* * *
Ну хоть что-нибудь помнишь, помнишь, помнишь ли обо мне,
Ну хотя бы — как писала стихи на твоей стене:
С хохотком, согласным кивком, слегка под хмельком —
Вдоль по масляной краске да восковым мелком?
Общежитие, рай на юру, Ноев ковчег!
Наш роман был сразу сочтен — опускаю чем.
Планы делены на сто, шансы в весе пера —
Лето, администрация ремонтирует нумера.
Подведя рассужденье к морали, гуляй, кустарь.
Жизнь проваливается, на какую притчу ни ставь.
Пустячки, разговорчики, цветные стеклышки к фонарю,
Прибамбасики, трюмзики, ляпсики. Я все же договорю.
...Ничего не проступит — кругами ли по воде,
Из-под век ли солью, огнем ли известно где.
Слишком грузно давят, отточенные с торцов.
Никакой фундамент не держит этих столбцов.
Опускаются они глубже любых глубин,
Поднимая ил, осаждая в жилах гемоглобин,
Да не сыщет ни дикий тунгус, ни свирепый гунн —
Опускаются, тяжелые, черные, хрупкие, как чугун.
Мое место под солнцем все ушло в вертикаль.
Через эту воронку дням моим вытекать.
Здесь я бросила якорь, вод пустых посередь.
Недалёко мне плавать, не с чего помереть.
Музыкальное приношение
Белая ночь Петербурга, мулатка-ночь,
Каждую финку перекосило в малайский нож,
Фонари безмолвствуют, ветер визглив,
Тропический ливень хлещет Финский залив.
Очертанья двоятся — так дважды платит скупой;
С этих улиц уходят только в запой,
Ибо сладостен язык ночи, и кожа ее гладка,
И едва ли найдется глотка для такого глотка.
С этих набережных давно убрали посты;
Лишь рыбаки беззвучно разевают рты
На безрыбье рока — и птица Рок
В скорлупе Исакия мотает свой срок.
Белая ночь Петербурга, мулатка-ночь,
Дождь уходит с ветром — легчайшей из нош,
И оранжевые жилеты, следуя за дождем,
Стелют маковую соломку там, где мы упадем,
Где другие мы не коснемся земли,
Предпочтя страховку скользящей петли,
Не подумав о том, как постыдно прост
Этот способ оттягиваться в полный рост!
Слушай, Северная Пальмира, — я Третий Рим;
У вас опять наводненье — мы вновь горим,
Наши позывные все время кричат “га-га”,
Мы в эфире каждый дождь после четверга.
Солнце пришито к небу адмиралтейской иглой;
С юга оно опять подергивается золой —
Все утопить, не так ли? Мне скучно, бес!
И поэтому истинно говорю вам — рок-н-ролл воскрес,
Он идет по волнам — и динамик фонит,
На глазах наших камнем — невский гранит,
Но отвали от них камень — и глаза пусты:
Кто желает — может вложить персты;
Он идет в блеске молний, в свисте бичей,
На глазах его бельма белых ночей,
Но мы выйдем на трассу, мы стопнем “КамАЗ”,
Чтоб никто не нагнал по пути в Эммаус.
* *
*
Чего бы нам для счастья,
Друзья мои?..
Уменья обольщаться —
Оно в крови;
Богоугодный навык,
Язвящий шип —
Пока великий нафиг
Не все отшиб.
Забудь меня, фортуна,
В моем саду
Цветущего картона:
Авось дойду
В обход румяных яблонь
И дольних гад
Туда, где в слове явлен
Мой личный ад,
Где жарче год от года;
Чья соль и суть —
Терпенье и работа;
И тем спасусь,
Когда и стыд ничтожит,
И вянет вид,
И малое быть может
Еще кровит.
Когда безногий пойдет плясать
И маршировать — святой,
И ты проснешься и станешь плакать,
Напуганный темнотой,
Я дам тебе карманный фонарь,
И спички, и коробок,
Чтоб ты умел работать за Бога,
Пока отдыхает Бог.
И я скажу тебе: “Если устать,
То умирать легко;
Так на огне свернется клубочком
Скисшее молоко,
Так, отходив полторы войны
И отползав в родном дворе,
Безногий пляшет свою чечетку
На уличном фонаре.
И чье-то дело, — скажу, — победа,
И чье-то дело — труба,
А наше дело — держать живых,
Не утирая лба;
В уме ли, бездны ли на краю,
Над тысячами пустот —
Пока осталось немного света,
Этот он или тот”.
...Взорвется небо, звякнет стакан,
Как колокол ни по ком,
И ты проснешься и станешь пеплом
И голубым дымком,
И ты мне скажешь: “Луна восходит,
Солнце ищет зенит,
А наше дело — остаться жить,
На земле или нет,
И нет черты между здесь и там,
Нет границы пара и льда,
И все, из чего дозволено выбрать, —
Только нет или да”.
* *
*
Из одной, что ли, колбы, из одного яйца,
Так что знаю заранее — вас и ваши дела —
Как облупленных; и уже показалась моя игла.
То ли ходим по кругу, то ли множатся двойники —
Так и так получается дело швах;
Мир так тесен, что расползается в швах,
И уже не вздохнуть, не чихнуть, не поднять руки,
Чтобы прошлое не полезло из всех прорех —
Неотвязное, жадное, жаркое; метроном
Бесполезно щелкает, новый мех
Истекает по капле старым вином.
Милова Татьяна Владимировна родилась в Мытищах (Московская обл.). Закончила факультеты журналистики и философии МГУ, работала редактором, истопником, сторожем. Публиковалась в столичных журналах и альманахах. Автор книги стихов “Начальнику хора” (М., 1998). Лауреат Европейской поэтической премии Тиволи (Италия, 1999). Живет в Москве. В “Новом мире” публикуется впервые.