ЛЮБОЧКА
Про Серафиму в селе говорили разное. Будто бы был у нее жених из города. Они сначала жили вместе, а потом решили обвенчаться. И вот в церкви повел батюшка их вокруг аналоя, на головах — венцы брачные. И вдруг венцы у них с голов срываются, вылетают в окно купола наружу и опускаются на кресты. Все, конечно, ходили смотреть эту самую церковь. А там и правда — на крестах венцы золоченые. Ну а потом узнали, в чем тут дело. Оказалось, что жених Серафимы был уже женатым. Просто Серафима ему очень понравилась, вот он и решил снова жениться. А провидение вмешалось и расстроило непотребную свадьбу. Только сразу после этого у Серафимы родилась дочка.
Другие говорили, что никакого жениха у Серафимы не было. А ходила к ней по ночам кошка. Но это была вовсе не кошка, а домовой, который выдавал себя за ее жениха и обещал жениться.
Как бы там ни было, дочь Серафимы Любочка росла, симпатичная такая, особенно глаза — голубые, прозрачные. А как выросла, стали замечать, что она странная какая-то, будто блаженная. Все дни на автобусной остановке сидит наряженная. Как автобус приходит, она кидается к первому попавшемуся мужчине, хватает его вещи:
— Давайте я вам помогу… Вы ведь мой жених?
Серафима гнала ее домой, гнала — ничего не помогает. Осенью уже приехали в село шоферы из города помогать с уборкой. Разместили их в школе. Любочка теперь без конца туда бегать стала.
— Это вы мой жених? — спрашивает у каждого.
А один дурной возьми и пошути:
— Конечно я! — говорит. — Ты что, не узнала? Готовься к свадьбе!
Посадил он Любочку в машину и повез по селу катать. Любочка в кабине ни жива ни мертва от счастья, так вся и светится. После этого она совсем голову потеряла. Утром командированные садятся за общий стол завтракать, она уже тут как тут. Улыбается ласково так, в глаза своему шоферу заглядывает. Над ним все приятели смеются:
— Жениться тебе на ней надо. Где еще такую преданную жену найдешь?
Шутки шутками, а допекли парня, он и не выдержал. Приходит к председателю, говорит: в город уезжаю, не могу больше. А председателю жалко машину терять — самый разгар уборки. Он тогда прямым ходом к Серафиме:
— Уйми свою дочь, Серафима! Чтоб я ее больше у школы не видел!
А Серафима что может сделать? Она же целый день на работе. И вот нашла она в сарае старый кованый ошейник для сторожевого пса с длинной ржавой цепью. Надела ошейник на Любочку, а цепь гвоздем к забору прибила. Поставила перед дочерью кувшин с водой, ломоть черного хлеба, несколько вареных картофелин. Только Любочка на еду и не смотрит. Весь день билась она на цепи. Наконец вырвала гвоздь из забора и кинулась к школе как была — в ошейнике, с цепью. Шофер увидел ее, понять ничего не может. Потом побежал за напильником, стал ошейник спиливать. А Любочка только улыбается и руки его губами ловит. После того дня шофер этот из села пропал, никто его больше не видел. А Любочка по-прежнему ходит на автобусную остановку и всех приезжих мужчин спрашивает:
— Это вы мой жених?
НОВАЯ ЖЕНА
Жену свою Зину Семякин вконец измучил. Каждый день скандалы, ругань, особенно если вина выпьет. Приходит, к примеру, Семякин домой, а на батарее платок носовой сушится. Красивый такой мужской платок в пеструю клетку. Семякин никогда его раньше не видел. А Зина как ни в чем не бывало заявляет, что это его, Семякина, платок. Дескать, она сама ему подарила на день рождения. Еще и ругаться стала, что Семякин, мол, совсем память пропил, не помнит уже ничего.
Другой раз тоже — Семякин раньше времени домой из гостей вернулся. Смотрит — в ванной мужик какой-то незнакомый в майке. Зина опять хоть бы что. Говорит — сантехник. Семякин тогда, не будь дураком, звонит в диспетчерскую — был ли вызов? Ему говорят — да, была официальная заявка. Диспетчер еще накричала на него, чтобы не валял дурака, не мешал работать и не задерживал слесаря. У того много вызовов.
