Последний снег
На весеннем поле остатки снега, ноздреватого,
Вальяжные грачи, еще более напыщенные спросонок,
шастают, собирая последки прошлогодней страды.
Я далек и от этого поля,
и этих грачей, похаживающих важно.
Тогда почему исправную машину с баком полным
я остановил подле неприметной пажити?
Здесь такое же, как и везде, небо,
лес не гуще, не реже.
А может, земля, высвобождающаяся от снега,
позвала подышать ее надеждой?..
Пробуждение
Как незаметно зазеленели деревья,
еще вчера тянувшие голые ветви,
языческую и юную.
Среди горького, грустного —
перевернутых уличных урн, дворовой грязи —
теплящиеся салатовым цветом безлистные прутья
походили на пробившийся одушевляющий праздник.
Я был счастлив безмерно,
вдыхая витающие в воздухе пахучие гранулы.
И, кажется, тоже принимал неведомую веру,
стоя под сводами обретенного храма.
Свет на дороге
Памяти Николая Аракчеева.
Колодезная тишина храма.
Свечей сухое потрескивание.
Лики святых в золоченых рамах,
словно под ледком потресканным.
Полов холодные плиты,
гроб — пугающим особняком.
Заупокойная молитва.
И в горле соленый ком...
Ты ушел от нас, Коля,
не успев постареть.
Никто уже дров не поколет
для мангала на осиротевшем дворе.
Суетой обернулись многие
разве они утешат
несказанное горе?
Но у тебя, дружище, остались дети —
единственное по-настоящему дорогое.
Ты будешь для них светом
на непроглядной дороге.
Забытая песня
Нежданно всплыл в памяти слепой Илюша,
когда еще не водились трибуны, ратующие
Для заскочивших в распивочную с размалеванной шалавой
этих забубенных блатарей
и грустил на гитаре незрячий певун,
Перебирая струны печальные,
с бельмами, похожими на слюду,
он жаловался на лихих начальников
и неудавшуюся судьбу:
“Загубили гады, загубили. Отобрали волюшку мою.
Золотые кудри поседели. Знать, у края пропасти стою”...
...Почему я вспомнил спустя много времени
Или уходит из-под ног суша,
как в песне слепого артиста?..
Бездомность
У меня вызывает дрожь своей бесприютностью
после проверки таблицы розыгрыша.
Знобит голая панель
и когда холод подкрался тихой сапой.
А ты, как потерянный спаниель,
ноздрями ищешь теплины запах.
Я чураюсь вылизанных, продуваемых тротуаров.
Бегу их с голодной собачьей прытью.
Держусь неухоженных улочек с домами старыми,
где есть подворотни и можно укрыться.
На проселочной дороге
На далеком проселке, укрывшись от нежданного ливня
под козырьком случайной сараюшки, я торчал,
Дождь стоял стеной отвесной —
сплошная непроглядная, парующая вода.
Бражно пахло сладковатой прелью,
точно остатками загульного, бесшабашного пьянства.
Я ощущал себя на покинутой параллели,
в неоткликающемся пространстве.
Но меня не смущали ни стылое сиротство,
Ровно преследуемый бедолага, от чуждого, враждебного мира
огражденный линией высокого напряжения.
...Я не обрадовался, когда подле моего укрытия
притормозил отчаянный “жигуленок”, как выбравшийся
я с грустью посмотрел на оставленную под дождем галактику.
Собачья преданность
Охраняет малину — не подступишься —
крапива — трава кусачая.
Как собаки пастушечьи
вверенный участок.
Выкинула свои рапиры,
жалящие безбожно,
непролазная крапива —
страж надежный.
Чем оплачена — запахом редкостным,
хмелем из чародейской заначки —
эта непонятная преданность,
и в самом деле собачья?..
...Я ухожу от приманчивой ягоды,
Вряд ли малина нужна крапиве,
малине крапива — безоговорочно.
На счастливом берегу
Солнце, речка —
благодать.
Тени рыбешек мечутся,
а самих не видать.
Вон мелькнуло серебро полошливое —
и нет следа.
Словно монета брошенная,
чтобы вернуться сюда.
Вернувшаяся птица
Дорога, по которой я топаю,
Словно старатель в лотке,
моет песок волна...
Этот волжский откос,
дом на том берегу
без удушливых слез
я встречать не могу.
Сглотнув радостный ком,
как в конечном труде,
я стремглав босиком
устремляюсь к воде.
...Вернувшаяся птица,
разглядываю в старательском
того, что искал вдалеке.
В родной сторонке
Небо после дождя будто вылиняло.
За исхудалыми тучами слабое угадывается солнце.
Потревоженные ветви сыплют остатки
Дорога кажется выстекленной
свежим утренником затяжной весны.
Далеким ружейным выстрелом
чудится скрип сосны...
А солнечный свет сеется, словно сквозь ситце.
И вот уже высветлил вымокшие жерди ограды.
Хочется с окружающей тишиной раствориться,
стать частицей чаемой радости.
Ирония судьбы
Из уголовного мира я угодил в общество писателей.
В отличие от рецидивистов особо опасных,
они знаются с жизнью по касательной.
И однажды найденное, как леденец, обсасывают.
По сравнению с литературной братией
Хоть снова уходи в подворотню
за продолжением песни.