*      *

                               *

                           *      *

                               *

Наполнить сутки скудными делами —
мы им вниманья мало уделяли, —
портрет повесить, в ванной натянуть
веревку, мыло положить на место
и сразу в кухню — что там, интересно,
сварилось за последних пять минут?
Как хорошо, что можно раз по двадцать
за сутки — ставить чайник, умываться,
курить по столько, что какой там счет!
И даже на часок, расставшись с силами,
забыться...
                 Только так невыносимое
выносят,
               коль надеются еще...

                           *      *

                               *

Уезжаю сразу с Трех вокзалов.
В Питер — непогоду потерпеть,
чтоб она дразнила и терзала,
все бумажки выменяв на медь.

В Ярославль, где не бывал ни разу
и могу под звон колоколов
обнаружить жизни метастазу
и решить, что молод и здоров. 

В мой родной, уральский, равнодушный
город, где давно уже меня
знать не знают...
                            До чего же душно
в тех вагонах типа “западня”.

Лучше уж вдоль рельсов, пригвожденных
к навсегда истерзанной земле,
с Трех вокзалов, насмерть обомженных,
уходить во мглу,
                          идти во мгле...

Далеко дойти уже не выйдет,
шпалы укорачивают шаг.
Те, кто там, над тучей,
                                   не увидят
этот мой пятиконечный знак:

руки, ноги, голова... И вышел
человечек — можно позабыть:
остальных не краше и не выше...
Быть как все — как все, не быть.

...И понял, что не так уже любишь плавать,
а море еще волнует тебя, но меньше,
да и не море это теперь, а память
о море юности —
                            хоть это прими, посмей же.

По-прежнему волны бросают лучистые сети
на светло-песчаное дно 
                                     и ловят, как прежде,
и тени мальков, и водорослей сюжеты,
запутанные в извечной на жизнь надежде.

И жизнь остается вечной, но только в целом,
а в частности — вот, гляди-ка, бычка поймали.
И плаваешь ты тяжелее, чем раньше, 
                                                          телом
владеешь еще, но безраздельно — едва ли.

А море на берег ночью бросает угли,
холодные угли горят под водою даже. 
И светится след за твоею лодчонкой утлой —
мечтал: вот бы в Турцию! — выйдет намного дальше.

И Африка больше тебе не нужна.
                                                  Нелепо
стремиться куда не хочешь, но любопытно,
как море вдали переходит в звездное небо, —
покуда остались силы, туда доплыть бы.

Уже удалось, дождавшись у моря погоды,
не пропустить ее для ночных купаний.
А то, что ушли на это лучшие годы,
так все равно бы прошли —
                                            без твоих стараний.

                           *      *

                               *