Потом еще не один раз Семякин заставал дома разных гостей. То контролер Мосэнерго, то развозчик продуктовых заказов на дом. Семякин устраивал жене скандалы, однажды даже ударил ее по щеке. Это когда врач какой-то осматривал ее в постели. А потом уже перед Новым годом самый последний случай. Днем Семякин с приятелями отмечали праздник, а к вечеру он, как положено, явился домой. Входит, а за столом мужик сидит, с бородой, чай пьет. Семякин ни слова не говоря схватил гостя за грудки и вытолкал из квартиры. Напоследок еще по физиономии ему съездил, нос в кровь разбил. А Зина в комнате надрывается:
— Это же Дед Мороз! Я его вызвала, чтобы поздравил! Ты мне Новый год испортил!
На другое утро — сюрприз. Звонят из какой-то фирмы, требуют большой штраф. Мол, изуродовали Деда Мороза во время работы. Теперь у фирмы сорвались следующие заявки.
— Все! — сказала Зина. — С меня хватит! Я вызываю санитаров! Пусть забирают тебя в психушку! Я уже говорила с врачом. Он и диагноз поставил — “болезненная ревность”.
А у Семякина голова раскалывается. Он только рюмку себе налил, чтобы поправиться, а тут крик. Выпил он рюмку, а Зина все кричит, не унимается. Семякин тогда схватил тарелку с закуской и ударил Зину по голове. Видит — кровь капает. Он тогда еще раз ударил ее. Зина упала, лежит без движения. Семякин перепугался до смерти, вызывает “скорую помощь”. Зину сразу в больницу. Говорят — серьезная черепно-мозговая травма. А Семякина после этого забрали в милицию.
Потом был суд. Определили ему два года в колонии строгого режима. В колонии уже он узнал, что Зина на развод подала. Ну а Семякин в колонии тоже время даром не терял. Отправил он в газету объявление о знакомстве. Фамилию свою указывать не стал, подписался просто — Славик. Представил себя в самом лучшем виде. И книги он любит читать серьезные, и музыку любит слушать. Семякин, по совести говоря, не надеялся на ответ. И вдруг приходит ему письмо. Пишет некая Зина. “Надо же, — подумал еще Семякин. — Везет мне. Тоже Зина. Как и моя бывшая жена”. Незнакомка писала, что у нее богатый внутренний мир, но ее никто не понимает. Она пишет стихи, только ей некому их показать. Мечтает она о большой любви, чтобы жить и радоваться жизни. “Не то что моя бывшая”, — думает Семякин. После первого письма были еще другие. Семякину Зина нравилась все больше и больше. Когда же они договорились о свидании, он был уже влюблен в нее. В назначенный день Семякин ждал Зину в комнате для свиданий с самого утра. И вот открывается дверь и входит та самая Зина. Семякин даже сразу не понял, что это его бывшая жена. Обнял он ее, а Зина говорит, что любит его больше жизни. Когда Семякин освободился, они с Зиной снова расписались и жили счастливо.
ПРИСУХА
Нина сначала собиралась одна Новый год встречать, дома. А потом подруга ее, Алиса, ей и говорит:
— Тут компания одна собирается. Приятель мой школьный. Просили подругу привести. Вот я и подумала о тебе. Люди все богатые, коммерсанты. Может, думаю, бизнесмена какого-нибудь себе найдешь.
Посмеялись они, Нина и пошла с ней. Праздновали за городом, в каком-то закрытом ресторане. Посторонних туда не пускали. Алиса познакомила Нину со своим школьным приятелем Гариком и его женой. Гарик — директор фирмы по продаже женского белья из Германии. Нине он сразу понравился, симпатичный такой. И жена у него ничего себе. Другие гости тоже все деловые люди, одеты хорошо. Как вина выпили, стали к Нине приставать. Особенно толстяк один, домовладелец, так к Нине и лез. Все время обнимал ее, а она его отталкивала. Под утро стали обратно в город собираться. Гарик с женой сели в свою машину, Алиса с ними. А Нину его приятели забрали в другую машину. Толстяк совсем пьяный был. В дороге навалился на Нину, прижал ее. Нина перепугалась, отбивается от него. Толстяк тогда вдруг разозлился.
— Еще ломается! — кричит.
