* * *
Когда б ты ни ушел, спектакль будет длиться,
И ты не унесешь с собою ничего.
Все тот же будет фон, события и лица,
И только среди них не будет твоего.
Все как заведено и лишь тебе в новинку.
Но на исходе дней реальность солоней.
На выдохе сожми случайную травинку
И, лоб перекрестив, навек окостеней.
А в комнате твоей уже чужие дышат —
Овечки меж волков и волки меж ягнят.
Они твои стихи бессовестно напишут
И женщину твою стократно соблазнят.
Усердный супостат злорадно фигу кажет,
Ругают не за то и хвалят не за то...
Но что тебе Господь через мгновенье скажет,
Об этом знает Он и более никто.
* * *
Как видно, подходит последняя сверка —
Сравнение с Замыслом выцветших черт.
Вот юность с гульбой-похвальбой экстраверта,
Вот старость, угрюмый скупец-интроверт.
Повыдохся дух, опостылело тело,
И, что называется, жизнь пролетела,
Да так, что почти не заметил ее.
Все в норме, и, право, в пределах удела
И давешний гогот, и это нытье.
Под занавес вдоволь наскучившей пьесы
Так жаждет душа (и стишок) антитезы,
Сводящей концы, и хотя б на краю
Прервать этот ход и банальность сию.
Да бес-соглядатай глумливо смеется.
А Замысел Божий никак не дается,
И все завершится печальной строкой,
Никем не оспоренной: воля... покой...
* * *
Прошла пора приправ и пряных специй
Вокруг полуостывших ретроспекций.
Прошла пора игривого пера
И поисков комфортного добра,
Авторезекций своего нутра,
Когда под подозреньем каждый сектор.
А суть таится в зернышке ядра,
Как заверяет многодум прозектор.
Как всякая игра и мишура,
Все это стало к старости некстати.
Нельзя дышать под тенью топора
Без — смейтесь, маловеры! — Благодати.
Они сильней костей и бурых жил,
Она всех благ насущней и блаженней.
Хоть ты ее навряд ли заслужил...
Да дело тут, как видно, не в служенье.