Пушкин в прижизненной критике. 1820 — 1827

Составители нынешнего собрания скромно пишут, что оно “приближается к изданию В. А. Зелинского”. На самом деле не “приближается”, а, к нашей радости, решительно удаляется от него — по полноте, по проработанности источниковой базы, по уровню комментария (у Зелинского, впрочем, вовсе отсутствующего). Составители книги — В. Э. Вацуро, Е. А. Вильк, Е. А. Губко, С. В. Денисенко, О. Н. Золотова, Г. М. Иванова, Т. Е. Киселева, Е. О. Ларионова, Е. В. Лудилова, Т. М. Михайлова, Г. Е. Потапова, А. И. Рогова, С. Б. Федотова, А. В. Шаронова — предприняли труд поистине титанический: они просмотрели все русские периодические издания, в которых печатались или могли печататься отклики на сочинения Пушкина, в результате чего выявили и включили в научный оборот ряд неучтенных текстов. Обширный научный комментарий к статьям высоко информативен, хотя и содержит кое-где оценочные пересказы, а также отдельные стилистические красоты типа “времяпровождение” или “случайная простуда”, что извинительно — при таком большом коллективе трудно добиться в комментарии единого уровня и стиля. Кроме всего прочего, книга может служить и справочником по русской периодике пушкинского времени: в приложении даются полезные сведения о газетах, журналах и альманахах, из которых извлечены публикуемые тексты.

В целом издание представляет собой нехарактерный для нашего времени пример высокой эдиционной культуры. Хочется надеяться, что оно будет продолжено — и тогда перед нами откроется полная картина восприятия Пушкина современниками — не всеми, конечно, современниками, а теми, которые выражали свое отношение к его творчеству в печатном слове. Что же говорит нам эта картина, на какие наводит размышления?

Главное, и сильное, впечатление от сквозного чтения собранных здесь статей и заметок состоит в том, что написаны они как будто совсем про другого поэта — более чем талантливого, почти сразу признанного первым поэтом России, — и все же не про того Пушкина, которого читали и читают в XX веке. Между теми оценками и нашим представлением о Пушкине пролегает бездна, он почти неузнаваем в этом зеркале. Современная Пушкину критика, планомерно — до определенного момента — возводившая его на вершину всероссийской славы, видела в нем прежде всего перелагателя Байрона и новейших романтических течений, затем мастера блестящего поэтического слога, искусных описаний, живого и занимательного рассказа. Вообще “живость и занимательность” — это похвалы, которых Пушкин удостаивался наиболее часто. Показательно, что почти вся критика о Пушкине 1820 — 1827 годов посвящена разбору его поэм. Собрание стихотворений 1826 года осталось без рецензий, если не считать таковыми краткую аннотацию П. И. Шаликова и несколько восторженных слов в обозрении В. В. Измайлова. Собрание лирических стихотворений — предмет сложный для анализа, тут требуется от критика способность осмыслить в целом поэтический мир автора и определить его место в исторической перспективе литературного развития. Видимо, эта задача была непосильной для тогдашней критики. Первые главы “Онегина” также привели ее в некоторое недоумение, а зрелый Пушкин оказался и вовсе ей недоступен. Эта книга дает нам возможность лишний раз убедиться в том, что гений существует только в большом времени; и хотя нам сегодня может казаться, что мы понимаем Пушкина, наверное, и у нас он далеко впереди.

Говоря о прижизненной критике, нельзя упускать из виду, что далеко не самые выдающиеся литераторы того времени выступали в печати по поводу пушкинских произведений. П. А. Вяземский — да, выступал, но В. А. Жуковский или Е. А. Баратынский не могли попасть в число авторов настоящего сборника, так что восприятие современников отражено в нем, конечно, не полностью. Была и другая, “внутренняя” критика, отчасти зафиксированная в переписке, дневниках, мемуарах, — она осложняет и обогащает картину. Но по поводу журнально-газетной критики придется согласиться с Пушкиным, не раз говорившим о ее низком уровне и качестве: “...меня лет 10 сряду хвалили Бог весть за что, а разругали за „Годунова” и „Полтаву”. У нас критика, конечно, ниже даже и публики, не только самой литературы. Сердиться на нее можно, но доверять ей в чем бы то ни было — непростительная слабость” (М. П. Погодину, 11 июля 1832 года) или: “...охота являться перед публикою, которая Вас не понимает, чтоб четыре дурака ругали Вас потом шесть месяцев в своих журналах только что не по-матерну” (ему же, около 7 апреля 1834 года).

И все же эти критические тексты, собранные вместе, читаются с интересом, в особенности те полемические сюжеты, которые выстроены составителями вокруг “Руслана и Людмилы” и “Бахчисарайского фонтана”. Ругали и хвалили тогда простодушно, горячо, с такой страстной любовью к литературе, которая сегодня, пожалуй, утрачена. Критика не бежала впереди паровоза, не была умнее литературы, вообще не была идеологической, оставаясь в своих скромных границах. В основном это была чисто художественная критика, подходившая к произведению с ожиданием прежде всего эстетических наслаждений. Пушкин в какой-то момент превысил порог такого восприятия. После Пушкина критика стала другой, потому что литература стала другой и формировала новые критические ожидания. Сборник “Пушкин в прижизненной критике” демонстрирует косвенно, но красноречиво, что сделал Пушкин с русской литературой, мощью своего гения превратив изящную словесность в ту самую русскую классическую литературу, которая стала средоточием духовной и культурной жизни нации.