Армия
Что за дело мне до беспечных,
До удачливых, молодых?
Буду строить армию из увечных,
Отставных, негодных, худых.
Из грубиянов, замученных дачников,
Сочинителей странных поэм,
Из алиментщиков, из неудачников,
Проигравшихся в “МММ”.
Что нам грезы безумные Гретины
(Ты со смертью была визави!),
Все мы храним отметины
Лесных пожаров любви.
Вот оно, мое новое воинство,
Другого не будет дано.
А ну, выходите строиться!
Да не умеет оно!
Кто на свете мне ближе их?
С кем пойду на войну?
Вот оно, мое стадо рыжее,
Никогда его не прокляну!
Обезьянья поэма *
1
Есть у каждого изъяны, и печали, и судьба.
Снова, братья обезьяны, снова нас зовет труба.
Неухожен март стыдливый, снег идет, не важно как.
Санный поезд терпеливый в Петербург везет ясак.
Едут люди и зевают, строят помыслы свои.
Но никто из них не знает, где зимуют соловьи!
В окружении мигалок едет новый дуралей.
А что знает он про галок, и гусей, и журавлей?
2
Где, младенец, Амалфею Зевс со чмоканьем сосет,
Где в далекую Корею глупый золото несет,
В африканские туманы укрываясь от людей,
Надзирают обезьяны за прилетом лебедей,
Прячась в горные туманы, провожая лебедей,
Наблюдают обезьяны за безумствами людей!
Наши шерстки шелковисты, а хвосты весьма пышны,
Наши замыслы цветисты, но сомнений мы полны,
Мы ведем от Ханумана наши добрые дела,
И в Китае обезьяна серебристая жила,
И с тех пор мы, кавалеры, благородством дел своих
Суть достойные примеры для хвостатых молодых,
Кто же тихо достигает совершенства, тот всегда
Вместе с облаком летает, как полдневная вода!
3
Но велел нам царь Асыка, наш достойнейший собрат,
Наш таинственный владыка, всем собраться в Ленинград.
Здесь подростки жрут колеса, здесь бандиты всех мастей,
Здесь на нас посмотрят косо, на непрошеных гостей.
Каждый зело уж научен, но смирим, однако, нрав:
Здесь когда-то был замучен обезьяний гордый граф.
Нам найти его могилу, где болота и ручьи,
Распевая что есть силы, помогают соловьи.
Стало быть, не зря веками мы воспитывали птиц,
Глянь же новыми глазами на черты знакомых лиц,
Над могилой ночью белой мы в молчанье постоим,
Вспомним камеры, расстрелы, череду голодных зим,
Когда здесь в краю обманов, нагоняя в души мрак,
Тайно властвовал Агранов, Маяковского свояк,
И обратно, обезьяны, улетим уж навсегда
В иностранные туманы и в чужие города.
* *
*
Боясь довериться бумаге,
Я доверяюсь больше сну...
Мне снятся дети-лотофаги,
Свою забывшие страну.
Где над низинами туманы
Вползают в утреннюю мглу,
Где в бубны грянули шаманы,
Сажая солнце на иглу.
Ведь лишь доверишься бумаге —
Поднимется аэростат,
И на ветру заплещут флаги,
Чтоб не было пути назад.
Любое место — только локус,
Одна моргает всем звезда,
А лотос, он вкусней, чем лотос,
Чем с гор хрустящая вода.
Письмо демиургу
В. Е. Фортову.
Робко спускается вечер смиренный,
Тьма застилает межи,
Друг-демиург из соседней вселенной,
Как тебе там, расскажи?
Боги по крыше гремят сапогами,
Их не слабеет рука,
Мы же — не боги, и дружба меж нами
Все же возможна пока.
Можем пока обменяться лучами,
Как у тебя, расскажи,
Жертвы становятся там палачами,
Точат убийцы ножи.
Как ты куешь свое гибкое пламя,
Чтоб получилась слюда,
Боги по крыше гремят сапогами,
Страшно тебе иногда?
Долгие годы труда и заботы,
Дымное море стыда,
Что же в награду — всего две-три ноты,
Грустно тебе иногда?
Как нам за это читается Плиний
Младший в ночной тишине!