Открыл он заднюю дверцу, стал Нину тянуть, да вместе с ней и вывалился. С ним-то вроде бы ничего, все обошлось, только ссадины, а вот с Ниной беда. Позади, сбоку так, вторая машина ехала, в которой Гарик сидел. Машина, конечно, сразу в сторону, но все же ноги Нины задела. Ну, понятно, “скорая помощь”, милиция. От милиции они откупились. А Нина долго в больнице лежала. Ноги у нее остались целы, но владеть ими она не могла. Висели они у нее как плети. Алиса часто навещала ее. Как придет, всегда плачет. Деньги как-то принесла, говорит, Гарик передал. Он и коляску инвалидную Нине купил.
Однажды приходит Алиса, платок у Нины просит.
— Я тут у бабки одной была. Колдунья она. Я что придумала? Пусть, думаю, бабка на Гарика присуху нашлет. Присушит его к тебе. А ты уж тогда посмеешься над ним вволю. Отомстишь ему. А бабка мне и говорит: принеси платки его и ее. Я наговорю воду, да в этой воде и отстираю их. Потом платок обратно ему вернешь, пусть утирается. Я вот у Гарика платок стащила, теперь твой нужен.
Посмеялась Нина над подругой, да и забыла про это. А Алиса взяла ее платок — и к бабке. Вечером уже Гарику его платок возвращает. Гарик как раз с женой ужинали. На столе шампанское, свечи. В комнате камин горит, жарко. Гарик берет платок, который Алиса ему подсунула, лоб вытирает. Потом стал шампанское разливать. Только хотел бокал свой взять, как вдруг весь белый сделался, будто плохо ему. Через минуту вроде очнулся, по сторонам озирается. Говорит — выйти ему надо на свежий воздух.
— Я с тобой! — схватилась было жена.
А Гарик как-то грубо ее отталкивает и убегает из дома. Жена сразу к Алисе:
— Идите за ним, очень вас прошу. Он в таком состоянии… Я беспокоюсь за него…
Алиса выскочила следом. Гарик в машине сидит. Распахивает дверцу и зовет Алису:
— Садись. Покажешь дорогу в больницу, где Нина лежит.
Подкатывают они к больнице, а навстречу по дорожке Нина едет в своем кресле. Ее в этот день как раз выписали. Гарик выскочил из машины — и к ней. Обнимает ее, целует. Потом кричит Алисе:
— Езжай к моей жене. Скажи, чтоб не ждала меня. Я к ней не вернусь…
И повез каталку с Ниной за ворота.
СВЯТАЯ СТАРУШКА
Жених у Гущиной хороший. Он на станции работал, в ремонтных мастерских. Она только все сомневалась — идти ей за него или нет. Уж больно вид у него какой-то невыразительный, костюма даже приличного нет для свадьбы. Вот Ручкина, соседка, ей и говорит:
— А ты съезди к святой Федосии. Великая молитвенница. Дар на ней Божий. Она тебе и скажет — идти замуж или нет.
Подумала Гущина, подумала и поехала. Это недалеко, через две станции. Домик Федосии она нашла сразу, там во дворе народу полным-полно. Стоит Гущина вместе с другими, разговоры вокруг слушает.
— Уж какая пророчица, — рассказывает одна из приезжих. — Муж мой ей жизнию обязан. В прошлом году приехал к ней, благословить просит — в дом отдыха он собрался, на юг. А Федосия вдруг заплакала ни с того ни с сего. Потом уже говорит — он оттуда живым не вернется. А через неделю читаем в газете — в том месте, куда муж собирался ехать, сильное наводнение. Селевой поток с гор сошел.
Когда дошла очередь Гущиной, одна из “хожалок”, которая за домом смотрела, говорит ей:
— Вы только матушку не утомляйте. Она же без ног. Тяжело ей.
Гущина смотрит — на кровати старушка лежит, маленькая совсем, клубочком свернулась, как ребенок. В изголовье, возле подушки, кукла большая стоит в белом платьице. Положила Гущина кулечек с конфетами рядом, а старушка говорит:
— Не выйдешь ты за своего жениха. За другого пойдешь. За учителя.
— За какого еще учителя? — удивляется Гущина. — У нас в школе и учителей-то приличных нет. Все больше женщины.
А старушка свое:
— Не пойдешь ты за этого…
А потом и вовсе на Гущину не смотрит, с “хожалкой” разговаривает:
— Нынче везде одно горе, сладкого нигде нет. Бог так попускает: на небе темно, а на земле грозно. Народ теперь нехороший, баламутный народ. Грехи свои на песок перетерли, чтобы безгрешными быть. Время сегодня незнатное. Весь народ под откос пошел.
