Об овечке Долли я узнал из телевизионных передач. Для тех, кто всю жизнь занимался эмбриологией и генетикой, сообщение это не выглядело убедительным. Поэтому на следующий день я обратился к Интернету и удостоверился, что Долли действительно существует — шотландский эмбриолог из Эдинбурга Ян Вильмут, руководитель лаборатории в Рослинском университете, опубликовал в престижном журнале “Nature” статью. В ней он сообщал, что им разработан метод клонирования животных, на основе которого и получена овечка, содержащая генетический материал взрослой овцы. После этого Вильмут заявил, что технически возможно осуществить и клонирование человека, хотя в этом случае возникают моральные, этические и юридические проблемы, связанные с манипуляциями над эмбрионами человека. Казалось, перед генетикой открылись новые заманчивые перспективы, ученые стали задумываться над глобальными проектами, всерьез обсуждать этическую сторону проблемы, а наиболее предприимчивые “организаторы науки” наперебой бросились доставать деньги под это дело.
Высокопоставленные чиновники из Комитета по геополитике Государственной Думы ничтоже сумняшеся торжественно провозгласили, что готовы финансировать работы, в результате которых уже через два года будут клонированы животные и человек. Диву даешься, как может Дума планировать столь безДумное и безответственное растранжиривание государственных средств, которые с гораздо большей пользой можно употребить на поддержку заведомо реальных и важных научных проектов. Почему-то никто не обратил внимания на то, что даже если у Вильмута было все в порядке, процент выхода рожденных животных оказался ничтожно мал — всего одна овечка из 236попыток. А что с остальными? Развивались уродами и погибали? И где же, собственно, клон, предполагающий МНОЖЕСТВО копий? И все ли действительно у Вильмута было в порядке, на самом ли деле получил он то, о чем трубили восторженная пресса и телевидение? В одном из январских номеров авторитетного и престижного журнала “Science” появилось сообщение д-ра Витторио Сгарамелла из Университета Калабрия (Италия) и д-ра Нортона Зайндера из знаменитого Рокфеллеровского университета (США), в котором авторы считают, что не представлено убедительных доказательств того, что Долли — продукт клонирования. Кроме всего прочего, оказалось, что три ведущих в данной области лаборатории пытались воспроизвести результаты опытов Вильмута, но безуспешно! Авторы этой статьи указывают и на возможный источник ошибки шотландских эмбриологов. Дело в том, что овца, у которой брали соматические клетки для Долли, была беременна. А известно, что фетальные клетки (клетки зародыша) у некоторых животных могут попасть в систему циркуляции (кровоток). Вильмут признал, что совершенно упустил из виду это обстоятельство, и не исключил возможности такого рода просчета в своих экспериментах. Но недавно точными молекулярно-генетическими исследованиями было доказано, что Долли — клонированная овечка и, следовательно, выдвинутые возражения можно считать снятыми.
Однако многочисленные сообщения вроде того, что в Японии уже получили клон человека или что где-то бродят стада клонированных коров, либо ошибочны, либо это сознательная мистификация. Во всяком случае, в серьезной научной литературе подтверждения подобных сообщений отсутствуют. Что тем не менее не помешало клонированию сделаться расхожей темой, привлекающей внимание не только специалистов, но и широкой публики.
По принятому в науке определению клонирование — точное воспроизведение того или иного живого объекта в каком-то количестве копий. Вполне естественно, что все эти копии должны обладать одинаковой наследственной информацией, то есть нести набор генов, идентичных генам “родителя”, в отличие от существ, возникших путем естественного размножения, при котором генетический материал двух родителей по-разному смешивается в каждой особи потомства. В ряде случаев получение клона животных не вызывает особого удивления и считается рутинной процедурой, хотя и не такой уж простой. Генетики добиваются этого, используя объекты, способные размножаться не только половым путем, но и посредством партеногенеза, то есть без предшествующего оплодотворения. Поскольку такой процесс контролируется генетически, возможно вывести линии, в которых размножение происходит только партеногенезом. Естественно, те особи, которые станут развиваться из потомков той или иной исходной половой клетки, в генетическом отношении будут одинаковыми и могут составить клон. У нас в стране, например, блестящие работы по клонированию такого рода выполняет на шелкопряде с помощью разработанной им специальной методики академик Владимир Александрович Струнников. Выведенные им клоны шелкопряда славятся на весь мир. Он, однако, отмечает, что клонированные особи не идентичны друг другу, но оказываются разнообразными по целому ряду так называемых количественных признаков — величине, продуктивности и плодовитости. В ряде клонов это разнообразие бывает большим, чем в обычных генетически разнообразных популяциях.
В эмбриологии тоже известны методы получения клонов. Если зародыш морского ежа на стадии раннего дробления искусственно разделить на составляющие его клетки — бластомеры, то из каждого разовьется целый организм. В ходе последующего развития зародышевые клетки теряют эту замечательную способность и становятся все более и более специализированными. Можно также использовать ядра так называемых стволовых эмбриональных клеток от какого-нибудь конкретного раннего эмбриона, которые еще не являются очень специализированными (таковым будет их потомство). Эти ядра пересаживаются в яйцеклетки, из которых удалено собственное ядро, и такие яйцеклетки, развиваясь в новые организмы, опять-таки могут образовать клон генетически идентичных животных. У человека известны случаи своеобразного “естественного” клонирования — это так называемые однояйцевые близнецы, которые возникают благодаря редко встречающемуся естественному разделению оплодотворенной яйцеклетки на два отделяющихся друг от друга и в последующем самостоятельно развивающихся бластомера. Они очень похожи друг на друга, но все же не идентичны!
Однако нынче речь идет о другого рода клонировании, а именно о получении методом пересаживания ядра соматической клетки взрослого индивида в яйцеклетку, из которой ее собственное ядро предварительно удалено, ряда точных копий того или иного взрослого животного. При этом животного, “прославившегося” какими-то своими выдающимися качествами (например, рекордные надои молока, высокий настриг шерсти и т. д.). А возможно, ученого мужа, или политика, или артиста, особо ценного для человечества в силу его, скажем, гениальности. Вот тут-то и возникают весьма и весьма большие сложности, в которых нам предстоит разобраться.
