Улус Джучи
1. Перед телевизором
Золоченое брюхо ханского вертолета
засверкало роскошно над заснеженным лесом.
— Велик, огромен Улус Джучи,
но непобедима доблестная армия монголов,
и прекрасно она вооружена.
— Хороша была армия и у японцев,
есть у них такая солдатская песенка:
“Когда наша дивизия мочится у Великой Китайской стены,
над пустыней Гоби встает радуга,
сегодня мы здесь,
завтра в Иркутске,
а послезавтра
будем пить чай в Москве!”
Перевод Аркадия Стругацкого,
он пел эту песенку
и по-русски, и по-японски.
— Вы были с ним друзья?
— Сильно сказано,
большая разница в возрасте.
Хотя июльским утром,
в некой квартире на юго-западе,
семь бутылок “Эрети”,
было такое грузинское вино,
дешевое, кисленькое,
но совсем неплохое.
— Смотрите же, как картинно
выпрыгивают всадники из вертолетов на снег,
сразу строятся в боевые порядки.
Куда они,
штурмовать Рязань?
— Очень даже и может быть!
Пока мы тут с вами калякали,
наступила зима,
пооблетели листочки календаря.
Какое сегодня число?
Пятнадцатое декабря
тысяча двести тридцать седьмого года.
2. Поскачем
В угоду нежгучему вкусу
Ветров, нанимающих нас,
По бывшему Джучи Улусу
Поскачем, прищуривши глаз.
Пускай громоздятся подобья
Заводов, и фабрик, и школ,
Мы будем на все исподлобья
Глядеть, как надменный монгол.
По нищему Старому свету
Мы мчимся на новом авто,
Мы тоже любили все это,
Понять невозможно, за что,
Когда у ступеней истертых
Молить “А быть может, а вдруг”
Бесцельней, чем завтрашних мертвых
Лечить наложением рук.
Подмосковные вечера
Сначала цветет черемуха,
потом сирень,
целое море сирени!
Он стоял и курил
на балконе двухэтажного деревянного дома,
роскошь по тем временам.
Приближалось утро.
Он говорил про себя:
три недели,
ты, конечно, уже все подписал.
Ах, Ваня, Ваня,
— а помнишь Азов,
офицеров тех белых,
мальчишек гордых, горячих.
Ах, Азов, Азов,
это ведь зов!
Вот когда пришел ко мне
этот зов!
А еще — вспомни Кронштадт
и Феодосию,
матросов с их полоумными клешами,
Сережу Шмелева, сына писателя.
Больше ведь мы с тобой не увидимся,
очных ставок у нас не делают.
Ударил тут соловей,
царь лесов и полей,
весь мир наполнил свистом и щелканьем,
призывал подругу,
обещал
быть верным мужем,
защитником, покровителем,
угрожал сопернику.
“Жрать хочет, потому и поет”,
и вспомнился Зощенко,
тихий такой, пригожий,
хорошо, что мы его не шлепнули,
хоть, Ваня, ты и настаивал.
Пройдет некоторое количество времени,
и как раз в этих местах
будут написаны
“Подмосковные вечера”.
Русским поэтам
Русский язык
скоро станет древним, мертвым.
Конечно, останутся
немногие специалисты
по Достоевскому, Толстому, Чехову,
даже по Пушкину,
Боже, меня прости…
И когда народ
совершенно исчезнет,
имя его не будет забыто.
Помним же мы буртасов, невров,
кровь их бурлит в наших жилах,
может излиться в теплую ванну,
если чего.
Поэты,
имя вам — легион!
Говорят, вы — никчемные существа,
это неправда — творите!
Громоздите Пелионы на Оссы,
возводите вавилонские башни
из текстовок
на будущем ископаемом языке!
Герою
Мне Тифлис далекий снится...
О. М.
Как подарок драгоценный,
Что вручают нам гроба,
Сберегает Князь Вселенной
Старой злобы погреба.
Там в прохладе, там в покое
Хорошо себя забыть
И вино отцов лихое
В безрассудной жажде пить.
Где наивный белый танец,
Та беспечная страна?
Ободрился голодранец,
Выпив этого вина.
Он давнишний мой знакомец,
Беззаконный лжец и псих,
Общежитских дев питомец,
Утешитель верный их.
Ну, летучий, ну, голландец,
Погуляй. Разрешено!
Рядом тянет иностранец
То же смутное вино.
И гремят ключи от бездны,
И, взмывая в вышину,
Люцифер глядит любезно
На локальную войну.
Памяти Бориса Лапина
Солдат, учись свой труп носить...
Б. Л.
Этот умник был, а этот был простак,
Этот этак был убит, а этот так.
Все в порядке, мудрецы и голяки,
У войны не притупляются клыки.
Нынче новые настали времена,
Значит, скоро будет новая война.
Пусть ракеты, а не ранцы и штыки,
У войны не притупляются клыки.
Ибо роза — это роза, это боль,
Видишь, девушка стоит, желтофиоль.
Как стоит она печально у стены,
Подойди и расскажи, что ты с войны,
С бесконтактной современнейшей войны.