Знобкая память

Карасев Евгений Кириллович родился в Твери в 1937 году. Поэт, прозаик, постоянный автор «Нового мира». Живет в Твери.

  Июльский лед

Облака, облака, облака —
гряда снеговая плывет.
Их отражает река,
будто идет ледоход.
Тают, мельчатся в шугу.
И вот уже чист небосвод.
Откуда же на берегу
взаправдашний искрится лед?
А может, из знобкой памяти
пробились окольной путиной
и облаков снежных замети,
и эти июльские льдины?
...Под солнцем, точно слюда,
блестит среди лета река.
Я трогаю сколы льда,
приплывшие издалека.

    
Притягательное окно 

Я, выжимая из себя воду,
                ровно из половой тряпки,
одолеваю за этажом этаж.
Вот так былые сатрапы
заставляли сердягу переть
                   тюремный багаж.
Я тащу его и до сих пор,
как бурлаки в песне.
Сдают дыхалка, мотор.
И с каждым днем все тяжелей лестница.
На верхней площадке окно
с видом дымящегося мегаполиса.
Оно меня тянет давно,
как ветер умчавшегося поезда.


       Секрет мистификации

Чем отличается черный пиар демократических медиа
от коммунистического искусства дурачить народ?
Первые покрывают золото медью,
вторые — наоборот.

          
Секундная вспышка

Я каждый день выхожу из дома в поисках денег.
Деньги тебя не ищут — ты ищешь их.
И если случилось наоборот — перед тобой мошенник
или какой-то псих.
Улица меня не встречает с распростертыми объятьями —
тротуары густо посыпаны солью.
Толпа толкает, пинает — братья
сражаются за место под солнцем.
Начинаю и я работать локтями, плечом —
отвоевываю крохи.
Все поделено — что почем
знают уже и лохи.
Задыхающейся рыбкой выбрасывается мыслишка:
                              сменить ценности, ориентиры.
Не в деньгах счастье!.. Есть книги, искусство!..
Но вот приспичило — и все сортиры
требуют за вход капусту.

         
Мерило

Как распознать сочинителя,
                        что мается
над листом бумаги в уединенной тиши?
Графоман догола раздевается,
поэт — до глубины души.

   
Посвист осоки

К плохому —
рассыпалась по столу соль,
споткнулся на правую ногу.
Тоску нагоняет и давешний сон:
конвой, «воронок», дорога.
Только это уже все сбылось —
дурные верны приметы.
...Осока стоит в человеческий рост,
по-птичьи свистя под ветром.

    
Благие намеренья

Печалят покинутые деревеньки,
которых немало в стороне от дорог.
Над порушенными пряслами
                     берез вислых веники,
всевластный мох.
От сгоревших изб, огородов,
как поземка, метет золой.
Хотели деревню сравнять с городом,
а сровняли с землей.

   
 Огонь в печи

Кажется, трудности все позади —
дрова в печи весело потрескивают.
Но что-то смущает — так к радости
                            почти пройденного пути
примешивается тревога оставшегося отрезка.
И это не осклизлые, сложенные из жердей
                                         мостки,
дышащие под ногами, как ребра
                            исхудалой коняги.
Не следственных протоколов
                         плотно исписанные листки.
И даже не особо строгий лагерь.
Волнует какая-то ускользающая материя,
которую не сыщешь в лабораториях,
                            в высоколобой полемике, —
не найденная еще или потерянная?!
...Я ворошу в печи поскучневшие поленья.

    
 Кровь

Я обитал далеко от литературных салонов —
колючка, вышки, охрана.
И если знал про царя Соломона,
то ни на полушку —
                 о строителях его Храма.
В вышеупомянутых гостиных впервые и услышал
                           о пресловутых каменщиках:
заносчивы, коварны, приютились под чужой кровлей.
Их можно встретить в больших городах
                              и в захолустном Каменске.
И опознать по крови.
Я тоже имею отношение к библейскому государю,
хоть полжизни числился карманником.
И, бывает, слышу:
                — Посмотри на свою харю! —
Таращу гляделки — ничего криминального.
Но ревнители чистоты породы продолжают
                                     тюкать мое имя:
в нем от отца иноплеменная кровь течет!
А то, что от матери — русская,
                                ими
эта повседневная жижа никогда не ценилась
                                  и не бралась в расчет.

      
Квота

Я хочу, чтобы имя Россия,
из могучего ставшее модным,
дважды в жизни произносили:
раз — в стихах,
и второй — под огнем пулеметным.

     
Опробованное

Нам не поможет вернувшаяся вера —
золото тянут уже из Гохрана.
Видно, собирать камни мы можем
                            только в карьерах.
И под охраной.


     Изгои
                    И. О.

Водка в России
не просто стоимость.
Она показатель силы,
мера молодецкого достоинства.
Белая головка — на первом месте.
Бабы — похвальба после выпитого.
Пьяного примут как крестника,
трезвого как чужака вытурят.
Притягательное зелье — и грелка,
                                и лекарство,
которое можно и икрой закусить,
                           и занюхать коркой.
Говорят, даже христианством
Русь обязана горькой.
...А мы с тобой пьем капли,
соблюдаем диету.
Это все равно, что канули
в пресловутую Лету.


     Стебли отавы
                 Моей бабушке Авдотье Ивановне.

Речка с течением плавным
в земном, неустанном труде.
Жесткие стебли отавы
впритык подступают к воде.
Выцветший, жидкий орешник.
А на другом берегу
деревня с шестами скворешен —
былинка в бездольном стогу.
Я все это видел когда-то.
Мне кажется, помню и дом.
С драночной крышей покатой.
Но были причал и паром...
Ищу я следы переправы —
отметин не видно нигде.
...Жесткие стебли отавы
впритык подступают к воде.