* *
*
К брату Тибальту в обновах сосновых,
В звездное лето со скоростью света —
Двое блаженных в семействе сверхновых:
Альфа Ромео и бета Джульетта.
Аква тофана от брата Лоренцо,
Тайного брака загробная нега.
Краешек рая — Верона, Виченца...
Четверть секунды до часа омега.
Нательная живопись
Испещрен, изукрашен
С головы и до пят,
Краснозвездных пять башен
Под тельняшкой горят.
Вавилонского флота
Боевой управдом
Словно фресками Лота
Наводняет Содом.
В инвалидной коляске,
И дыра в сапоге,
И какие там краски
На иззябшей ноге...
И наскальная фреска
На жалчайшем из тел —
Как пасхальная врезка
В наш печальный удел.
* *
*
Дмитрию Цесельчуку.
У виноградных пагод, у врат иного Рима,
Блаженных райских ягод стена горит незримо —
То радостью синайской затеплится в латыни,
То радугой китайской заблещет нам в пустыне.
О, посох пилигрима, о, горечь винограда
У врат иного Рима, у стен иного сада...
Но дивная прохлада повеет из-за туч —
И стен чумного града коснется райский луч.
Бах
О, это вышнее паренье
И пенье ангельского клира,
Когда поправшие забвенье
Листы бесценного клавира
Вдруг обретают очертанья
Давно исчезнувшего мира,
Преображаясь в содроганья
Одушевленного эфира!
И стройный образ мирозданья
Насквозь пронизывает мера,
Пока исполнена звучанья
Та серафическая сфера,
Что исторгает это пенье
Из музыкального размера.
...И постигают поколенья
Секрет чудесного примера.
* *
*
Б. О.
На воздушном океане
Без руля и без ветрил
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил.
По чудесному капризу
По небесному лучу,
По вселенскому карнизу
Мы скользим плечом к плечу.
Мы слились с надзвездной пеной,
С горним воздухом высот
И на краешке вселенной
Свой закончили поход.
* *
*
За блаженное бессмысленное слово...
О. М.
О, заумь! О, бессмыслица чудесная,
Случайная, блаженная, прелестная...
Ну кто, скажи, тебя не заучил —
Хоть первые три слова: дыр бул щыл?
Я помню, как великий пушкинист,
Живой цитатник, энциклопедист,
Невосполнимых замыслов запасник,
Началу века дивный сопричастник,
На склоне лет нам лекцию читал.
Уж в памяти его зиял провал.
Мучительно стихи припоминая,
Немел он, от подсказки расцветая.
Всё помнили его ученики,
А он уже не помнил ни строки,
Уже всего “Онегина” забыл,
Но не забыл волшебных дыр бул щыл.
С амнезией жестокой в поединке
Их бодро произнес он без запинки
И две еще строки за ними — пусть
Браня, кляня, но с ходу, наизусть,
Бессмыслицей, конечно, их считая,
До девяноста лет не забывая...
И нам, наверно, сколько будем жить —
Невнятицы заветной не забыть.
Город
Фантасмагория
I
Афины Севера, близ Фив курило-финских,
Где венценосный царствовал Ликург,
Рим цезарей, град кайзеров латинских,
Языческий Юпитербург,
Коврига рижская от Лютерова хлеба,
Лютеция латгальская, Париж,
И, наконец, венец пустого неба,
Ингерманландскою Венецией горишь.
II
Коврига черствая от Лютерова хлеба,
Лютеция латгальская, вполнеба
На крыльях серафических паришь
В сухой, евангелический Париж,
В рай, парадиз, элизиум балтийский,
Ганзейский, залетейский, лютецийский,
Из праха — к Баху вышнему в чертог.
И впрямь, где Бах — уж верно, там и Бог.
III
Лютеция латгальская, Пальмира,
Из вавилонян в римляне, вполмира
На крыльях фосфорических паришь
В ночной, люциферический Париж
Под шелест в елисейских магазинах
Загробных роз в египетских корзинах —
Небесных роз, блаженных райских роз.
...Эфирный град на крылышках стрекоз!
* *
*
Шар земной, словно шар от бильярда,
Как Персей, подхвати на лету —
В пустоту, на разрыв миокарда,
С головою Медузы во рту.
И уже не Медузы, а Музы
Слыша голос на Млечном Пути,
В запредельную звездную лузу
Путеводным шаром покати.