Первый форум, на котором всерьез рассматривалась проблема клонирования животных, был Международный генетический конгресс в Беркли (США) в августе 1973 года, в котором мне довелось участвовать в составе достаточно представительной делегации из СССР и где я впервые столкнулся с социальными аспектами клонирования. Когда мы явились утром на торжественное открытие конгресса, то были удивлены и потрясены тем, что вместо организаторов нас встретило плотное оцепление из дюжих полицейских, вооруженных автоматами. Что же случилось? Оказывается, студенты университета прослышали, что на конгрессе будет обсуждаться проблема клонирования, и пригрозили разорвать на куски безответственных и зловредных генетиков, которые, как они почему-то считали, собираются клонировать Ленина, Гитлера, Сталина и прочих подобных им преступников. В университетском городке шли митинги и демонстрации протеста, ораторы клеймили позором участников научного форума, распространялись листовки, над конгрессом сгустились тучи студенческого гнева, возникла угроза его срыва. Организаторы не на шутку перепугались, писали в газетах, выступали по телевидению, пытались объяснить не в меру разгоряченной молодежи, что речь пойдет не о клонировании людей, а всего лишь о возможности копировать хозяйственно полезных животных — например, коров. Закончилось все благополучно — американские студенты оказались людьми понятливыми и благоразумными, они угомонились и в конце концов пригласили всех участников конгресса на пикник, где за выпивкой и закуской шли мирные беседы с дружескими объятиями. А на конгрессе между тем было отмечено, что проблема клонирования вовсе не так проста, как первоначально думали, имеется множество подводных камней и рано строить рассчитанные под клон коровники, не говоря уж о клонировании человека.
...А начиналась вся эта история в далекие 40-е годы, когда российский эмбриолог Георгий Викторович Лопашов разработал метод пересадки (трансплантации) ядер в яйцеклетку лягушки. В июне 1948 года он отправил в “Журнал общей биологии” статью, написанную по материалам его экспериментов. Однако, на его беду, в августе 1948 года состоялась печально известная сессия ВАСХНИЛ, утвердившая по воле партии беспредельное господство в биологии печально известного Трофима Лысенко, и набор статьи Лопашова, принятой было к печати, рассыпали, потому что она доказывала ведущую роль ядра и содержащихся в нем хромосом в индивидуальном развитии организмов. Работу Лопашова забыли, а в 50-е годы американские эмбриологи Бриггс и Кинг выполнили сходные опыты, и приоритет достался им, как часто случалось в истории российской науки.
В дальнейшем Джон Гердон из Великобритании усовершенствовал методику и, удаляя из яйцеклетки лягушек собственное ядро, пересаживал в нее разные ядра, выделенные из специализированных клеток. В конце концов он дошел до того, что начал пересаживать ядра из клеток взрослого организма, в частности из эпителия (покровные клетки) кишечника. Более того, Гердон добился, что яйцеклетки с чужим ядром развивались в определенном проценте случаев до достаточно поздних стадий. И вот 1 — 2 процента особей проходили стадию метаморфоза и превращались во взрослых лягушек. Впрочем, такие лягушки оказывались не без дефектов, да и выглядели более хилыми по сравнению со своим “родителем” (донором ядра), так что даже в этом случае едва ли можно говорить об абсолютно точном копировании. Тем не менее вокруг достижений британского ученого поднялся большой шум. И вот тут-то заговорили о клонировании млекопитающих и человека: если можно клонировать лягушку, почему бы не попробовать то же самое на других объектах. Появились научно-фантастические рассказы о человеческих клонах, творящих то добро, то зло, используемых то тупыми солдафонами, то недальновидными политиками. На эти темы снимали кинофильмы, а иные сердобольные моралисты забеспокоились, как бы не отошел в прошлое гораздо более простой и приятный способ размножения... Интересовались этой проблемой и в России: программа “Клонирование млекопитающих” стояла в плане совместной работы двух лабораторий — моей и академика Дмитрия Константиновича Беляева. В 1974 году я даже выступал на сессии ВАСХНИЛ с докладом, в котором преждевременно заключал, что задача получения клона млекопитающих очень сложна, но принципиально разрешима. Наши начинания сперва неплохо финансировались, но вскоре государство потеряло к ним интерес. Основным выводом, который мы сделали на основе полученных нами результатов, явилось признание бесперспективности трансплантации ядер при попытках получить клон млекопитающих. Эта операция оказалась слишком травматичной, предпочтительнее было применить метод соматической гибридизации, то есть переноса чужеродного ядра с помощью слияния яйцеклетки с соматической клеткой, ядро которой требовалось “поместить” в яйцеклетку. Именно такой подход использовал впоследствии Ян Вильмут. Кстати, его сотрудник посещал Новосибирский институт цитологии и генетики и беседовал с теми, кто когда-то занимался клонированием (это не значит, конечно, что он непременно воспользовался их идеями).
В 70-е годы американец швейцарского происхождения Карл Иллмензее опубликовал статью, из которой следовало, что ему удалось получить клон из трех мышек. И вновь “клональный бум” вытеснил все остальные научные новости, вновь зазвучали фанфары, возвещавшие об осуществлении вековой мечты человечества о бессмертии, достижимом, впрочем, своеобразным способом — через искусственное производство себе подобных копий. Горечь разочарования не заставила себя ждать: в научной среде поползли слухи о том, что в опытах Иллмензее что-то нечисто, что их никому (даже самым искусным экспериментаторам) не удается воспроизвести... В конце концов создали авторитетную комиссию, поставившую на работе Иллмензее крест: ее признали недостоверной. Таким образом, по самой проблеме был нанесен весьма болезненный удар, оказалась под сомнением ее разрешимость. На какое-то время воцарилось спокойствие. И вдруг как гром с ясного неба — овечка Долли!
