Летопись жизни и творчества Е. А. Боратынского. Составитель А. М. Песков. М.,
“Новое литературное обозрение”, 1998, 496 стр.
С обложки смотрят всегда, кажется, грустные и задумчивые глаза Евгения Абрамовича Боратынского: на сероватом коленкоре Боратынский в детстве, в 1820-е годы, в начале 1830-х, вот его дом в Муранове, а вот памятник на могиле на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге...
В последние годы наше внимание во многом было занято открытием тех пластов культуры, которые прежде по различным причинам были достоянием спецхрана, сам- и тамиздата и частных потаенных архивов. Это коснулось в первую очередь истории и словесности XX века, но не только: история православной церкви, история русского масонства XVIII — XIX веков и многое, многое другое стало приковывать наши интересы, до сей поры сильно обезвоженные идеологическими запретами. При этом из прежней, “классической” модели культуры выпали те ее представители, те имена, которых принято относить ко “второму ряду”. Не то чтоб они совсем забыты, но все же издателям и, по всей видимости, исследователям и читателям не до них. Потому непросто выпустить в свет даже книгу стихотворений Боратынского, не говоря уже о сочинениях Василия Львовича Пушкина. Летопись, составленная А. М. Песковым, доказывает, что забвению этого рода можно и нужно противостоять.
Его предыдущий труд, посвященный Боратынскому, вышел в 1990 году в издательстве “Книга”, в серии “Писатели о писателях”. Сочинение “Боратынский. Истинная повесть” охватывало первую часть жизни поэта — двадцать шесть лет из сорока четырех, — и, что весьма примечательно, в нем научное исследование соседствовало с литературной игрой, стилизацией и вымыслом. Вымышленные сцены — а что они таковые, автор “истинной повести” ни в коей мере не скрывал — вкраплялись в книгу там, где действительная жизнь героев не оставила о себе свидетельств и документов.
Книга, появившаяся через восемь лет, принадлежит к совершенно иному жанру. Здесь невозможно восполнение отсутствующих фактов выдуманными. Как жанр научно-литературный, летопись требует фиксации с максимально возможной полнотой всех данных биографии писателя, иначе говоря, в ней должен быть отражен перечень его произведений и переписки, события жизни, публикации и издания его сочинений, прижизненная критика, отзывы о нем и его трудах в печати, письмах и воспоминаниях современников.
В летописи, составленной А. М. Песковым, 1400 дат. При этом если по сложившейся традиции в “летописи жизни и творчества” какого-либо литератора дается лишь краткий пересказ содержания его писем, то здесь все письма Боратынского напечатаны полностью[1]. Некоторые из них (25 из 307) не были известны ранее, текст других проверен по автографам. Те, что написаны по-французски (а таковых, естественно, немало), даются только в русском переводе; однако письма, вводимые впервые в научный оборот, публикуются полностью на языке оригинала — по-французски, — с приложением перевода.
Сами переводы выполнены очень хорошо (составителем летописи и его сотрудниками Е. Э. Ляминой, В. А. Мильчиной и Ю. А. Песковой), стилистически они, насколько это возможно, приближены к русскому эпистолярию Боратынского. Среди писем, адресованных поэту, также есть печатающиеся впервые. В обширном приложении к книге (здесь и родословная Боратынского, и заметка “О правописании фамилии поэта”, и многое подобное) помещен перечень публикуемых писем как самого Боратынского, так и к нему. Так что летопись представляет собой не только путеводитель по трудам и дням писателя, но и самое на сегодняшний день полное и авторитетное издание его эпистолярного наследия. Добавим, что Боратынский обычно не ставил на письмах дат; составителю зачастую приходилось датировать их по содержанию, и многие датировки, принятые в прежних эпистолярных подборках, им пересмотрены. Понятно, что подобная работа с письмами, как и вся кропотливая реконструкция биографии главного героя, была возможна только при свободном владении материалами первой половины XIX века, источниками самого различного свойства — от устава Пажеского корпуса или истории лейб-гвардии Егерского полка до бесчисленных архивных документов. Более половины дат, составивших летопись, — либо уточненные (включая время написания произведений Боратынского), либо впервые введенные в научный оборот.
