Мечты
Я себя не дурил мечтами,
Сколько мог, отгонял их прочь,
Всю дорогу менял местами
Два глагола — мечтать и мочь.
Оттого-то любая малость
Невпопад, а порой впопад,
Удавалась мне, исполнялась,
Правда, лет через пятьдесят.
Кафе
Двадцать первого октября
Шестьдесят ненастного года
Я впервые терял тебя
И рыдал на глазах народа.
Мы сидели с тобой в кафе,
Над которым была киношка,
И слеза текла по скуле,
И соленой была картошка.
Двадцать первое октября.
В окна пасмурный лезет полдень.
Безнадега и страх... Не зря
Полдень тот я навек запомнил.
Было много других утрат,
Но их список не больно четок:
Жизнь огромна, почти как склад
При бесхозном бюро находок.
Ни кафе, ни над ним кино
Больше нет на кольце Садовом,
Но со мной они все равно
И тревожат предвестьем новым.
Дом
Так из дому рвутся...
М. Цветаева.
Для других — неприметный,
В целом свете — один,
На квадратные метры,
Как душа, неделим
И отважней, чем крепость —
Подступиться нельзя:
Не напрасно в нем эпос
С лирикою слился.
Распахнулось пространство
В нем во весь окоем.
...А ведь некогда рвался
Из дому, а не в дом.
В нем сегодня легко мне,
И зачем, почему
Рвался — вряд ли припомню
И навряд ли пойму...
Для меня он превыше
Всех знакомых чудес,
Даже собственной крыши
Выше, весь — до небес...
Если что-нибудь стою,
То виной всему — он,
Дом, что создан тобою
И тобой осенен.
Илиада
“Бессонница. Гомер...” Я не читал Гомера
Ни в поздней старости, ни в детстве по складам.
Однако объяснил, что эпос — не химера
Совсем не сказочник, а Осип Мандельштам.
Он список кораблей с собой унес в могилу,
Которую доныне не нашли,
Но лирика его мне заменила
Великое сказание земли.
Остров
На необитаемом острове
Живу и дышу, как могу,
И воспоминания пестрые
Давно не теснятся в мозгу.
И междоусобным баталиям
Сюда нипочем не достать —
На острове необитаемом
И тишь, и блаженная гладь.
Все нужное и все ненужное —
Дабы не случилось чего —
Зарыто. Забыто минувшее,
Грядущее отключено.
Забрался я в жадные заросли,
Где розы шипов лишены,
Где выданы жалкие радости
Беспамятства и тишины.
Бабушка Домна
— Что ты надумала, бабушка Домна?
Разумом, видно, слаба —
Снова вернулась на старые г б омна?..
— Миленький, это судьба...
— Видно, забыла аресты да тюрьмы,
Мыканье по лагерям,
Что же ты выбрала-кинула в урны?
— Миленький, в том-то и срам...
Миленький мой, я такой неудачи
Не пожелаю врагу...
Плачу, мой миленький, только иначе
Выбрать опять не смогу.
— Видно, ослепла ты, бабушка Домна!..
— Миленький, я не слепа:
Все замечаю, и знаю, и помню,
Просто такая судьба...
Погода
То колкий дождь,
То мокрый снег —
Весь день, всю ночь,
Весь год, весь век —
Ни мрак, ни свет,
А полумрак
С тьмой разных бед
И передряг.
А все равно,
Откинув спесь, —
Все, что дано,
Приму, как есть —
Весь год, весь век,
Весь день, всю ночь,
Весь мокрый снег,
Весь колкий дождь.
Поздняя осень
Осень поздняя, что ты такое?
Не постигну твое раздвоенье:
То уносишь ты сон, беспокоя,
То даруешь умиротворенье.
Осень поздняя — время позора,
Не косы, а заржавленной бритвы,
Не хозяина, а мародера,
Что оставил пейзаж после битвы.
И хотя небеса не синее,
Но простора и воздуха много,
Оттого-то и веришь сильнее
Поздней осенью в Господа Бога.
Поздней осенью — хворь и усталость,
И рассветы, как полночи, серы...
Поздней осенью вряд ли осталось
Что-нибудь, кроме смерти и веры.
Корнилов Владимир Николаевич родился в 1928 году в Днепропетровске. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Автор девяти поэтических книг. Лауреат премии “Нового мира” за 1999 год. Живет в Москве.