Конечно, получение этой овечки — существенное научное достижение, из которого можно сделать важнейшие заключения о глубине изменения клеточных ядер в процессе дифференциации клеток. Дело в том, что в ходе индивидуального развития организма в ядрах клеток различного типа происходит ряд изменений: одни гены активно работают, другие — инактивируются и молчат. И чем более специализирован организм, чем выше ступенька эволюционной лестницы, на которой он стоит, тем эти изменения глубже и тем труднее обратимы. У некоторых организмов — например, у известного кишечного паразита аскариды — генетический материал в будущих зародышевых клетках остается неизменным в ходе развития, а в других, соматических, клетках из хромосом выбрасываются большие фрагменты ДНК — носителя наследственной информации (в подобных случаях ни о каком клонировании, естественно, не может быть и речи). В красных кровяных шариках (эритроцитах крови) птиц ядра “сморщиваются” в маленький комочек и не “работают”, а потому из эритроцитов млекопитающих, стоящих эволюционно выше птиц, вообще выбрасываются за ненадобностью. У плодовой мушки дрозофилы эти процессы— селективное умножение или, наоборот, недостача каких-то участков ДНК, по-разному проявляющиеся в разных тканях, — выражены особенно четко. Уже упоминавшийся Карл Иллмензее выполнил блестящее исследование по трансплантации “зрелых” ядер, выделенных из клеток дрозофилы, в развивающуюся яйцеклетку этого насекомого для того, чтобы выяснить их способность обеспечивать развитие мухи. Оказалось, что в этом случае эмбрионы развиваются только до определенных стадий и с отклонениями от нормы, то есть с появлением уродств. Следовательно, в ходе развития в “зрелых” ядрах дрозофилы происходят необратимые изменения и они теряют способность давать начало целому нормальному организму.
Кроме того, сейчас много говорится еще об одной работе, в которой показано, что в соматических клетках в ходе их развития хромосомы последовательно укорачиваются на своих концах, в зародышевых же клетках специальный белок теломераза достраивает, восстанавливает их, то есть полученные данные опять-таки свидетельствуют о различиях между зародышевыми и соматическими клетками.
Если даже у лягушки — существа менее развитого и, соответственно, с менее четко выраженными ядерными изменениями — и то процент успеха при клонировании, как уже упоминалось, весьма низок, то в случае млекопитающих сложности многократно возрастают. Успех будет зависеть от того, удастся ли среди множества клеток “выхватить” такую очень редко встречаемую, у которой ядро еще не утратило свой потенциал. Либо же решать проблему, как возвратить изменившиеся ядра соматических клеток в исходное состояние.
Не случайно сегодня особый интерес вызывают опыты группы ученых из университета в Гонолулу во главе с Риузо Янагимачи. Авторы сумели усовершенствовать метод Вильмута: они отказались от электрической стимуляции слияния донорской соматической клетки с яйцеклеткой и изобрели такую микропипетку, с помощью которой удалось “безболезненно” трансплантировать ядро. Кроме того, они использовали в качестве донорских ядра клеток, окружающих яйцеклетку. Процент “выхода” рожденных мышат (их извлекали с помощью кесарева сечения) был в разных сериях от 2 до 2,8. Молекулярные исследования, как и в случае с Долли, подтвердили: мышата — продукт клонирования. Таким образом, по крайней мере в некоторых случаях доказана способность ядер соматических клеток обеспечивать нормальное развитие млекопитающих.
Но и эти результаты еще не позволяют всерьез говорить о клонировании, а тем более — о “копировании” человека. Действительно, допустим, что трансплантировали развивающиеся яйцеклетки с чужеродными ядрами нескольким сотням (если не тысячам!) приемных матерей (процент выхода-то низкий! И скорее всего, его не удастся существенно повысить), чтобы получить хотя бы единственную (тут уж не до клона!) рожденную живую копию видного политического деятеля, как обещал по телевидению один из лидеров ЛДПР Митрофанов. А думают ли о том, что будет с остальными зародышами? Ведь большая часть их погибнет в утробе матери или разовьется в уродов, часть которых, не дай бог, родится. Представляете себе — сотни искусственно полученных человеческих уродов? Полагаю, что это было бы не только аморально, но и преступно, а потому вполне естественно ожидать принятия закона, запрещающего подобные эксперименты. Совет Европы уже принял соответствующее решение, теперь очередь за Россией! Кроме всего прочего, в генетике есть такое понятие, как норма реакции. Это степень колеблемости в проявлении признака, контролируемого тем или иным геном. Например, существует ген пегости, от которого зависит пятнистая окраска животного. И этот (один и тот же) ген у разных животных может вызвать как образование, например, отдельных единичных темных пятен на светлом фоне, так и почти полное “потемнение” тела. Степень “потемнения” зависит от влияния многих других генов (каждый из которых имеет свою норму реакции), от воздействия внутренней (которая у разных приемных матерей будет разной) и внешней среды (температура, влажность, содержание кислорода и всяких других веществ в воздухе, уровень радиации и прочее). Спрашивается, велика ли вероятность точного воспроизведения свойств “клонируемого” образца?
Вообще же, если речь идет о млекопитающих, такого рода опыты целесообразно продолжать, но на мышах, крысах и кроликах. Стоить они будут много дешевле, чем, скажем, опыты на коровах, а результат — тот же самый: ответ на принципиальный вопрос о характере изменений ядер в ходе индивидуального развития чрезвычайно важен для становления генетики. Большие же деньги, требуемые для работ по клонированию сельскохозяйственных животных, лучше использовать для поддержки исследований по получению трансгенных животных, содержащих полезную чужеродную информацию (например, коров или коз, способных вместе с молоком продуцировать полезные лекарственные вещества вроде инсулина), генотерапии (лечения путем искусственного введения нормальных генов, исправляющих дефекты в обмене веществ), геному человека, генной инженерии. Я далеко не консерватор — напротив, всегда рад новым революционизирующим научным открытиям, по мере сил и возможностей поддерживаю их и пропагандирую, но через клонирование млекопитающих прошел на практике и сейчас твердо убежден в справедливости всего вышесказанного. Наверное, мои выводы огорчат читателя, но лучше горькая истина, чем сладкая ложь.