Гущина слушала, слушала, потом не выдержала:
— Да как же все-таки моя свадьба?
А старушка еще больше в комочек сжалась и вдруг затянула тоненьким голоском:
Ах, подружка дорогая,
Где же наше счастье?
Не успеешь оглянуться,
Как придет ненастье…
Вышла Гущина из дома, народу во дворе еще больше.
— Жалко-то как матушку, — говорит та самая женщина, которая о муже рассказывала. — Как же это Господь допустил? Без ног оставил.
— Это давно еще, — откликается другая. — Она тогда молодая была. Песни пела, частушки. Любовь у нее с учителем закрутилась. А как жена учителя узнала, тот ее и бросил. Вот на Новый год пришла она под учительское окно и всю ночь стояла в сугробе. Глядела, как они с женой празднуют. Ну, ноги и отморозила. Ступни ей отрезали. А учитель в другой город переехал. Выпивать она тогда стала.
— И вовсе не так было, — вмешивается какой-то старик. — Учитель сам ее подпоил и ночью на рельсы отнес. Будто несчастный случай. А ей только ступни отрезало. Тогда учитель повесился, а она его простила.
Тут другой старик перебивает:
— Не то вы все говорите. Она без ног и родилась. Родители алкоголики были.
Гущина сначала слушала всех, потом и говорит:
— И никакая она не пророчица. Говорит — не выйду я за своего жениха. А у нас уже и свадьба назначена. Обо всем договорились.
Так ни с чем Гущина домой и вернулась. Ручкина, соседка, встречает ее и говорит:
— У нас-то здесь на станции что творится! На путях вагон брошенный стоит. В вагоне коробок полным-полно. Приборы какие-то. Бери сколько хочешь. Вот наши все и тащат, кому не лень.
А Гущина все переживала, что у жениха ее костюма хорошего для свадьбы нет, успокоиться не могла. Ночью она пробралась к вагону, а там и правда — коробки под самую крышу. Взяла несколько штук, думала продать в Москве и купить жениху костюм, рубашку и ботинки. Только далеко она не ушла, поймали ее тут же, прямо с коробками. На суде дали ей два года тюрьмы. Жених-то сначала ждал ее, а потом, видно, надоело ему. Женился он на Ручкиной, на соседке. А Гущина, как освободилась, не очень даже и переживала. В это время как раз к ним в школу учитель новый перевелся из Москвы. Тоже ничего себе, не хуже жениха бывшего. Гущина и влюбилась в него. Поженились они потом и были счастливы. Все так и вышло, значит, как старушка святая сказала.
ДОРОЖНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
В такси Недодаев разговорился с водителем — дорога от города до поселка дальняя.
— Служил я в этих краях. Потом сбежал из части, не выдержал. Уж как там надо мной издевались! Помои есть заставляли, на ремне солдатском водили, как собаку. Вот я и сбежал. Пришел в поселок. Знакомая там у меня, Надюша. Нас туда как-то возили урожай убирать, мы и познакомились. Рассказал я ей, как надо мной издеваются, она плачет. Полгода я у нее на чердаке жил, только ночью спускался. Другая, может, давно бы выдала меня, всем бы рассказала, а эта молчит, никому ни слова. Она у местных вроде как полоумной считалась, не в своем уме. А почему — не знаю. Потом слышу по радио — амнистия дезертирам. Собрался я уходить, а Надюша вцепилась в меня, не пускает. Сама рыдает в голос. Погибнешь ты, говорит, сгоришь. Почему сгоришь — не знаю. Ну, дурная, она и есть дурная. Оттолкнул я ее, даже ударил, ушел. Дослужил в другой части, домой вернулся. Только нет мне дома покоя. Не могу себе простить, что ударил тогда Надюшу. Написал ей письмо, она ответила, фотографию свою прислала. Стали мы переписываться, а потом решили пожениться. Вот я теперь к ней и еду, к своей невесте, — свадьбу играть.
Недодаев достал фотокарточку, показал водителю. Тот глянул мельком и кивает:
— Хороша! Я бы тоже на такой женился!
