Андрей Немзер

АНДРЕЙ НЕМЗЕР. Литературное сегодня. О русской прозе. 90-е. М., “Новое литературное обозрение”, 1998, 432 стр.

“Нас мало. Нас, может быть...” — сегодня эта формула вполне применима к литературной критике. Ибо поэтов в наше время много, поболее, чем запоминающихся стихотворений, да и количество “хорошо пишущих” прозаиков в 90-е годы изрядно превышает число хорошо читаемых романов и повестей. А вот тех, кого можно назвать критиками в строго-буквальном смысле слова, — раз-два и обчелся. Ведь мы не числим в этом ряду ординарных журналистов, не имеющих собственной литературной стратегии, не умеющих открывать новые имена, а лишь обслуживающих готовый писательский успех. Перестали быть критиками и некоторые наши высокомерные коллеги, заявляющие, что современной литературы они не читают, и публикующие время от времени тавтологические статьи о Пастернаке, Булгакове или еще какой-нибудь давно открытой Америке. Иные из них даже публично отрекаются от собственной “почвы и судьбы”, от первой профессии, заявляя, подобно И. Золотусскому: “Там мне было тесно. Не те масштабы”. Не знаю, где приют своей гордыне нашел этот ветеран нашего цеха: ни в академики, ни в политики, ни в банкиры он вроде не вышел, с чего бы это ему бросаться высоким званием русского критика?

Но у нас сейчас речь идет о совсем другом случае, когда ученый академического склада после диссертации о В. А. Соллогубе, монографии о Жуковском, изрядного числа предисловий и комментариев к классике первой половины ХIХ века вдруг нашел себя — и весьма счастливо — в критике текущей словесности. И тесно ему не стало, и масштаб мышления он отнюдь не утратил. Название сборника статей Андрея Немзера испытующе двусмысленно: малоначитанные завсегдатаи тусовок и презентаций видят тут в первую очередь намек на газету “Сегодня”, где публиковалась значительная часть составивших книгу материалов; филологическое же ухо прежде всего слышит здесь перекличку с Тыняновым, отнюдь не случайно занявшимся в первой половине 20-х годов злободневной критикой и посвятившим тогдашней прозе статью “Литературное сегодня”. Тынянову пестрое и неравноценное “сегодня” было необходимо для того, чтобы глубже и точнее понять литературу ХIХ века, прочувствовать единое кровообращение словесности двух столетий. Думается, и теперь такой исследовательский универсализм плодотворен: пушкинисту и блоковеду не вредно почитать Т. Кибирова, а гоголеведу — Ю. Буйду или А. Хургина.

Дело еще и в том, что систематическим обозревателем нынешней текущей прозы мог стать только академический филолог. Сергей Чупринин лет пять назад (на страницах той же газеты “Сегодня”) констатировал: наши толстые журналы приобретают “академический” характер и статус. А из этого следует, что “простому” критику, не обогатившему свою память достаточным знанием культурных богатств, с современной академической словесностью явно не совладать. Положа руку на сердце, такие произведения, как “Последний роман” М. Берга, “Знак зверя” О. Ермакова, “Монограмма” А. Иванченко, “Клеарх и Гераклея” Ю. Латыниной, “Венецианец” Лейбгора, и многие другие “объекты”, освещенные Немзером, по самой своей строчечной сути нуждаются не столько в чтении, сколько в изучении. Точнее сказать, изучение — единственный возможный способ их прочтения. Это не какие-нибудь там примитивные Пруст, Фолкнер или Набоков, сюжеты и характеры которых могут быть в целом восприняты и без помощи дипломированных специалистов.

Положив немало сил и времени на распутывание сюжетно-семантических узлов, дешифровку туманных символов и выявление “интертекстов” модной прозы, Немзер не заразился от нее эстетским снобизмом. Для него “литературное сегодня” немыслимо без доныне действующих шестидесятников (В. Аксенов, Ю. Алешковский, А. Битов), без критических реалистов с их социально-политической сюжетикой и проблематикой (А. Азольский, В. Астафьев, Ю. Давыдов, С. Залыгин, Л. Зорин, А. Рыбаков). Разбор может быть весьма строгим (как в случае с “Тавром Кассандры” Ч. Айтматова), но при этом малейшие подозрения в поколенческой или групповой дискриминации здесь заведомо исключены. Эстетическую позицию Немзера можно определить как просвещенный традиционализм, равно отдаленный от жаргонного кривляния критических “постмодернистов” (без кавычек не обойтись) и догматизма “традиционалистов” дубоватого склада, просто не осиливших авангардно-модернистской эстетики нашего века.