Отцом генетики принято считать чешского монаха Грегора Менделя, в тиши монастырского сада открывшего основные законы этой науки более ста тридцати лет тому назад. Но у генетики был и “дед” (а может, правильнее сказать — “прадед”), который жил в далеком IV веке по Р. Х. Звали его Аврелий Августин. И был он не только епископом и одним из самых почитаемых учителей Церкви, но и весьма наблюдательным и очень любопытным человеком... Разводил рыбок и приучал их брать корм в определенном месте аквариума. Заметил, что есть “умные” рыбки, которые быстро обучаются, и “глупые”, которые плохо соображают. Но самое интересное наблюдение Августина касалось как раз того явления, которое мы называем наследственностью, — потомки рыбок обучались точно так же, как и их родители: от “умных” получались “умные”, от “глупых” — “глупые”. Аврелий Августин намного опередил свое время — в науке интерес к наследственности пробудился где-то в XVIII веке, а Мендель родился спустя четырнадцать веков после Августина. Однако и на его законы сначала не обратили внимания — слишком многие привычные, вошедшие в плоть и кровь естествоиспытателей представления они ломали. Лишь когда в начале нашего века Менделя “переоткрыли” Гуго де Фриз, Э.Чермак и К. Корренс, по-настоящему возник “менделизм”, возникла генетика. Вскоре американский зоолог и эмбриолог Томас Гент Морган установил, что носители наследственных задатков, гены, “привязаны” к определенным структурам клеточного ядра — хромосомам, и создал тем самым хромосомную теорию наследственности. С тех пор генетики многое узнали, добились фантастических успехов и в теории и на практике, вывели множество пород животных и сортов растений, обнаружили наследственные болезни человека, а иногда, поняв их механизмы, научились лечить; “придумали”, наконец, генную инженерию и стали производить такие химеры, которые вызвали беспокойство “зеленых”, а то и призывы категорически запретить ученым осуществлять манипуляции над генетическим аппаратом (сейчас, впрочем, существует регламентация для проведения такого рода опытов).
Ныне генетика интересна всем. Она привлекает умы и проникновением в сущность живого, и своей юношеской дерзостью, даже некоторой экзотичностью. И не случайно идут разговоры, что в XXI веке неизбежно произойдет смена лидера в естествознании: на место физики встанет генетика. Не знаю, будет ли так на самом деле, но в одном убежден твердо: среди биологических дисциплин генетика сохранит свое ведущее положение. Многие думают, что “становой хребет” современной биологии — эволюционное учение. Я не могу с этим согласиться и считаю, что таким “хребтом” может быть только генетика. Действительно, если эволюционное учение вдруг изъять из биологии, изменится ли существенно облик этой науки? Нет, в ней просто будет отсутствовать эволюционное учение. Существенный пробел! Но не катастрофический: почти все отрасли биологии останутся на современном уровне. А если из биологии убрать генетику? Она не просто изменится, она практически вернется на уровень прошлого века! В том числе и эволюционное учение, которое, в общем ничего не дав генетике как таковой, само в значительной степени строится на генетических постулатах. Сегодня физика и генетика занимают как бы вершинные точки в двух разных, но ключевых направлениях человеческого познания и пользуются повышенным вниманием философов, а в определенных условиях и идеологических кругов.
Вторжение генетики в жизнь общества ощутимо и значимо, что совсем недавно было продемонстрировано в нашумевшей истории с царскими останками. Когда были обнаружены следы одного из самых диких большевистских злодеяний и возникли сомнения в подлинности останков, обратились именно к генетикам. В конечном счете за ними было решающее слово в возникшей дискуссии, носившей в основном политический характер, прикрытый всякого рода соображениями якобы высшего порядка. Генетики на поставленный перед ними вопрос ответили однозначно и положительно. Опыты, проведенные российским генетиком Павлом Ивановым совместно с западными коллегами, а затем другим российским генетиком, Евгением Рогаевым, позволяют утверждать, что это действительно останки царской семьи. Не всем власть предержащим это понравилось, и в печати началась постыдная и кощунственная дискуссия, участники которой о науке-то фактически забыли.
Так произошло очередное “столкновение” генетики и политики, вот почему власти столь внимательно поглядывают на эту науку, оценивая ее возможности так или иначе вмешиваться в отлаженную уже систему общественной жизни и решая, в какой степени можно позволить или запретить это вмешательство. Хорошо известны значительные финансовые вливания в те отрасли генетики, которые приносят пользу сельскому хозяйству или медицине. Еще лучше известны запретительные меры, принимаемые не только в России, но и во всем мире. У нас в свое время (позорное для страны) запретили генетику в целом, поскольку она стояла костью в горле господствующей идеологии, в Америке хотели запретить генную инженерию, испугавшись, как бы та не создала возбудителей новых страшных заразных болезней, в ряде стран разрабатываются проекты или принимаются решения о запрете экспериментов по клонированию человека, что, по-моему, справедливо. Особенно усердствуют в этом направлении “зеленые” и различного рода общества по охране животных, в США известны случаи, когда они совершали налеты на виварии и выпускали на волю бесценных экспериментальных животных, срывая очень важные опыты.
