомей,
Чем шпагат и даже — волосок...
2
Живешь у памяти во власти:
На родине Авесты
Поспешный шепот страсти,
Замедленные жесты.
О, как там изгибались снасти
От жадного улова!
Но больше мне о счастье
Не говори ни слова.
Пусть среднерусский дождь по жести
Стучит как по могиле,
Пусть занавесит вести
О том, как мы любили.
3
Рада бы в рай, да грехи не пускают,
Даже — безгрешные сны,
Где на волне мои пальцы ласкают
Рыбью чешуйку луны.
Дальнее море, ах, давнее море —
Солонопламенный рай...
Ангел с вниманьем змеиным во взоре,
Мыслям моим не внимай.
Сон мой покинь и исчезни из были
И не наведывай явь.
То, что мы нба море сердцем избыли,
Всплесками крыльев не славь.
* *
*
Уходят частные предметы
Из общих слов,
Как рыбины-свободоведы
Из неводов,
Ножовкой плавников решетку
Перепилив,
Хвостами опрокинув лодку
В ночной прилив.
Я отвлеклась, соблазн метафор
Меня отвлек
От жизни, где трепещет автор
Двух первых строк.
Я поймана, но не убита.
Бьюсь на крючке
У ловкого ловца — у быта.
В его зрачке —
Я вещь в плену у ширпотреба,
Вещь на волне
Телепатического неба
В телеокне.
Что мне приливы мыльных опер?
Подобье волн?
То сердце рвется вон из ребер,
Из ребер — вон.
Первая поминальная
Стойте справа, проходите слева.
Булат Окуджава.
Там семистороннее
Лунных струн движение,
Там не раз с иронией
Вспомнишь наши бдения,
Юность поднадзорную,
Младость подцензурную,
Дружбу многоспорную
Да веселость бурную.
Вспомнишь, как на Соколе
С алкогольной тарою
Мы по лужам шлепали
За твоей гитарою,
Из обувки походя
Выливали дождики.
Где же наши, господи,
Локоны и ежики —
Жизнь полураздетая,
Правда недобитая,
Песня недопетая,
Чаша недопитая.
За картами
У времени гемоглобин
Упал. Лейкоцитоз.
Приносит юный господин
Мой выигрыш — пять роз, —
И вновь за картами сидим.
Нам честная игра
Забвенье дарит, как иным
С наркотиком игла.
Туз — на туза и масть — на масть...
А жизнь ясным-ясна:
Ворует чернь (она же — власть),
Пустым-пуста казна.
“Воруют” — русская беда
И нищеты разгул.
Об этом вон еще когда
И Карамзин взгрустнул.
Что за стихи без всяких тайн,
Без спрятанных причин?
The time kills me, but I kill time1.
Ваш ход, мой господин!