А сам вдруг резко тормозит. Смотрят они — впереди на шоссе авария. Горят две машины — автобус и грузовик, видно, столкнулись. На обочине люди стоят. Вылез Недодаев из такси, подошел ближе.
— Водители-то хороши! — говорит кто-то. — Оба сбежали!
— Да нет, — откликается другой. — Они за милицией пошли.
А вокруг автобуса усатый какой-то бегает, вроде как помешанный. Кричит, что в автобусе у него дочь, он ее в город везет, на свадьбу. Недодаев тогда поглядел по сторонам и полез в автобус. А там возле окна девушка притулилась, без чувств. Видимо, ударилась головой о переднее сиденье. Вытащил ее Недодаев наружу, а она уже неживая, он сразу понял. Усатый кинулся к ней, прижимает к себе, еще не понимает, что она мертвая. Оттащили они ее подальше от машин. И тут оглушительный грохот — бензобак взорвался. Автобус весь вспыхнул как факел.
А таксист торопит Недодаева — ехать так ехать, счетчик ведь работает. Обогнули они горящий автобус, покатили дальше. Таксист все укорял Недодаева:
— И чего ты полез? Сгорел бы за милую душу!
А Недодаев его не слушает, все переживает:
— Не довез отец свою дочь до свадьбы…
Едут они себе и едут, только вдруг Недодаев просит остановить машину.
— Что случилось? — удивляется водитель.
— Поворачивай обратно в город, — говорит Недодаев.
— Вот тебе раз! Это еще почему?
Недодаев сначала молчал, потом говорит:
— Знак это мне был, предостережение. Не надо, мол, жениться. Дескать, если женюсь, то погублю себя. Погибнуть могу.
Водитель пожал плечами и стал разворачивать машину.
ИЗБРАННИК
Он как раз только из церкви вышел, их там кормили во дворе, нескольких человек, самых бедных. Батюшка благословил трапезу и сказал:
— Скорби, посылаемые человеку, — верный признак, что он избран Богом.
Стал он улицу переходить, и тут сразу — гудки, скрип тормозов. Машина его чуть не сбила. За рулем — лицо какое-то круглое, глаза выкачены, усы как у моржа. А рядом — женщина в ярком платье. Он ее, конечно, сразу признал. Сколько лет вместе жили. Он тогда консерваторию окончил, квартиру кооперативную купил. Женщина вышла из машины, на усатого показывает:
— Это мой теперешний муж. Директор киностудии.
Усатый оглядел его — ботинки драные, костюм будто с огородного пугала — и говорит:
— Ты приходи на студию. В массовке можно сняться. Заработаешь.
А он и рад хоть чем заняться — который месяц уже без работы. В подземных переходах на флейте играет. На студии он все время по сторонам озирался, думал — может, еще раз женщину в ярком платье увидит. Снимали какой-то фильм о войне. Надели на него гимнастерку, сапоги, на голову пилотку. Потом ему и еще некоторым бумажки дали вроде билетиков. Это, значит, им падать надо, когда стрелять начнут, будто они убитые. Он еще посмеялся:
— Вот ведь выбрали… Избранники мы…
Он все делал, как сказали, — сначала бежал, потом упал вместе с отобранными. Только другие уже давно поднялись, а он один все лежал. Ну а как съемки кончились, вспомнили о нем. Вызвали доктора, ту самую женщину в ярком платье. Нагнулась она над ним и говорит:
— Да он же мертвый…
ВСТРЕЧА
Ездить сейчас в метро — одно беспокойство. Всегда какие-нибудь нищие, попрошайки, калеки. Вот и на этот раз. Не успел литератор С. войти в вагон, откуда ни возьмись — мальчик, худенький, замызганный. Идет по проходу, на груди табличка: “Люди добрые. Хочу есть. Помогите ради Христа”. Глаза жалостливые, со слезой. Куртка на нем какая-то не по размеру, будто с помойки. Литератор хотел было отвернуться, но что-то удержало его. Он еще раз поглядел на мальчика, на его тоненькие ручки, на стриженый затылок. На следующей станции мальчик перешел в другой вагон, литератор за ним. Так они и ехали — из вагона в вагон. Наконец на какой-то остановке мальчик вышел и остался на платформе. Литератор тоже остался, стал в стороне и смотрит. Вот к мальчику подошла женщина в ярком платье, что-то говорит ему, а тот протягивает ей деньги в кулачке. У литератора перехватило дыхание. Так и есть, сердце его не обмануло — это она, Лиза! Он долго не мог двинуться с места. Наконец решился, подошел. Женщина сразу вздрогнула, обернулась, в глазах испуг.