К сожалению, такие действия порою имеют под собой определенные основания — жестокое обращение ученых с подопытными животными (иногда, кстати, и с больными пациентами). Я знаю одного диссертанта-медика, который дразнил голодную собаку мясом, а затем беспощадно избивал, чтобы вызвать у нее гипертоническую болезнь, другой без наркоза ломал кости кроликам, чтобы изучать их регенерацию. Потому-то есть потребность в разработке определенного кодекса биологической и медицинской этики, который исключал бы проявления неоправданной жестокости при постановке биологических или медицинских экспериментов. Составлять его должны ведущие специалисты в этой области и знающие предмет юристы, иначе появится нечто подобное проекту закона о биоэтике, представленному в Государственную Думу, — среди его составителей никому не известные врачи и юристы да двое православных священников, по-видимому не очень сведущих в биологии. Иэто при том, что среди священства есть весьма компетентные в данном отношении люди, как, например, один из самых талантливых в прошлом наших генетиков — отец Александр Борисов! В проекте предлагается практически полностью запретить работы по трансплантации тканей, что поставит под угрозу уничтожения целую важную и эффективно работающую отрасль медицины — трансплантологию. Не проконсультированы со специалистами и части проекта, касающиеся ограничений в области генной инженерии и генотерапии. Спорен вопрос о запрете абортов, если они делаются без медицинских на то показаний. Не случайно представленный в Думу проект был критически воспринят научной общественностью, включая крупнейших специалистов в сфере медицинской генетики — академиков Российской академии медицинских наук В. И. Иванова и Н. П. Бочкова. Уж если принимать такой закон, то нужно предварительно организовать публичное его обсуждение в печати и по телевидению, а не прятаться в закутках думских кабинетов. Разумеется, авторы в своей “запретительной” деятельности руководствовались благими намерениями, но ими, как известно, выстлана дорога в ад[1].
У генетики множество аспектов, имеющих выход в социальную, политическую и этическую сферы. Например, вопрос об использовании достижений этой науки в целях улучшения человеческой “породы”. Всерьез задумывались об этом нацистские руководители и преданные им представители биологии в Германии в 30-е годы, усиленно разрабатывавшие расовую теорию. Однако подобные идеи, которым несправедливо присвоили название “евгеника”, были чужды мировому генетическому сообществу, воспитанному в гуманистическом и демократическом духе. В действительности и основоположник евгеники Фрэнсис Гальтон, и такие видные генетики, как Н. К. Кольцов, Г. Мёллер, Ю.А. Филипченко, отводили этому разделу генетики совсем другое место и роль— применение генетических знаний для охраны здоровья человека. Наш соотечественник Феодосий Добржанский, которому пришлось бежать от большевиков в Америку и которого называют Дарвином XX века, понимал под евгеникой пропаганду элементарных генетических знаний и проведение медико-генетических консультаций. Он полагал, что носителей генетических дефектов надлежит убеждать, что в их состоянии нет какой-либо вины, греха или позора. Следует также поставить их в известность о возможных последствиях для их потомства. Никто, кроме носителя генетических дефектов, не должен решать вопрос, следует ли ему иметь детей. Вот что такое на самом деле евгеника!
В большевистской России власти, не разобравшись в сути дела, объявили евгенику реакционной буржуазной лженаукой и ударились в другую крайность— фактически запретили изучать генетику человека, а заодно и медицинскую генетику, полагая, что все это — производные расизма. А ведь эти направления генетики, столь нужные для сохранения здоровья человека, возникли именно в нашей стране благодаря усилиям таких выдающихся ученых, как С.Н. Давиденков, С. Г. Левит, И. И. Агол, и других. Но воплотить их идеи в жизнь в полной мере не удалось, поскольку партия “заботилась” о науке.
Эта же “забота” существенно задержала развитие такого важного раздела генетики, как генетика поведения. Человека полагалось считать плодом чистого воспитания, с помощью которого можно лепить любую “продукцию” из исходного, абсолютно одинакового, ничем не различающегося человеческого “материала” (именно так трактовалось понятие “равенство”). А генетики утверждали, что многие не только физические, но и психические качества определены генетически и лишь частично поддаются влиянию среды и внешней коррекции. Изучение генетики поведения совершенно необходимо, это позволяет понять механизмы патологических отклонений (в том числе и преступности) в поведении человека, выявить способности к тем или иным видам творческой деятельности. Наверное, многие помнят, сколь жестоко поступали в нашей стране с гомосексуалистами, объявляя их врагами коммунистической морали, продуктами разложения общества, инспирированного агентами мирового империализма. Но вот оказалось, что случаи гомосексуализма обнаруживаются у представителей самых разных видов животных, даже у насекомых. Более того, американские генетики доказали, что у дрозофилы этот признак наследуется, нашли и локализовали определяющий его ген, который затем выделили и изучили тонкое строение последнего. Недавно в лаборатории известного нейрогенетика Дэна Хамера из Института национального здоровья в Бетезде (США) нашли этот ген и у человека, он локализован в половой Х-хромосоме. Бесспорно, это открытие генетиков социально и юридически значимо. Оно с очевидностью заставит по-новому взглянуть на некоторые формы поведения, которые расценивали как извращение, вызванное порочным воспитанием, или как болезнь. В связи с этим придется также пересмотреть и некоторые общепринятые нормы морального кодекса.
Вполне естественно внимание общественности и к вопросу о том, может ли передаваться по наследству способность к обучению. В лабораторных условиях с помощью генетических методов можно вывести линии “умных” и “глупых” мышей и крыс, быстро или медленно, хорошо или плохо осваивающих тот или иной навык. Неоспоримо доказана наследственная обусловленность этих различий, а в некоторых случаях найдены морфологические или молекулярные их “причины”. Впрочем, вовсе не обязательно животное, “умное” в освоении одного какого-либо навыка, окажется столь же проворным при использовании других тестов для обучения. Иными словами, в других обстоятельствах оно может оказаться и “глупым”. Речь, следовательно, идет о наследственной предрасположенности к успешному овладению каким-то конкретным навыком, а не о генетически предопределенной гениальности вообще или тупости.
