* *
*
И. Ц.
“Родиться в России с умом и талантом” —
Несчастье! Но хуже — родиться с гордыней,
Лишенной смирения... Девочка с бантом
Глядела как в шоке на ельник, на иней,
На хлебное поле в сокровищах сорных,
На мелких улиток, закрученных туго,
На дальние звезды размером с подсолнух,
На хищных зверей карусельного круга,
На фрески в метро и на школьную доску...
Висела на брусьях. Зубрила таблицу.
Хозяйственным мылом стирала матроску
И строем ходила на “Синюю птицу”.
А мир наплывал как любовь и угроза,
Как страшное и вожделенное чудо...
Казалось: душа развернется как роза.
Случилось: уродливый бунт из-под спуда.
...Уже на ветру покосился треножник,
Своей кривизною судьбу повторяя.
И скоро хореи размоет раешник —
Похожий на рой и далекий от рая.
* *
*
Много ль смысла оно принесло вам —
Говорение? Горечь и вой.
...В корни слова уйти корнесловом.
Отлежаться во тьме речевой.
Ибо только
немой и немая
Понимают друг друга сполна,
Душ ответственных не разнимая...
Говорила, бубнила, спала —
Пробудилась, когда замолчала:
Так в темнице
встречают
зарю!
...Начиная с азов и с начала,
Несказбанное — боготворю.
* *
*
Сила была могучая.
Однако ее не хватило.
Села, как ткань и голос. Разве что гонор вырос.
Вглядываюсь в очертанья жизни как негатива:
Вроде бы все в порядке — только не плюс и минус.
Они поменялись ролями, местами и полномочьями...
Где вы,
мамины прописи и папины рубежи?
Голову сжав руками, неюными и рабочими,
Думаю, думаю, думаю, как прожить не по лжи.
Впишусь ли в чужое поле,
горчайшей слезой прольюсь ли я,
Юродивой ли училкой закончу достойный круг?..
— Спасибо за то,
Всевышний,
что время — всегда иллюзия
Реки проточной и пыточной и полной крутых излук.
* *
*
Прозренья мои — как урки,
Присевшие на пригорке.
Курила всю ночь. Окурки
Страшнее, чем оговорки.
Еще я пила из кружки
Чифирь смоляного цвета.
А кошка вострила ушки,
Не видя во мне поэта.
Психуя, моя Психея,
Как лодки, качала плачи:
— О, жившая во грехе, я
Не знаю, как жить иначе.
Отпела и отгорела...
Когда ты меня отпустишь,
Бессонница без Гомера —
Мучительная, как пустошь?
* *
*
Ты — моя бывшая радость, моя прошлая страсть и ярость,
Преодоленный хаос... Всё! Я тебя разлюбила.
И ежели это — старость, то, значит, да здравствует старость:
Сухая, опрятная, трезвая — без замашек дебила.
Нынешняя аскеза — плата за плоть как похоть,
За провокации гонора и за лживые сны-восторги...
Вся эта внешняя прелесть меня перестала трогать.
Посиди, говорю себе, милая, в одиночестве, как в остроге.
Молчание, тень, изгойство, но — когда суету отринешь, —
Тут-то и хлынут новости
в зарешбеченное оконце...
И ежели это — финиш, то, значит, да здравствует финиш.
О, как над его территорией прекрасно прощальное солнце!
* *
*
Этот дом я узнала по скрипам
Половиц, источающих ласку...
Жизнь ушла. Но остался постскриптум.
Можно столько понять под завязку!
Было детство в имперском июле
Утопической ложью о ладе...
Помнишь: кофе варили в кастрюле
И пекли золотые оладьи?
До поры не читавшая Кафку,
Ты летала по травам, по водам,
И носила, светясь, безрукавку,
И не знала, что станешь уродом:
Пустозвоном с чертами изгоя —
Только в женском, как жизнь, варианте...
Мир, выходит, лепился из горя
На пронизанной солнцем веранде, —
Чтобы страшно,
и криво,
и дыбом
Над руинами встать напоследок!
...Этот сад я узнаю по скрипам
Ни о чем не жалеющих веток.
* *
*
О. И.
Даже если печаль глубока,
Не хочу, чтобы сладко глядели, —
Ибо я не гожусь для лубка
В отдаленные даже модели.
Ибо, жизнь ненавидя свою,
— Так холопы громили поместье —
Я упрямой башкой раскрою
Умиление с примесью лести!
Но весною... Когда соловей...
Но едва лишь кусты на могиле...
Я,
не слыша гордыни своей,
Так хочу, чтобы просто — любили.
* *
*
Сжала губы полубантиком,
Полу — нищим узелком...
Полно мне кружить лунатиком,
Нытиком, еретиком!
Не приемля всеми жилами
Новый паводок и слог,
Напишу — большими вилами
По водице — некролог.
Дескать, жили, были, канули
Мы — без кузни и казны, —
Не совпавшие с лекалами
Небывалой кривизны.
“Прощевайте!”
...Тем не менее
Кланяюсь тебе, Земля,
Тихо уходя под пение
(С неба) Юры Коваля.