Шейнин Леонид Борисович — юрист. Родился в 1930 году. Окончил Московский университет. Сотрудник Академии труда и социальных отношений. Автор книги “Петербург и российский меркантилизм” (1997).
Про Москву говорят, что “она не сразу строилась”. Справедливо это и по отношению к Петербургу — городу, для которого не сразу подобрали не только имя, но и место. Так, известно, что при закладке Петербурга (первоначально Питербурха) Петр I намеревался построить его в дельте Невы на Васильевском острове, но вскоре отказался от своего замысла по причине природных опасностей и невзгод. В половодье остров подвергался затоплению, а когда по Неве шел лед или же происходил ледостав, сообщение острова с сушей прерывалось. Поэтому ядром застройки была в конце концов выбрана Адмиралтейская сторона (южная часть дельты) на левом берегу Невы, куда со временем подошла дорога от Новгорода.
Первоначальное имя нового города было Петрополь. Это видно как из посланий самого Петра, так и некоторых его сотрудников. Так, в письме к жмудскому старосте Григорию Огинскому от 13 июля 1703 года царь пометил место отправки “Петрополь”[1]. Уникальное название нового города, заложенного Петром, — “Питерпол(ь)”, употребил Б. Голицын в своем письме к Петру от 17 августа 1703 года[2].
Ленинградский исследователь С. П. Луппов высказал мысль, что место для будущей столицы Петр приглядывал сначала вообще не на материке, а в Финском заливе, на острове Котлин — там, где располагается современный Кронштадт. Были составлены даже планы будущих городских кварталов[3]. Вполне возможно, что строительство Кронштадтской крепости было связано именно с этим планом Петра. В сочетании с Петропавловской крепостью в устье Невы оба этих укрепления надежно защищали вновь приобретенные Россией земли, обеспечивавшие ей выход к судоходному Балтийскому морю.
К мысли о строительстве Петербурга при Петропавловской крепости, заложенной в середине мая 1703 года, Петр пришел не сразу. И на это были свои обстоятельства. По крайней мере полтора месяца он квартировал в отобранном у шведов в мае 1703 года укреплении Ниеншанц[4] (что-то вроде “Невского редута” на шведском языке), располагавшемся при впадении в Неву ее правого притока — Большой Охты (ныне — в черте Петербурга). Это известно по ряду его писем и распоряжений, в которых он указывал место своего пребывания. Менее известно, что он переименовал Ниеншанц. В своих посланиях Петр называл его Шлотбургом (Шлотбурхом). Впрочем, ряд писем он помечал Шлютельбургом, под которым можно понимать Шлиссельбург[5].
“Шлотбург” надо сопоставить со “Шлиссельбургом”, в который Петр переименовал взятую им в 1702 году шведскую крепость в истоке Невы — Нотебург (русский “Орешек”). В переводе с голландского Шлиссельбург можно представить как “Ключ-город” — ключ к Неве и к Балтийскому побережью. Соответственно Шлотбург (Слотбург — на современном голландском языке) означал “Замбок-город”, то есть преграду, запирающую вход в Неву с Балтики. Петр “повысил” ранг Невского укрепления, назвав его городом (бургом). Но дело не ограничилось переименованием. По некоторым сведениям, сразу же после взятия Ниеншанца там начались работы по его действительной перестройке в город (крепость). Что касается топонимических изысканий царя, то они были не просто игрой ума; они отражали представления о назначении той территории, которую Петр приобрел силой оружия. Но вот вопрос: думал ли Петр о переносе столицы во вновь завоеванный край? А если думал, то когда его предположения приобрели законченную форму?
В исторической литературе приводилось письмо Петра с олонецкой верфи Меншикову в Петербург от 28 сентября 1704 года, где он сообщает, что скоро “в столицу чаем быть”[6]. Можно думать, однако, что план перенесения столицы из Москвы во вновь завоеванный край существовал еще в 1703 году, то есть в тот же год, когда был основан Петербург. Это видно из письма Г. Ф. Долгорукова, находившегося в то время в Польше в Люблине (для связи с союзником Петра Августом II), российскому дипломату, своему шефу Ф. А. Головину, который находился при Петре. Долгоруков должен был заручиться поддержкой Англии и Голландии при заключении скорого (как тогда надеялись) мира со Швецией. В письме от 27 июня 1703 года Долгоруков доложил, что он информировал посланников Англии, Голландии, а также поляков о том, что “вся Ингрия и немалая часть Корелии” завоевана Петром, что ему же принадлежит дельта Невы, где на взморье с бою он взял два шведских военных судна. Далее Долгоруков преувеличивал успехи русских, когда писал, что царь “немалую крепость взял и порт на Балтийском море, в котором уже 12 фрегатов воинских обретаетца, что на каждом по 24 пушки”. О помянутой крепости он сообщал своим партнерам так: “...для лучшего фортофикования той крепости 15 тысяч работных людей обретаютца при добрых инженерах”, причем именно там царь может заложить “свою монаршескую резиденцию, чего ради его государство лутше будет иметь с их [Англией и Голландией] государствы торги и корреспонденцию (курсив мой. — Л. Ш.)”. Таким образом, в мае — июне 1703 года велись работы не только по укреплению Шлотбурга, но и по (возможному) превращению его в постоянную резиденцию царя.