— Господи, это ты! Я думала — милиция! Тут того и гляди — заберут.
— Не может быть — Лиза, Лиза, — бормотал литератор. — Глазам своим не верю. А это что же — наш Ванечка?
Женщина оглядела литератора с ног до головы:
— Что-то вид у тебя не очень… Обносился совсем… Жена, видно, плохо за тобой смотрит.
Стали они подниматься по эскалатору, литератор все успокоиться не может:
— Неужели это наш Ванечка? Как же так? Ходить по вагонам… Это ужасно…
— Ванечка — мой кормилец, — отвечает женщина. — Все на его деньги. Квартиру вот купили, обстановку. Так что можем теперь гостей принимать. Не стыдно.
Дома у нее и правда все в лучшем виде — мебель, посуда, ковры. Платяные шкафы ломятся от одежды. Она усадила литератора за стол, угощать стала: сыр, ветчина, мясо под соусом. Рюмку вина налила.
— Давно так вкусно не ел, — говорит литератор, вычищая куском хлеба соус в тарелке. — Сколько же лет мы не виделись?
— Четыре года. Как ты ушел от нас, так и не виделись. Ванечке тогда три года было.
— Я так мучился все это время. Ведь жизнь тебе загубил! Как последний негодяй!
— Ничего ты не загубил! — машет рукой женщина. — Лучшие годы мои были. Прямо счастье мне с тобой привалило! Что же мне жалеть, когда одна радость. Книги носил, стихи читал. Водил всюду — выставки, концерты. А разговоры какие! У меня голова кругом шла. Я стеснялась тебя тогда. Боялась даже…
Когда литератор уходил, женщина сунула ему в карман скомканные деньги. Литератор сразу не заметил даже, все переживал:
— А как же все-таки Ванечка? Разве это дело — в метро клянчить? Ему же в школу ходить надо.
— Успеет. Не до школы сейчас. Вот устроимся как люди, там видно будет. Только бы меня не забрали.
Тут литератор нащупал в кармане деньги. Он посмотрел на них и сказал:
— Ты не думай, я отдам. Я непременно верну. Вот выкручусь и отдам.
СВИДАНИЕ
Ну а как я выехал на Садовое кольцо — он стоит на мостовой, руку в сторону тянет. Не старый еще, в хорошем костюме, с цветами. Нагнулся к дверце и спрашивает:
— К Донскому монастырю подвезете?
А мне именно в этот день позарез нужны были деньги — гостей вечером ждали. Я с радостью приглашаю его в машину. Едем мы, поглядываю я на него краем глаза — беспокойный он какой-то, будто не в себе. Без конца смотрит на часы и все время спрашивает:
— Мы успеем к шести? Мне непременно к шести надо.
Я киваю на его букет:
— На свидание, что ли?
Пассажир как-то странно поперхнулся, закашлялся:
— Вот именно — на свидание. К собственной жене. Сегодня у нее день рождения.
Он долго молчал, потом говорит:
— В прошлом году похоронил я ее.
Я даже не понял сразу.
— Так вам на кладбище?
Пассажир заерзал на сиденье.
— Тут такая история… Не знаю, как и сказать… Чертовщина какая-то… Сегодня днем у меня назначена была встреча. Одна знакомая. Симпатичная такая девушка. Ну, утром явился я на службу, в свою контору. А у меня такой трюк. Если мне надо уйти в рабочее время, я звоню к себе домой, по своему телефону. Дома, разумеется, никого нет, трубку никто не берет. А я разговариваю громко так, чтобы все сотрудники слышали. Будто меня вызывают, надо срочно ехать — неотложное дело. И вот сегодня набираю я свой номер — и вдруг голос. Меня аж в пот бросило. Перепугался я, снова звоню — опять тот же голос. Теперь я узнал его — это же моя покойная супруга. Вы не поверите… Я всплакнул даже.
— Чудеса, да и только! Что же она сказала?
— Говорит — если хочешь со мной встретиться, приезжай сегодня после работы к Донскому монастырю. Ровно к шести. Только не опаздывай. Тут я вспомнил — у нее же сегодня день рождения. Вот я и еду. Ничего не могу с собой поделать. Цветы купил… Глупость, конечно…
Пассажир достал из кармана платок, стал к глазам прикладывать.