Письма, пространные пояснения составителя и предваряющая книгу статья “Взгляд на жизнь и сочинения Боратынского” позволяют видеть в ней нечто большее, чем собственно летопись: благодаря этому наполнению она становится интересным чтением не только для специалистов-филологов, но и для всех, любящих русскую культуру золотого века. Жизнь Боратынского была связана со многими значительными фигурами современной ему эпохи — с П. А. Вяземским, А. А. Дельвигом, В. А. Жуковским, И. В. Киреевским, А. С. Пушкиным, К. Ф. Рылеевым, Н. М. Языковым и другими. Все документально подтверждаемые случаи общения с ними нашли отражение в книге, при необходимости объясняется характер их отношений, причины размолвок.
С другой стороны, летопись весьма любопытна в качестве материала для психологических наблюдений. Это открытая книга жизни, повествующая о том, как человек, проходя испытания, не раз отказываясь от самого дорогого, становится самим собой — великим поэтом.
Мальчик, родившийся 19 февраля 1800 года, первенец в семье, рос окруженный лаской и вниманием, как “нежная веточка” любви (по выражению одного из его ближайших родственников) своих родителей — Абрама Андреевича и Александры Федоровны Боратынских. В четыре года Евгений, по-домашнему Бубинька, уже читал по-французски, через год умел писать и по-русски, и по-французски. Ранними успехами в учении он был обязан матери, с которой с детских лет привык общаться как с близким, душевным собеседником. Кроме скоропостижной смерти отца, ничто не омрачало детства Боратынского. Все обещало в нем счастливого баловня судьбы...
Но с 1812 года на страницах летописи появляются слова “Пажеский корпус”, которые становятся для главного героя все менее и менее радостными. А в 1816 году значится: “кража 500 рублей и табакерки”, “исключение из Пажеского корпуса без права вступать в какую-либо службу, кроме солдатской”, — отныне паж, ученик аристократического придворного пансиона превращается в лицо, которое, не будучи формально лишено дворянства, не сможет официально подтвердить свои дворянские права и будет полностью зависеть от монаршего прощения. Рядовой гвардии с 1818 года, он только через семь лет получит офицерское звание, и лишь случившаяся вскоре смерть Александра I откроет ему путь к отставке.
А дальше... За исключением нервного расстройства маменьки (“мать полоумная”, — пишет Д. В. Давыдов), будущее, кажется, сулит только хорошее: женитьба по любви, семейная идиллия, разнообразные литературные связи, публикации, книги стихотворений 1827, 1835 годов... Однако читатель летописи не станет обольщаться, он уже знает Боратынского, каковой определил в начале 1830-х годов свое понимание рока: “Чужд он долгого пристрастья / ...И веселью, и печали / На изменчивой земле / Боги праведные дали / Одинакие криле”. Под 1834 годом в книге значится рассказ о странном разрыве отношений между Боратынским и И. В. Киреевским из-за каких-то вздорных слухов, в распространении которых, как показалось Боратынскому, участвовал его задушевный друг. Постепенно в летописи все реже встречаются названия стихов Боратынского, все уже круг его знакомств, стягивающийся год от года к семейному, наподобие стены вокруг осажденной крепости. Писательские заботы уступают место хозяйственным хлопотам.
В 1842 году он издал книгу стихотворений “Сумерки”, в которой собрал то немногое, что было написано за годы уединения в семье. Возвращение к поэзии?.. Нет, из жизни, быта Боратынского, представленных в летописи, этого не следует. Осенью того же года из-под его пера выходит стихотворение “На посев леса” — “новый отказ от поэзии”, как отмечает А. М. Песков. Вскоре следует путешествие за границу, о котором давно велись разговоры, давно мечталось. Все свидетельствует о том, что поэт должен вернуться из поездки обновленным и ободренным. “Но как только душа его разжалась и он стал жить без оглядки и настороженности, первая же невзгода оказалась роковой”, — читаем в предисловии к летописи. Боратынский умер в Неаполе 29 июня 1844 года от “лихорадочного” приступа, который был вызван тревогой за здоровье жены, занемогшей накануне.
Что же готовила судьба некогда прилежному мальчику? Ощущение “напрасных” мечтаний, “дух болезненный”, нелепую смерть в сорок четыре года? Или бессмертные стихи и исполненные тонкой рефлексии письма?
Как сказал Ю. Айхенвальд, “от присутствия Боратынского в нашей словесности стало как-то умнее, чище и серьезнее”. С появлением книги А. М. Пескова это, пожалуй, окажется еще очевидней.
Елизавета РУДНЕВА.
[1] Существенно также, что в летопись не вошли шесть писем, прежде считавшихся текстами Боратынского. Аргументы составителя заставляют усомниться в их авторстве (среди них — записка к А. С. Пушкину, 1822 (1823?) года и письмо 1825 года к И. И. Козлову).