А как быть с человеком? Некоторые генетики, включая нашего выдающегося ученого Н. Дубинина, а также психологи (например, А. Леонтьев) полагали, будто человек настолько отличен от животных, что установленные у последних генетические способы контроля высшей нервной деятельности к нему неприложимы. Словом, человека в генетическом плане как бы делят на две части — первая, общая с животными, связанная с разными, так сказать, телесными признаками (рост, цвет глаз, волос и проч.), и вторая, отличная от животных и не подчиненная законам генетики, но целиком и полностью складывающаяся под влиянием общественной среды. Мне думается, что никаких оснований для такого разделения нет и законы генетики, присущие всему органическому миру, распространяются на разные стороны жизни человека вплоть до его высшей нервной деятельности. Известно, что у закоренелых преступников, в особенности убийц, часто встречается характерный ряд отклонений в развитии нервной системы. Прежде всего у них недоразвит мозг, что находит отражение в малом размере головы, низком лбе, маленьких, глубоко посаженных глазах. При этом, как правило, заметно выступает громадная нижняя челюсть. Еще одно специфическое свойство: концентрация нервных окончаний (рецепторов) на единицу площади тела и соответственно болевая чувствительность у них резко снижены по сравнению с нормальными людьми. Не следует поэтому удивляться, что они способны выполнить некоторые действия, которые обычный человек просто не в состоянии произвести над собой, как-то: зашить себе рот нитками, или прибить свое тело гвоздями к стулу, чтобы не выходить на работу, либо отрубить собственную руку, дабы выбрали главарем банды. Им просто не больно! Не этим ли объясняется и особая жестокость при многих убийствах, когда преступник наносит жертве множественные раны? Можно предположить, что крики и муки жертвы вызывают у того своего рода исступленный “исследовательский” интерес: убийца не понимает, что чувствует человек, которого режут ножом, — ведь если резать его, он почти ничего не почувствует! Являются ли эти особенности генетически детерминированными? А как же еще? Я не представляю себе, каким образом общественная среда может повлиять на развитие болевых рецепторов. Кроме того, есть данные, что отмеченные здесь и свойственные преступникам признаки могут коррелировать с присутствием в их геноме лишней половой так называемой Y-хромосомы, что сопровождается повышенной агрессивностью и злобностью индивида. В то же время преступник, если он не страдает психическим заболеванием (шизофрения, эпилепсия, дебильность), отчетливо сознает, что его действия носят противоправный характер. Он, естественно, должен нести ответственность за свои поступки и быть надежно изолирован от общества. Разговоры о перевоспитании уголовников, модные во времена Н.С.Хрущева, лишены оснований, ничего, кроме огромного вреда обществу, они принести не могут. Гуманное отношение к убийцам оборачивается пренебрежением к интересам общества, ибо, когда наши “гуманисты” милуют такого рода нелюдей и в конечном счете способствуют их освобождению, те, как показывает опыт, отнюдь не меняются в лучшую сторону под влиянием проявленного к ним милосердия и, оказавшись на свободе, наверняка лишат жизни еще несколько честных людей.
Еще одно существенное в социальном плане проявление психической деятельности человека — это агрессивность, уровень которой связан с организацией определенных отделов головного мозга, генетически контролируемой в ходе развития организма. Эта проблема была проанализирована лауреатом Нобелевской премии Конрадом Лоренцем в его книге “Агрессия” (М., “Прогресс”, 1994). Лоренц привел очень интересные данные социально-психологических исследований, проведенных на индейцах прерий племени юта. Оказалось, что они тяжко страдают от избытка агрессивных побуждений, которые они лишены возможности реализовать в условиях индейской резервации в Северной Америке. Дело в том, что эти индейцы в течение нескольких столетий вели дикую жизнь, складывавшуюся из войн и грабежей. Очевидно, что происходил отбор, усиливавший их агрессивность. Значительные изменения их наследственного “фонда” произошли в относительно короткий промежуток времени. Этому не следует удивляться: при жестком отборе породы домашних животных меняются столь же быстро. В пользу этого предположения говорит и факт, что те индейцы-юта, что воспитывались в других условиях, страдают в не меньшей степени, чем их старшие соплеменники. Кроме того, патологические проявления агрессивности свойственны только индейцам прерий, ибо их племена в наибольшей степени подвергались процессу такого отбора.
Вынужденные постоянно подавлять свою агрессивность, индейцы-юта страдают частыми неврозами, многие из них чувствуют себя больными. Как же избавиться от всего этого? Лоренц полагает, что единственный “целительный” путь — сублимирование агрессивных наклонностей в иной вид деятельности, чтобы дать “выход” накопленной энергии и, так сказать, “выпустить пар”. Прежде всего это спорт! Переориентировать агрессию — значит обезвредить ее. И соперничество в спорте открывает как раз тот клапан для накопившейся агрессии, который позволяет ей проявиться не в грубых эгоистических формах, а в более специализированных и коллективных, скорее полезных, чем вредных для общества. Еще два дела, объединяющие людей, которые прежде были разобщены и могли проявлять агрессивные намерения по отношению друг к другу, — наука и искусство. Интересно, что, по мнению Лоренца, процесс подобного сублимирования успешно реализуется в том случае, когда в него равно вовлечены рациональная, эмоциональная и интуитивная стороны человеческой психики в их единстве и взаимодействии.
Общество, несомненно, влияет на индивида. И очень сильно. Оно поддерживает или подавляет его развитие в определенном направлении, однако само это направление, а также способность каждого конкретного человека решать те или иные задачи, добиваться успехов в науке, искусстве, спорте или политике, с той или иной степенью полноты реализовать себя как личность в значительной степени контролируются генетически. Американские генетики провели интересные эксперименты на мышах. Они делили только что появившееся на свет потомство этих животных со сходным генотипом (набором генов) на две группы, одна из них “воспитывалась” в условиях “обогащенной среды” (просторная клетка, множество различных “игровых” элементов — лестниц, коробочек и т. д.), другая — в обедненной среде (тесная клетка, отсутствие каких-либо посторонних предметов). Оказалось, что у животных первой группы способности к обучению были выше и даже толщина коры головного мозга превосходила таковую во второй группе. Конечно, эти различия по наследству не передавались: согласно генетическим законам, приобретенные признаки не наследуются.