Вечер над лесом спускается синий,
Звезды горят в вышине.
Одной птице
Когда обрушивалась ты,
Глотая боль, теряя перья,
В то озеро своей мечты,
Какие детские черты,
Какое робкое доверье
Вбирала бездна черноты,
Покрытая коварной пленкой,
Такой обдуманной и тонкой!
Когда обрушивалась ты,
Ломая лес, роняя скалы,
В себя любуясь с высоты,
Ты знала ведь, что там обвалы,
В соседних грохоча горах,
Несут поток и разграбленье,
Но разве чувствовала страх?
О нет! Восторг и нетерпенье!
Ты верила — внизу вода
Благословенная, живая,
Что, камнем падая туда,
Преобразишься ты для рая,
Одна мгновенная беда —
И ты взлетаешь ввысь, играя!
А оказалось — там смола
Под гладким зеркалом обмана,
Она тебя не отдала,
И было поздно, было рано,
И долго бились два крыла.
Прощай! Являйся мне во снах!
Мы будем плавать в поднебесье!
В холодных утренних лучах
Увидим город и предместье,
Я буду счастлив в этом сне,
Твоя судьба — моя геенна.
Тафономически [1] вполне
Твоя могила совершенна,
Все сохранится в ней века:
Книг золоченые обрезы,
И эта звонкая строка,
И неподкупной мысли срезы.
Прощай! Ты верила в добро!
Когда-нибудь оценят это!
Я выйду утром — и серо,
И над каналом нет просвета,
В дождливой дымке Амстердам,
Кварталы шлюх, там все уснули,
Но крепким хорошо цветам
В дождливом климате в июле.
Ты можешь ли меня простить —
Мне нравятся чужие страны,
Ведь невозможно не любить
Те гиацинты и тюльпаны!
Черноголовским юношам
Ради счастья моих черноголовых я не сплю ночей.
Ясноголовые мои!
Какими шумными толпами
Теснитесь вы у врат МАИ
Или МЭИ, — Спаситель с вами!
Давно уже отчизны нет,
Одни Распутины и воры,
И скоро вам держать ответ
За это все, и очень скоро,
А вы все тянетесь к добру,
Архивны юноши, толпою:
Ах, как же вы не ко двору!
Молчал бы уж, Господь с тобою!
* *
*
И странные дикие звуки...
В просторы бездомного духа,
Где бродит один Агасфер,
Нежнее гагачьего пуха
Слетаются души химер.
Уставши плескаться в повторах,
Сидеть на соборах, столпах,
Купаться в бесчувственных взорах
В одной чешуе, без рубах.
Протянут когтистые руки
Они для желанных гостей,
И страстные хриплые звуки
Летят из свинцовых пастей.
* *
*
Перебирая лапками поспешно,
Поплыли утки в утренней воде,
И Друг Вселенной улыбнулся нежно,
Он, как всегда, был рядом и везде.
У девушки — цветистое крыло,
У юноши — зеленая головка,
А ты случайно здесь, и встал неловко,
И думаешь: уже и рассвело!
Проси Его!
Сегодня тишина
Насыщенна и всюду недомолвки...
Чтоб красная рассветная стена
Не рухнула, распавшись на осколки!
Захаров Владимир Евгеньевич родился в 1939 году в Казани. Доктор физико-математических наук, академик РАН, директор Института теоретической физики им. Ландау (в Черноголовке). Лауреат двух Государственных премий. Автор двух поэтических книг (“Хор среди зимы”, 1991, и “Южная осень”, 1992). Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Черноголовке.
* Зимой 1920/21 года в голодном Петрограде писатели по инициативе А. Ремизова играли в своеобразную игру. Они объявили себя обезьянами, членами “Обезвелволпал” — Обезьяньей Великой Вольной Палаты (см.: Ремизов А. Взвихренная Русь). Полноправные обезьяны имели звание кавалеров. Гумилев был этим званием недоволен и требовал себе титул обезьяньего графа. Царем обезьян считался Асыка, которого никто никогда не видел.
[1] Тафономия — наука о могилах, часть палеонтологии, изучающая захоронения живых существ в естественных условиях.