Русский Харбин. Сборник. М., Издательство Московского университета, 1998, 271 стр.
Название книги “Русский Харбин” едва ли привлечет внимание широкого читателя. Бывших харбинцев (чьи воспоминания, рассказы, очерки, заметки, зарисовки и составили содержание данной книги), — как тех, кто в 30—50-е годы оказался в СССР, так и рассеянных по всему свету — осталось мало. У их потомков ныне другие дела и заботы, они тем более едва ли станут предаваться ностальгическим переживаниям над страницами этого сборника.
И все-таки думается, сборник найдет своего читателя в современной России. Ведь “русский Харбин” — не очередной культурный миф, а вполне реальная, несправедливо забытая страница отечественной (к тому же не столь уж и отдаленной) истории.
Книга скорее всего приурочивалась к 100-летию со дня основания Харбина — официальной датой закладки города считается 1898 год, — но, как это нередко у нас случается, вышла в свет лишь нынешим летом.
Итак, Харбин изначально возводился в пустой и безлюдной маньчжурской степи именно как русский город, как административный центр Китайской Восточной железной дороги (КВЖД), которая по двустороннему договору России с Китаем, подписанному в 1896 году, прокладывалась по территории Маньчжурии, наименее заселенному Северо-восточному региону Поднебесной империи. (Пекин предоставил России в аренду на 80 лет полосу отчуждения для прокладки этой дороги, с правом возведения там всех необходимых построек, вспомогательных служб и сооружений. По истечении срока аренды КВЖД переходила в собственность Китая.)
КВЖД, по сути дела, составляла один из сегментов грандиозной по протяженности железнодорожной магистрали Владивосток — Москва, к прокладке которой Россия уже приступила в ту пору. Маньчжурская ветка позволяла “спрямить” маршрут “Великого Сибирского рельсового пути”, как он именовался в официальном рескрипте Александра III, более чем на 500 километров [1] . Это давало строителям существенный выигрыш во времени, ибо прокладку всей магистрали им предстояло завершить в 1901 году.
Таким образом, Харбин уже изначально существенно отличался от других будущих центров Русского рассеяния, таких, как Берлин, Прага, Белград, Париж, возникших стихийно в ходе революции и Гражданской войны, когда захват власти большевиками и начатый ими кровавый террор привели к массовому исходу российских граждан за пределы родной страны.
Эта диаспора в Китае оказалась одной из самых крупных, устойчивых и долговременных средоточий русской эмиграции. Она просуществовала полвека — вплоть до конца Второй мировой войны, когда советские войска вступили на территорию Маньчжурии, которая с 1931 года находилась под японской оккупацией. Захватив этот район Китая, японцы, как известно, создали там марионеточное государство Маньчжоу-Го во главе с “императором” Пу И.
...Составительница рецензируемого сборника Е. Таскина постаралась из разнородного, достаточно пестрого и неравноценного в литературном отношении материала создать нечто цельное, представив читателю как бы собирательный портрет города. Здесь и содержательный обзор богатой и многообразной театральной и музыкальной жизни Харбина, и рассказ о литературной и журналистской его среде. В частности, немалый интерес представляют заметки Ю. Крузенштерн-Петерец об иллюстрированном литературном журнале “Рубеж”, просуществовавшем на чужбине с 1927 по 1945 год. “Рубеж” весьма успешно конкурировал в Русском Зарубежье с таким известным парижским еженедельником, как “Иллюстрированная Россия”. Примечательно в этой связи одно из читательских писем, полученное редакцией с далекого африканского острова Занзибар. Автор письма сообщал о себе: “Я стал уже забывать родной язык, когда мне приятель прислал из Белграда несколько номеров вашего харбинского журнала. Я перечитал их уже несколько раз, и мне трудно передать вам, сколько радости доставили мне эти пять тоненьких журнальных тетрадок, напечатанных по-русски и рассказывавших мне кое-что и о том, как живут мои сородичи-эмигранты, умеющие и в изгнании служить русской культуре и русскому искусству”.
Определяющим в работе составительницы над книгой явился хронологический принцип, и, думается, что тем самым было найдено оптимальное решение, отвечающее общей задаче. Читатель получает возможность как бы проследить всю историю рождения, становления, расцвета Харбина как города (где русское население в 20 — начале 30-х годов составляло несколько десятков тысяч человек) — вплоть до постепенного его угасания и утраты своей важной роли административного, культурного, научного центра эмиграции на Азиатском континенте. (Кстати, недавно телеканал НТВ передал из Харбина сообщение корреспондента своего Дальневосточного бюро Ильи Зимина. По словам журналиста, там осталось всего 14 русских: больных, одиноких стариков, которым некуда уехать из этого некогда родного, а ныне чужого им города.)
Избранный составительницей принцип организации материала позволил ей достаточно емко и выразительно представить меняющуюся панораму города, в процессе его движения во времени.