Подобным же образом и общество, в зависимости от того, как оно устроено, может подавлять генетически детерминированные качества высшей нервной деятельности или способствовать их развитию, то есть сдвигать норму реакции в ту или иную сторону. От этого зависит его, общества, процветание. Если, например, у нас будут продолжать пренебрегать наукой и незамедлительно не поддержат ее, то Россия никогда не возродится.
А между тем сравнительно недавно по радио “Эхо Москвы” передали заявление некоего высокопоставленного чиновника чуть ли не из Совета Безопасности. В этом заявлении утверждается, будто генетика в нашей стране безнадежно отстала и не заслуживает финансовой поддержки. Надо, дескать, ориентироваться на зарубежные разработки.
Не знаю, чем занимается сей чиновник, но совершенно ясно, сколь далек он от науки и некомпетентен в той области, о которой осмеливается судить.
Российское естествознание всегда славилось своими генетиками, которые уже в 20 — 30-е годы занимали ведущее место в мировой науке. Стоит только вспомнить замечательное созвездие ученых, создававших генетику и вместе со своими западными коллегами сформулировавших ее законы. Это Н. К. Кольцов, С. С. Четвериков, Н. П. Дубинин, Б. Л. Астауров, А. С. Серебровский, И.А. Рапопорт, С. М. Гершензон, С. Н. Давиденков и другие. Была выдвинута концепция о тонкой структуре гена, подтвержденная в наше время, открыт эффект положения гена (зависимость его действия от положения в хромосоме), сформулированы основные принципы популяционной и эволюционной генетики, выдвинута модель самовоспроизведения наследственного материала, открыт химический мутагенез (за это открытие И. А. Рапопорт был представлен на Нобелевскую премию, однако партийное руководство заблокировало эту акцию), заложены основы медицинской генетики и генетики человека. Разгром генетики в 1948 году отбросил нашу страну в этой области на много лет назад, однако возрождение ее в конце 50-х — начале 60-х годов произошло в удивительно короткие сроки благодаря сложившимся традициям и героизму российских ученых. Д. К. Беляевым, Л. В. Крушинским, М. Е. Лобашевым, А. А. Прокофьевой-Бельговской были созданы новые генетические школы. Эти школы внесли ощутимый вклад в сокровищницу мировой науки, в особенности в области эволюционной генетики, генетики поведения, тонкого строения наследственного аппарата клеток. В Москве, Новосибирске и Санкт-Петербурге организовали новые, достаточно мощные институты генетического профиля.
И сегодня, несмотря на чудовищные трудности (практически полное отсутствие государственной поддержки, нищенская, в среднем ниже прожиточного минимума, зарплата ученых), наша генетика живет. Еще сохраняются научные коллективы, которые ухитряются работать на мировом уровне и открывать новые законы.
Перечислю лишь некоторые достижения российских генетиков за годы, прошедшие после ее возрождения в нашей стране.
1. Благодаря работам Вячеслава Василенко из Новосибирска, а также Евгения Свердлова и Андрея Мирзабекова были разработаны основные принципы секвенирования ДНК (определения положения нуклеотидов вдоль цепи молекулы ДНК). В последующем их идеи были использованы американцами, получившими за это достижение Нобелевскую премию.
2. С. М. Гершензон открыл процесс обратной транскрипции (синтез ДНК на РНК-матрице), впоследствии это явление переоткрыли и более детально изучили Балтимор и Темин в США, за что и получили Нобелевскую премию. А Гершензону не дали даже Государственную, в последний момент исключив его из списка лауреатов из-за наличия “пятого пункта”.
3. Г. П. Георгиевым совместно с В. А. Гвоздевым, Н. А. Чуриковым и другими были открыты так называемые подвижные генетические элементы у дрозофилы, что коренным образом изменило наши представления в области строения генетического материала.
4. В исследованиях Льва Зильбера была сформулирована вирусогенетическая теория рака, развитая в трудах его учеников и оказавшая огромное влияние на всю современную онкологию.
5. Школа Ю. П. Алтухова разработала новые подходы к исследованию эволюции популяций животных, в частности рыб, что послужило основой для рекомендаций практическому рыбоводству, внедряемых не только в нашей стране, но и за рубежом. Совсем недавно Алтухов начал разрабатывать новую оригинальную генетическую теорию старения, его работа сулит интересные и принципиально важные результаты.
6. Выдающийся генетик В. А. Струнников научился управлять полом у насекомых и, пользуясь этим, на основе идей А. С. Серебровского разработал метод борьбы с вредными насекомыми, широко применяемый за рубежом (“Ориентируйтесь на зарубежные разработки!”). Он же получил и районировал клоны шелкопряда, приносящие колоссальные прибыли, в частности в Узбекистане. Эти достижения Струнникова нашли применение в Китае и Японии. Наконец, он сформулировал новую концепцию гетерозиса (повышения жизнеспособности и продуктивности), успешно применяемую селекционерами-практиками.
7. Периодичность в так называемой морфогенетической активности клеточных ядер (то есть активности, которая оказывает эффект на процессы формообразования) открыл Александр Нейфах. Его открытие чрезвычайно важно для понимания генетических механизмов контроля индивидуального развития.
8. Работами новосибирских генетиков Игоря Жимулева и Елены Беляевой опровергнуты общепринятые в отечественной и зарубежной науке схемы функциональной организации хромосом и предложена принципиально новая концепция, обоснованная богатейшим фактическим материалом. Зарубежные исследователи были вынуждены признать правоту российских ученых (где же “безнадежное отставание”?).
9. Выдающийся вклад в развитие генетической теории эволюции внесли Д.К. Беляев, Н. Н. Воронцов, Ю. П. Алтухов, М. Б. Евгеньев, В. Н. Стегний, М. Д. Голубовский. Открыта роль мутаций, влияющих на функционирование нейроэндокринной системы, обнаружен скачкообразный характер эволюционного процесса и описаны системы генов, которые могут быть ответственны за эти события. Именно российские генетики вдохнули новую жизнь в дряхлеющее эволюционное учение!
