Миллер Лариса Емельяновна родилась в Москве. Окончила Институт иностранных языков имени М. Тореза. Автор восьми книг, из них две — поэтические, остальные книги составили проза, стихи, эссеистика. Живет в Москве.
Сюда однажды залетели
Без ничего, без ясной цели
На яркий свет из полной тьмы,
Зимою, летом — кто когда —
Однажды залетели в сети,
Чтоб долго биться в них и в нети
Вновь ускользнуть спустя года.
“La vie, la vie”, лови мгновенье...
И этот голос вечно прав,
И не грозит ему забвенье.
“La vie”, — поет она, где “la”
Артикль, а само-то слово
Настолько коротко — земля
Не слышала короче зова.
“La vie”, — поет она, на крик
Срывается, на крик гортанный.
Лови, лови же этот миг,
Нам для чего-то кем-то данный.
Да хоть и данный, что с того?
Нам только снится обладанье,
Лови, лови, лови — кого? —
Наикратчайший миг свиданья,
“La vie”, — как веткой по лицу,
А может быть, по венам бритвой...
И жизнь опять идет к концу
И завершается молитвой.
Его поддерживает конус
Мороженого в жаркий день,
Его поддерживает тень
В жару, а убивает Хронос,
Чей нрав неумолимо крут:
Сегодня ты как будто тут,
А завтра неизвестно где ты —
Не то на середине Леты,
Не то попал на Страшный Суд, —
Ни то, ни это, и, увы, —
Все эти мысли не новы,
Как, в общем-то, любые мысли...
Жара, но облака повисли,
Желанные, над головой,
И если ты еще живой,
И если сливки не прокисли
Вчерашние, — себя потешь:
Смешай с клубникой да и съешь.
Все стонало и гудело,
В царстве полного разброда
Лишь разброд не знал предела,
Все стонало и кренилось
В этом хаосе дремучем...
На ветру бумажка билась —
Кто-то почерком летучим,
Обращаясь прямо к миру
Без затей и без загадок,
Написал: “Сниму квартиру.
Гарантирую порядок”.
Струился по саду с жасмином,
Стекал по лицу, по лицу,
По крыше стучал и крыльцу,
Не шел он, а бешено несся
По саду, что дивно разросся,
Он шарил в траве и кустах,
И был он у всех на устах,
О нем (о мгновение славы!)
Шептались и листья и травы,
Он кончился в десять утра...
Сик транзит, сик транзит, сик тра...
Урок английского
А будущее все невероятней,
Его уже почти что не осталось,
А прошлое — оно все необъятней,
(Жила-была, вернее, жить пыталась),
Все тащим за собой его и тащим,
Все чаще повторяем “был”, чем “буду”...
Не лучше ль толковать о настоящем:
Как убираю со стола посуду,
Хожу, гуляю, сплю, тружусь на ниве...
— На поле? — Нет, на ниве просвещенья:
Вот аглицкий глагол в инфинитиве, —
Скучает он и жаждет превращенья.
To stand — стоять. Глаголу не стоится,
Зеленая тоска стоять во фрунте,
Ему бы все меняться да струиться.
Он улетит, ей-богу, только дуньте.
А вот и крылья — shall и will — глядите,
Вот подхватили и несут далёко...
Летите, окрыленные, летите,
Гляжу вослед, с тоскою вперив око
В те дали, в то немыслимое фьюче,
Которого предельно не хватает...
Учу словцу, которое летуче,
И временам, что вечно улетают.
Сик транзит
* *
*
Сюда однажды залетели
Без ничего, без ясной цели
На яркий свет из полной тьмы,
Зимою, летом — кто когда —
Однажды залетели в сети,
Чтоб долго биться в них и в нети
Вновь ускользнуть спустя года.
* *
*
“La vie, la vie”, лови мгновенье...
И этот голос вечно прав,
И не грозит ему забвенье.
“La vie”, — поет она, где “la”
Артикль, а само-то слово
Настолько коротко — земля
Не слышала короче зова.
“La vie”, — поет она, на крик
Срывается, на крик гортанный.
Лови, лови же этот миг,
Нам для чего-то кем-то данный.
Да хоть и данный, что с того?
Нам только снится обладанье,
Лови, лови, лови — кого? —
Наикратчайший миг свиданья,
“La vie”, — как веткой по лицу,
А может быть, по венам бритвой...
И жизнь опять идет к концу
И завершается молитвой.
* *
*
Его поддерживает конус
Мороженого в жаркий день,
Его поддерживает тень
В жару, а убивает Хронос,
Чей нрав неумолимо крут:
Сегодня ты как будто тут,
А завтра неизвестно где ты —
Не то на середине Леты,
Не то попал на Страшный Суд, —
Ни то, ни это, и, увы, —
Все эти мысли не новы,
Как, в общем-то, любые мысли...
Жара, но облака повисли,
Желанные, над головой,
И если ты еще живой,
И если сливки не прокисли
Вчерашние, — себя потешь:
Смешай с клубникой да и съешь.
* *
*
Все стонало и гудело,
В царстве полного разброда
Лишь разброд не знал предела,
Все стонало и кренилось
В этом хаосе дремучем...
На ветру бумажка билась —
Кто-то почерком летучим,
Обращаясь прямо к миру
Без затей и без загадок,
Написал: “Сниму квартиру.
Гарантирую порядок”.
* *
*
Струился по саду с жасмином,
Стекал по лицу, по лицу,
По крыше стучал и крыльцу,
Не шел он, а бешено несся
По саду, что дивно разросся,
Он шарил в траве и кустах,
И был он у всех на устах,
О нем (о мгновение славы!)
Шептались и листья и травы,
Он кончился в десять утра...
Сик транзит, сик транзит, сик тра...
А будущее все невероятней,
Его уже почти что не осталось,
А прошлое — оно все необъятней,
(Жила-была, вернее, жить пыталась),
Все тащим за собой его и тащим,
Все чаще повторяем “был”, чем “буду”...
Не лучше ль толковать о настоящем:
Как убираю со стола посуду,
Хожу, гуляю, сплю, тружусь на ниве...
— На поле? — Нет, на ниве просвещенья:
Вот аглицкий глагол в инфинитиве, —
Скучает он и жаждет превращенья.
To stand — стоять. Глаголу не стоится,
Зеленая тоска стоять во фрунте,
Ему бы все меняться да струиться.
Он улетит, ей-богу, только дуньте.
А вот и крылья — shall и will — глядите,
Вот подхватили и несут далёко...
Летите, окрыленные, летите,
Гляжу вослед, с тоскою вперив око
В те дали, в то немыслимое фьюче,
Которого предельно не хватает...
Учу словцу, которое летуче,
И временам, что вечно улетают.