Например, в воспоминаниях известного эмигрантского писателя-дальневосточника Н. А. Байкова (1872 — 1958), озаглавленных “Мой приезд в Маньчжурию. 1902 год”, запечатлены, что называется, вживе приметы только строящегося на берегу реки Сунгари Харбина. Это некая причудливая смесь сонной российской провинции с азиатской экзотикой и почти не тронутой дикой природой. “Ни пристани, ни Фудзядяна [2] не было и в помине. На берегу Сунгари, где теперь Полицейская улица, стояло несколько деревянных пакгаузов и складов и намечались две улицы — Китайская и Казачья, где построены были полуземлянки для размещения войск пограничной охраны. Вместо Фудзядяна стояли на берегу Сунгари четыре большие фанзы, где жили рабочие-китайцы. Вся площадь между теперешним Фудзядяном и Новгородней улицей представляла собой сплошное топкое болото, заросшее осокой и камышом, где водилось много уток, куликов и бекасов, на которых охотились весной и осенью местные охотники”.
Весь пестрый люд, сосредоточенный здесь, — амурские казаки, русские колонисты, прибывшие сюда из центральных районов страны на строительство Харбина и КВЖД, китайцы-землекопы, корейцы и маньчжуры — все объяснялись на своеобразном местном воляпюке — “пиджине”. Он запечатлен в одном из рассказов харбинского поэта А. Несмелова. В рассказе о судьбе пропавшего без вести человека говорят русский и китаец:
“— Его, моя думай, уже живи нету.
— Почему, как? Объясни, что с ним могло случиться?..
— Его говори, моя живи теперь не хочу... Его говори, моя ходи Фудзядян, мало-мало ханжи пей и в Сунгари тописи есть”.
...Следующий важный и противоречивый период в жизни “русского Харбина” 20-х годов запечатлел в автобиографических записках другой писатель-эмигрант, Вс. Н. Иванов (1888 — 1971), позже возвратившийся в Советский Союз. Он оставил яркое свидетельство о том времени, когда в зону отчуждения на КВЖД хлынули остатки разбитых большевиками белых армий , а с ними и тысячи русских беженцев, искавших хотя бы временное пристанище на “маньчжурке”, как тогда называли КВЖД. И по свидетельству Вс. Н. Иванова, как правило, его находили. Автор воспоминаний пишет: “Я думаю, что Китай, принявший в пору 1920 года большую порцию, тысяч до 200 беженцев из России, представил им такие условия, о которых они могли разве что мечтать... Работали все инженеры, врачи, доктора, профессора, журналисты...
В России, на юге, закончилась одновременно почти с Омском эпопея Добровольческой армии, Донской и Кавказских армий, генералы выехали за границу... И здесь, у нас, на Дальнем Востоке, как и всюду, гаснет интерес к слабеющей белой возне, потеряны все надежды... И в Харбине, в Китае люди тоже начинают устраиваться, кто как может, всерьез и надолго, обживаются, — благо условия жизни в Китае исключительно благоприятны... Китайские власти не вмешиваются ни в какие русские дела”.
При этом, отмечает мемуарист, главной темой, волновавшей тогда местную русскую печать, была проблема КВЖД. “Кому же теперь принадлежала она, кормилица всех русских в Харбине?.. Строилась она на средства созданного специально для этого Русско-Китайского банка. Так с исчезновением Российской империи кто же являлся наследником КВЖД?”
Всю сложность и напряженность политико-экономической обстановки 30 — начала 40-х годов, возникшую на КВЖД и в Харбине в период японской оккупации, зримо воспроизводит в своих мемуарных заметках сама составительница Е. Таскина, донося до читателя то ощущение тревоги, подавленности и страха, которое постоянно испытывали харбинцы, когда по приказу оккупантов одна за другой закрывались русские газеты, русские высшие учебные заведения (в которых учились и китайские студенты). Именно тогда сама принадлежность КВЖД российской (в ту пору уже советской) стороне оказалась под большим вопросом. Практически СССР под сильным давлением японцев вынужден был “уступить” им дорогу буквально за гроши. Продажа КВЖД серьезно подорвала материальную основу существования многих харбинцев, служивших в этой системе. Без средств и жизненной перспективы оказались сотни и тысячи семей, вынужденных либо брать советское подданство и возвращаться в СССР, где многих из них репрессировали, либо искать себе приют в других центрах Русского рассеяния — в Азии, Австралии, Америке.
Японская оккупания, продажа КВЖД — первый серьезный удар по этому анклаву русской культуры в Китае. Но названные события явились только предвестником окончательного его краха: он наступил несколько позже, на рубеже второй половины 40-х годов.
Новые серьезные испытания в жизни русских харбинцев последовали как раз тогда, когда, казалось бы, осенью 1945 года в Маньчжурию пришли свои — советская армия, только что разгромившая германский фашизм.