Широко известны выдающиеся исследования Беляева по одомашниванию лисиц. Он вывел уникальную линию этих животных, которые по своему поведению напоминают собак, да и во внешнем их облике много собачьего — отвислые уши, собачья шерсть, собачий хвост, порою они лают как собаки. Анынче нет денег на их содержание, и не исключено, что линия эта будет потеряна (дабы в будущем ориентироваться на “зарубежные разработки”).
10. Ученики М. Е. Лобашева в Санкт-Петербурге внесли существенный вклад в развитие молекулярной генетики (С. Г. Инге-Вечтомов и его школа) и генетики поведения (В. В. Пономаренко, Е. В. Савватеева, Л. З. Кайданов, Н.Г.Лопатина, Н. Н. Камышев и другие). У дрозофилы выделены мутанты, которые характеризуются выдающимися способностями к обучению при нормальной температуре и плохо обучаются при повышенной температуре. Разработаны новые методы анализа генетически детерминированных особенностей поведения дрозофилы и млекопитающих, отселекционированы линии мух с высокой и низкой половой активностью и выявлены молекулярные основы различий между ними. Соответствующие экспериментальные модели, созданные авторами, широко используются не только в нашей стране, но и за рубежом. Их значение для прогресса в области генетики поведения трудно переоценить.
11. В Институте биологии гена РАН Г. П. Георгиевым, Л. Л. Киселевым и другими выявлены гены, ответственные за процессы метастазирования при заболевании раком.
12. Сотрудники этого же института совместно с Институтом биологии развития РАН, Институтом морфологии человека РАМН и клиникой Склифосовского успешно работают в направлении использования методов генотерапии для лечения неврологических заболеваний, в частности болезни Паркинсона, получены предварительные обнадеживающие результаты.
13. Сотрудником Центра психического здоровья Е. И. Рогаевым совместно с западными коллегами выделен и исследован ген старческого слабоумия, а в Институте неврологии РАМН успешно изучаются молекулярные основы наследственных неврологических заболеваний. Именно в Центре психического здоровья составлена уникальная “Генетическая энциклопедия человека”, которой активно пользуются на Западе, в частности в США. А организатор составления этой энциклопедии Виктор Гиндилис, не получавший в России должной поддержки, приглашен на работу в США, где он сейчас и пребывает.
14. Группа новосибирских молекулярных биологов, ведомая Рудольфом Салгаником и Дмитрием Кнорре, научилась получать направленные мутации. Вообще-то искусственный мутагенез известен давно, можно индуцировать изменения генов с помощью радиации или химических воздействий, однако экспериментаторы не знали, какие гены мутируют, то есть процесс носил как бы случайный характер. Новосибирцы разработали метод, позволяющий “стрелять” по выбранной известной мишени и направленно вызывать изменения именно в ней, что имеет прямое отношение к практической работе селекционеров. Один из авторов, Р. И. Салганик, в настоящее время трудится в США, а найдет ли этот метод приложение в нашей стране — неизвестно.
Есть у нас и талантливая смена. В частности, молодые ученые П. Г. Георгиев, О. Б. Симонова, Е. С. Васецкий, которые за выдающиеся исследования в области генетики удостоены звания лауреатов Европейской премии для молодых ученых.
Этот список можно было бы продолжить. По своему потенциалу мы вполне конкурентоспособны с Западом. Твердить же об отставании (да еще и безнадежном) нашей генетики можно, только зарывши голову в песок наподобие страуса. Но мы стоим у последней черты, и, если нас будут продолжать душить, как это происходит сейчас, “тлеющие уголья” угаснут, и Россия лишится генетики (как, впрочем, и биологии вообще, а заодно и химии, и физики ит. д.).
Сейчас ученых ни во что не ставят, они едва сводят концы с концами, и Президиум Российской академии наук вынужден думать о создании Фонда материальной помощи членам академии, прозябающим на грани нищеты. Яуж не говорю о том, что на научные исследования денег не выделяется, отключаются телефон, электричество, отопление — чиновникам не пристало думать о науке! Дошло до того, что мы не можем получить столь необходимое современное оборудование, которое западные учреждения ДАРЯТ нам, потому что на таможне требуют оплатить 40 процентов его стоимости, а таких денег у институтов, естественно, нет. Так на московской таможне сгнили ценнейшие реактивы, купленные Институтом Джорджа Мейсона для якутских ученых, так по милости наших “рыночников” пропадают нужные России приборы.
Президент нашей академии Юрий Сергеевич Осипов, человек в высшей степени интеллигентный, бьется как рыба об лед, но бессилен сделать что-либо — слишком низок ныне престиж науки. И не случаен массовый отток мозгов на Запад, где понимают, что развитие научной мысли — залог процветания и благополучия общества, где не жалеют средств на поддержку творчески одаренных личностей и создают достойные условия для их жизни и работы. А ведь бегут самые молодые и талантливые, лучшие из лучших, и богатейший российский генофонд, столь щедрый на гениев, вновь, как и после Октябрьского переворота, уплывает за пределы Родины.
[1] Уже после того, как статья Л. Корочкина была подготовлена к печати, стало известно, что на рассмотрение Государственной Думы представлен группой депутатов новый проект закона об этике научных исследований — и он предполагает еще более радикальные запретительные меры в самых разнообразных научных отраслях, но в первую очередь опять-таки в генетике. В составе редколлегии “Нового мира” нет людей, достаточно компетентных в биологии, чтобы мы могли сформировать здесь некое собственное мнение и занять четко определенную позицию. Однако представляется не лишним напомнить мысль, которая была весьма важна для Л. Н. Толстого: в вопросах нравственных не существует общих решений. Мы приглашаем профессиональных философов, а также специалистов в естественных и общественных науках высказаться по данной проблеме. Материалы, которые составят содержательную дискуссию, могут быть нами опубликованы как в рубрике “Из редакционной почты”, так и отдельными статьями. (Примеч. ред.)