— А уж любила она меня. Наглядеться не могла. Ни на шаг от себя не отпускала. Она ведь сирота. У нее никого нет, кроме меня…
Вскоре мы подъехали, монастырь на другой стороне улицы. Пассажир заплатил деньги, сколько договаривались, выскочил из машины и кинулся через дорогу. Я еще крикнул ему:
— Да куда же вы? Погодите!
И тут сбоку трамвай. Стал он перебегать перед вагоном, уже перебежал, и вдруг я слышу скрежет тормозов, чьи-то крики. Народ сразу побежал. Выскочил я из машины — и туда. Растолкал людей и вижу — лежит мой пассажир без движения у самого тротуара, вся голова в крови. Его отбросило грузовиком метров на пять. Я почему-то поглядел на часы: ровно шесть. А в голове мелькнуло: “Не опоздал, значит, на свидание, успел…”
ВЫИГРЫШ
Все это очень давно, я тогда только школу окончил. А через год мы, бывшие одноклассники, собрались у одного нашего приятеля. Придумали развлечение — каждый должен рассказать свое любовное приключение за этот год.
У меня, к сожалению, ничего за душой не было, но мне не хотелось выглядеть хуже других. И тогда я стал тут же на ходу сочинять какую-то невероятную историю. Будто бы был я проездом в одном городке. Для правдоподобия я даже описал улицы этого городка. Старая водонапорная башня, гаражи, пожарная каланча. Придумал одноэтажный домик зеленого цвета, где я снимал комнату, небольшой садик, крыльцо под навесом. Ну и хозяйка — взбитые волосы, родинка на щеке, небольшой, еле заметный шрам в углу губ, отчего казалось, будто она всегда чуть-чуть улыбается. И одежду ей подобрал — светлое платье с пышным бантом у ворота. В то время я много читал, и мне не составило труда все это придумать. Даже ввернул такую деталь, что женщина эта была старше меня на семь лет. Любовь, разумеется, была самая безумная. Она говорила, что не переживет разлуки. Две недели мы не выходили из дома. А потом я уехал. “И что же с ней стало?” — спрашивали меня. “А ничего, — отвечал я. — Умерла от любви. Дома уже получаю письмо от покойницы. Она приготовила его заранее и просила соседку отправить после ее смерти. Писала, что будет помнить меня в другой своей жизни”.
Всем очень понравился мой рассказ. Мне присудили бутылку шампанского и торт. А на другой день я уже забыл про свое сочинение. Осенью меня призвали в армию. И вот как-то на учениях, в летних лагерях, оказались мы в небольшом городке. Идем с приятелем по улице, а я чувствую, что вокруг все знакомо, будто я уже бывал здесь. Водонапорная башня, гаражи, пожарная каланча. А как свернули за угол, я и вовсе остолбенел. Та самая улица из моего рассказа. И через дорогу — одноэтажный домик зеленого цвета, небольшой садик, крыльцо под навесом. Разумеется, я должен был туда зайти. Открыла нам какая-то старушка, мы попросили воды напиться. А как разговорились, смотрю, глаза у старушки печальные. Наверное, думаю, у нее внук тоже в армии, вот она и переживает. А старушка говорит — горе у нее. Год назад умерла дочь. И выносит фотографию. Я как глянул — глазам своим не поверил. Взбитые волосы, родинка на щеке. Я даже разглядел небольшой шрам в углу губ, хотя на снимке его почти не было видно. И одежда — светлое платье с пышным бантом у ворота. “Что же с ней случилось?” — спрашиваю. “А кто его знает? — отвечает старушка. — Зачахла и скончалась”.
Я вышел из дома сам не свой, будто потерянный. Но на этом история не кончилась. На другой день разыскал меня дежурный по части, говорит, там тебя спрашивают. Вышел я за ворота — никого. А как разглядел возле деревьев фигуру, не мог двинуться с места. Светлое платье с пышным бантом у ворота. “Ну что ж, — говорит она. — Угости меня вином, какое ты выиграл за свой рассказ”.
Петров Григорий Александрович родился в 1939 году. Окончил филологический факультет МГУ. Печатался в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Октябрь” и различных альманахах. Живет в Москве.