Исторические сборники “Мемориала”. Выпуск первый. Репрессии против поляков и польских граждан

Многие поклонники таланта Анны Герман наверняка обратили внимание: звезда польской эстрады выросла в советском Казахстане. Какой попутный ветер занес ее туда в детстве и отрочестве?

То был не попутный — штормовой ветер, бивший в лицо, валивший с ног...

Еще в 1936 — 1939 годах под административный надзор НКВД в Казахстан было выслано 36 тысяч поляков. И вообще “польская операция” явилась в те годы составной частью Большого террора.

Следующую волну крупномасштабных репрессий вызвал тайный сговор Сталина — Гитлера и Молотова — Риббентропа, благоприятствовавший разбойному нападению Германии на Польшу и отторжению в пользу СССР восточных польских территорий. “Символом цинизма и жестокости в политике СССР по отношению к Польше” стал в апреле — мае 1940 года расстрел 15 тысяч “польских военнопленных”, содержавшихся в “офицерских лагерях” в Катыни, Харькове и Калинине (см. мою статью “Правда Катыни: суд и покаяние” в “Российских вестях” от 28 ноября 1997 года). И еще более 7 тысяч человек (возможно, до 11 тысяч), заключенных в тюрьмы западных областей Украины и Белоруссии. (По польским источникам, в 1940 году спецотряды НКВД расстреляли 21 857 поляков.) И около 320 тысяч граждан довоенной Польши были в то время депортированы в северные и восточные районы СССР. (Среди этих тысяч — семья моего друга, тогда ребенка, а ныне известного польского писателя Александера Минковского, рассказавшего о своем советском житье-бытье в одной из автобиографических книг.)

“Новая длительная репрессивная кампания” обрушилась на поляков после вступления в Польшу в 1944 году Красной Армии-освободительницы. Бессудными жертвами репрессий стали участники движения Сопротивления, антигитлеровского подполья, Варшавского восстания, то есть те патриоты-антифашисты, чья “вина” перед Советами состояла единственно в том, что они признавали легитимность своего национального, так называемого “лондонского”, правительства. “Главный удар был направлен против подпольной Армии Крайовой (АК), входившей, наряду с польскими войсками за рубежом, в состав Вооруженных сил польского правительства в эмиграции”. Тысячи, десятки тысяч репрессированных пострадали, таким образом, от освободителей не за какие-либо враждебные действия, а, по сути дела, только потому, что они поляки. “Преобладающее большинство репрессированных в 1944 — 1945 гг. польских граждан составляли не участники вооруженных отрядов, захваченные в ходе боев с войсками НКВД, а те, кто после прихода Красной Армии проживал у себя дома и в ходе массовых облав („операций по очистке тыла”), проводимых органами НКВД СССР и ПКНО (просоветским Польским комитетом национального освобождения. — В. О.), был задержан по обвинению в принадлежности к АК. Основную массу задержанных отправляли в глубь СССР в лагеря военнопленных в качестве интернированных. В начале 1945 г. к ним добавились задержанные органами НКВД жители вновь освобожденных Красной Армией польских территорий. Десятки тысяч интернированных поляков и польских граждан месяцами, а то и годами находились в лагерях в СССР без какого-либо приговора”...

Приведенные факты, комментарий к ним и их оценки заимствованы из предисловия “От Польской комиссии общества „Мемориал””, которым открывается рецензируемый сборник. В его составе 11 статей, авторы которых предпринимают строго документированное “изучение репрессивных кампаний против поляков в СССР как исторического явления”.

О многом из рассказанного авторами сборника читатели узнают впервые. Или если не впервые, то куда точнее и обстоятельнее, чем знали до сих пор.

Например, о письме секретаря Исполкома Коминтерна Мануильского пока еще не сталинскому наркому, но уже секретарю ЦК ВКП(б) Ежову, где отправитель подобострастно просит обсудить совместно “вопрос о мероприятиях по проверке” польских политэмигрантов — главных поставщиков “шпионских и провокаторских элементов в СССР”. И о записке Ежова Сталину, которой он информировал наставника и друга советских чекистов об ответных на сигнал Коминтерна мерах, какие принимаются против политэмигрантов, “подозреваемых в шпионаже, дела которых разрабатываются в НКВД” (В. Хаустов, “Из предыстории массовых репрессий против поляков. Середина 1930-х гг.”).

Об ускорившем аресты поляков ежовском приказе “О фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР”. И выкосившем их депортированные семьи его же приказе “О репрессировании жен изменников родины, членов правотроцкистских шпионско-диверсионных организаций, осужденных Военной коллегией и военными трибуналами”. Надо ли добавлять то, что само собой разумеется: оба приказа, позволившие карательным органам взять поляков в “ежовы рукавицы”, предварительно читаны и одобрены Сталиным (Н. Петров, А. Рогинский, “„Польская операция” НКВД 1937 — 1938 гг.”).

О бериевском приказе от 7 марта 1940 года, на основании которого Управлениями НКВД западных областей Украины и Белоруссии создавались оперативные тройки “для проведения выселения семей репрессированных”. И о массовых выступлениях протеста депортированных поляков против произвола советских властей, происходивших в Новосибирской и Омской областях (А. Гурьянов, “Польские спецпереселенцы в СССР в 1940 — 1941 гг.”).

О шантаже и угрозах, сопровождавших вербовку особыми отделами лагерей агентурной сети в Армии Андерса, незадолго до ее формирования выпущенного из Внутренней тюрьмы НКВД на Лубянке. О том, под каким непроницаемым колпаком НКВД находилась эта армия, контролируемая “также и с помощью засланных туда агентов Исполкома Коминтерна (ИККИ). В сентябре 1941 г. многие (из тех, кого не расстреляли. — В. О.) бывшие члены распущенной по указке Сталина в 1938 г. Компартии Польши были вызваны в Москву, прошли месячную подготовку в Кунцево, после чего их направили в польскую армию. До середины декабря туда был заслан 81 представитель ИККИ”. Достойно внимания развенчание легенд, связанных с Армией Андерса: они намеренно укоренялись в советском массовом сознании усилиями антипольской пропаганды. Не совершал генерал Андерс никакого предательства, осуществляя передислокацию своей армии, а действовал в согласии с советским руководством и по утвержденному Сталиным плану “эвакуации польской армии из СССР на территорию Ирана”. И не уклонялась Армия Андерса от боевого участия во Второй мировой войне: переименованная во 2-й польский корпус, держала оборону на огромном пространстве — от Ирака и Тель-Авива до Египта. А “в январе — феврале 1944 г. по настоянию Черчилля 50-тысячный 2-й польский корпус был переведен в Италию и включен в состав союзных войск. В мае 1944 г. он в результате кровопролитного штурма овладел монастырем Монте-Кассино, превращенным гитлеровцами в крепость, блокировавшую союзникам дорогу на Рим. Год почти непрерывных боев в Италии 2-й польский корпус завершил в апреле 1945-го участием во взятии Болоньи” (Н. Лебедева, “Армия Андерса в документах российских архивов”).

Из многих уроков истории, актуально извлекаемых авторами сборника, выделю один, который сформулирован Н. Петровым и А. Рогинским: масштаб арестов — вот “отличительная черта польской от других национальных операций... Она была не только первой, но и самой крупной из всех национальных операций по числу жертв”.

Тем, значит, больше у нас оснований, как и в случае катыньской трагедии, к суду над своей историей и покаянию за ее преступления...