У здания советского генерального консульства в Харбине выстраивались длинные очереди эмигрантов всех возрастов, жаждавших получить паспорта для возвращения на родину. Советских солдат на улицах города встречали как освободителей, внешне представители нашего командования и консульские чиновники всячески поддерживали и поощряли патриотический порыв харбинцев. Последних заверяли, что родина ждет их возвращения, что там у них начнется вольная и спокойная жизнь. Но на деле это был показной спектакль. Вместо условий, обещанных в щедрых посулах и заверениях, русских (уже в телячьих вагонах) отправляли в северные или отдаленные районы СССР, где они порой оказывались на положении спецпереселенцев, которым запрещалась свобода передвижения и устанавливался ряд других ограничений.
Контакты советских военнослужащих с местным русским населением решительно пресекались, виновники, нарушившие соответствующие указания, сурово наказывались. Такое настороженное, исполненное подозрительности отношение к эмигрантам нашим солдатам объясняли тем, что в этой среде много шпионов, скрытых врагов советской власти и т. п.
В рядах маньчжурской эмиграции имелись отдельные группки и объединения экстремистского толка вроде нескольких десятков юных молодчиков из “Русской фашистской партии”, как громко они себя именовали (а их “фюрер” Константин Родзаевский заявлял, что “сталинизм — это как раз то самое, что мы ошибочно называли „русским фашизмом””). Но спецвойска НКВД и СМЕРШа, производившие, как сейчас сказали бы, “зачистку” в эмигрантской среде, стригли всех харбинцев под одну гребенку, видя в каждом из них только замаскированного врага.
Так насильственно оборвалась история русского Харбина, много лет замалчивавшаяся у нас. Даже теперь — в рецензируемом сборнике — завершающий этап харбинской трагедии упомянут как бы походя, мимоходом, будто и не было всех этих драматических событий.
Значительно подробнее о разгроме этого последнего крупного скопления русских людей на китайской территории повествуется в двухтомном историко-документальном труде русского писателя-эмигранта Петра Балакшина (1898 — 1990) [3] . К сожалению, его книга даже не упомянута в рецензируемом сборнике.
...Некоторые завершающие главы работы П. Балакшина невольно напоминают страницы известного романа-памфлета Василия Аксенова “Остров Крым”. Оказывается, как и в упомянутом романе, в любой мало-мальски значимой эмигрантской организации, как правило, имелся либо засланный туда загодя агент НКВД, либо купленный органами или завербованный ими путем шантажа осведомитель. Почти на всех бывших царских генералов и высших офицеров существовали подробнейшие досье, с их домашними адресами, по которым и забирали людей. Проколов при этом, как правило, не случалось, механизм работал отлаженно, четко.
Дочитывая сборник, невольно задаешься вопросом: а могла ли быть у этого “Русского острова”, как иногда называли Харбин, иная, более удачливая судьба? Ведь уникальность подобного этнического, социального, политического феномена явно заслуживала иной участи. Не случайно все, жившие или побывавшие в этом городе, отмечают как положительную особенность его многонациональную основу. Здесь рядом с русскими мирно и естественно жили и хозяева этой земли — китайцы, но кроме них — корейцы, маньчжуры, украинцы, поляки, белорусы...
Харбин был уникальным социальным и культурным образованием, имевшим оригинальную историческую перспективу. Увы, сталинскому руководству требовалось одно: оно жаждало ликвидировать любую независимую от Кремля русскую колонию, в какой бы части света она ни находилась. Поэтому советские репрессивные органы имели в Харбине одну сверхзадачу, которую они и выполняли с завидным усердием: как можно больше русских эмигрантов любыми средствами — обманом, лживыми посулами, запугиванием, шантажом — заманить в Советский Союз. Дальнейшие судьбы этих людей организаторов депортаций не интересовали. Таков был конец этой своеобычной русской диаспоры, с ее особой культурой, наукой, искусством. Казалось, все сгинуло, растаяло без следа. Но вот “русский Харбин” как бы возрождается на страницах книги, которая, будем надеяться, не последняя, рассказывающая о мире русской эмиграции XX века.
1 Высочайший рескрипт был адресован цесаревичу Николаю, возвращавшемуся из кругосветного путешествия через Дальний Восток на родину. Именно здесь, во Владивостоке, будущий царь Николай II и заложил символический кирпич в фундамент первого станционного здания на транссибирском пути.
[2] Китайский пригород Харбина.
[3] Балакшин П. Финал в Китае. Возникновение, развитие и исчезновение Белой эмиграции на Дальнем Востоке. В 2-х томах. Сан-Франциско — Париж — Нью-Йорк, “Сириус”, 1958 — 1959. Том 1, 374 стр. Том 2, 430 стр.