Вместе с тем Долгоруков, видимо, не твердо разбирался в происшедших переименованиях шведских крепостей. Он пишет о “Шлотбурхе”, иногда называя его “Шлотенбурхом”[7]. О неоднозначном звучании и написании этих мест сотрудниками Петра можно судить по письму к последнему Андрея Виниуса, который адресовался в “Слотенбурх”[8].
Ниеншанц был не столько крепостью, сколько укреплением. При нем находилась стоянка многочисленных судов (баркасов) типа “река — море”, поскольку там собирались экспортные грузы со всего бассейна Невы, в том числе российского происхождения, находившие затем выход в Балтийское море. С моря он был подкреплен шведским военным флотом, так что безопасность торговых судов обеспечивалась и с суши, и с моря. У Петра же своего военного флота не было (хотя он сразу приступил к его созданию). Пребывание его даже в укрепленном Шлотбурге-Ниеншанце не давало гарантии от нападения шведов с моря. Надо думать, что именно по этой причине, по зрелом размышлении, он решил строить еще одну крепость (Петропавловскую) в устье Невы, вокруг которой и вырос впоследствии Питербурх, а затем Санкт-Петербург — город в честь Святого Петра, небесного покровителя царя.
Приступая к строительству Петербурга, Петр не издал какого-либо манифеста относительно переноса в него столицы. Не было сделано такого заявления и впоследствии. Столичный статус Петербурга стал очевиден только после 1713 года, когда туда был переведен ряд центральных учреждений из Москвы, в результате чего Москва потеряла свои позиции административного центра страны. В том же году последовал указ о “переадресовке” в Петербург большинства экспортных грузов, следовавших до того времени в Архангельск. Тем самым Петр привлекал в Петербургский порт иностранные корабли, поскольку Петербург, оторванный от остальной России, остро нуждался в привозимых ими товарах. Этот указ, с теми или иными поправками, продержался сорок с лишним лет и способствовал росту Петербурга за счет Архангельска. Из Архангельска же в Петербург были переведены купцы, знакомые с внешней торговлей. Вообще Петр, как и некоторые его преемники, заселял Петербург в принудительном порядке.
“Откладывание” и даже нежелание Петра провозглашать Петербург столицей было, видимо, не случайным; уж слишком опасно было его положение на краю страны в непосредственной близости от театра военных действий! Некоторые современники оставили свидетельство, что застройка Петербурга каменными домами началась только в 1710 году — после победоносной для русских Полтавской битвы и после того, как русские войска овладели Выборгом — ближайшим удобным местом, откуда шведы могли угрожать Петербургу[9].
Но и после 1713 года “наипредусмотрительнейший государь” (как называл его один из первых биографов — И. И. Голиков) Петр воздерживался от официальных заявлений относительно роли Петербурга. Очевидно, он не вполне верил в его безопасность и по этой причине так и не построил себе в Петербурге что-либо похожее на дворец. Его опасения были не беспочвенны, и когда в Балтийское море вошла поддерживавшая Швецию британская эскадра адмирала Норриса, Петр озаботился о приискании себе запасной резиденции на той же Балтике. Под видом дворца для Екатерины такая резиденция (Кадриборг, или Катеринентбаль) была построена в Ревеле (Таллине). Одновременно там же строилась военная гавань. Порт и крепость Петр приказал сооружать в Нарвском заливе при устье реки Наровы, откуда водный путь с Балтики вел к Нарве. Таким образом, Петр не замыкался на Петербурге. В случае необходимости столицей России мог бы стать и какой-нибудь город в Эстонии.
Петру было присуще многовариантное (как мы бы сказали) мышление, которое не довольствовалось однозначным ответом на возникавшую перед ним задачу. Будучи распорядителем всех ресурсов страны, он имел возможность продвигать свои идеи по нескольким направлениям. И хотя далеко не все они доводились до логического завершения, их материальные результаты оставляли свой след в истории. Одной из таких идей был замысел относительно Ниеншанца-Шлотбурга, где Петр пребывал с перерывом с начала мая до конца июня 1703 года. Шлотбург был не просто временной стоянкой царя. Некоторое время Петр рассматривал его как возможный вариант для превращения в постоянную резиденцию, столицу России.
[1] “Письма и бумаги императора Петра Великого”. Т. 2. СПб., 1889, стр. 217.
[2] “Петербург петровского времени”. Под ред. А. В. Предтеченского. Л., Изд. АН СССР, 1948, стр. 20.
[3] Луппов С. П. Неосуществленный проект петровского времени строительства новой столицы России. — В сб.: “Труды библиотеки АН СССР и ФБОН АН СССР”. Т. 3. М., 1958, стр. 304 — 308.
[4] Русские называли Ниеншанц по-другому: Канцы.
[5] Если такая догадка верна, то не исключено, что новая столица России приурочивалась к Шлиссельбургу. Этот вопрос требует дополнительного исследования.
[6] Цит. по сб.: “Петербург петровского времени”, стр. 27.
[7] “Письма и бумаги императора Петра Великого”. Т. 2, стр. 540 — 543.
[8] Там же, стр. 538.
[9] “Россия при Петре Великом по рукописному известию Иоанна Готтгильфа Фоккеродта и Оттона Плейера”. М., 1874, стр. 94, 95. Фоккеродт пишет о “ненависти” Петра к Москве