Непредвзятость позиции Немзера, его готовность понять и осмыслить все, что дышит современностью, вовсе не означает всеядности и пресловутой “объективности”, просто немыслимой в таком субъективно-личностном деле, как критика. Потому его книга не справочник и не путеводитель, а скорее живая картина сегодняшней прозы, где значимо и присутствие одних персонажей, и отсутствие других: В. Володину и А. Слаповскому, в частности, посвящено по три этюда, в то же время за кадром остались, к примеру, Д. Бакин, Ф. Искандер, Л. Петрушевская, В. Токарева, Л. Улицкая, о каждом из которых, я уверен, критику есть что сказать. “Азбучный порядок” размещения статей (по алфавиту фамилий писателей) невольно провоцирует на поиски лакун и умолчаний, и автор в предисловии обстоятельно упреждает упреки, ссылаясь в конце концов на известную формулу Козьмы Пруткова. Впрочем, этого любимого и Немзером и мною классика мы, оказывается, понимаем по-разному: по-моему, глубокий подтекст сакраментального афоризма состоит в том, что “объять необъятное” очень даже можно, и ПСС Пруткова как целое обнимает всю вселенную. Литературную же вселенную, не рецензируя персонально каждого Пупкина, можно объять при помощи теоретических и историко-литературных обобщений. Употребив это слово, я бестактнейшим образом наступаю рецензируемому автору на любимую мозоль, поскольку знаю: он принципиально против забегания “вперед истории”, против построения гиперболических гипотез и проектирования будущего. Не умея без подобных грешных дел обойтись, не могу не заметить эту разность в наших позициях.

Исследовательская позиция критика обусловливается не абстрактной “методологией”, а складом характера и образом письма. Оставляя обобщения науке, Немзер в критической практике избирает в основном не анализ, а “путь синтетический”, пользуясь выражением из предисловия Иннокентия Анненского к его “Книге отражений”. Такая эмоциональная живопись, техника “отражения” особенно ощутима в статьях о наиболее близких ему писателях, тех, кого он на прошлогодней международной конференции в Иерусалиме назвал “сорокалетними 90-х годов”. Помимо уже названных Буйды, Володина и Слаповского сюда входят А. Дмитриев и, пожалуй, еще П. Алешковский, В. Кравченко, М. Вишневецкая, М. Палей. Писатели все культурные, сориентированные на вечные ценности, склонные сочетать психологизм с не слишком иррациональным гротеском. Единственный, на мой вкус, их общий изъян — некоторое эмоциональное малокровие. И в этом смысле Немзер — донор, готовый поделиться своей энергией с теми, в кого он верит, чьи темы он может подхватить и продолжить своим голосом.

Порой такая установка на суггестивный эффект вступает в противоречие с материалом, когда довольно картонные страсти М. Вишневецкой ставятся в сверхпрестижный контекст: “Тьма догадок, предчувствий, страхов, недоумений и чужих фраз останется с тобой. Как Блок. Как у Блока”. Или когда фрагментарному сочинению М. Безродного по дружбе переадресуется пушкинский комплимент: “половина войдет в пословицы”. Цитатная шутка? Но какова реальная доля правды в ней? Хорошо бы узнать, каким конкретно (пусть одним) собственным и оригинальным сочетанием слов заслужил “приятель младой” отзыв, столь смахивающий на поздравительный адрес.

Впрочем, перефразируя финал одной из вошедших в книгу статей, подытожим: Немзер “уверен в своей любви” к словесности в целом и к некоторым писателям в особенности. Один-двое из его заветной обоймы выйдут в классики непременно. Или представим даже, что не выйдут, что из “сорокалетних 90-х годов” в литературе останется прежде всего критик Немзер. Тоже вариант по-своему удачный.