Публикуемые ниже письма извлечены из дневников писателя Бориса Александровича Лазаревского (1871 — 1936), хранящихся ныне в фонде Б. А. Лазаревского (96/43) в Литературном архиве Музея национальной письменности в Праге (Literбarni archive Pamбatniki Nбarodniho Pisemnictvi).
Б. А. Лазаревский начал публиковаться еще в 1894 году и до революции успел выпустить семитомное собрание сочинений и девять книг рассказов. Эмигрировав в 1920 году, он опубликовал за рубежом еще пять томов художественных произведений. Но, может быть, самое значительное, что осталось после него, — это, по разным подсчетам, около 60 тетрадей дневников, разбросанных в настоящее время по различным архивам (РГБ, РНБ, РГАЛИ, ИРЛИ). Выдержки из дневников были в свое время опубликованы: «Записи о Чехове в дневниках Б. А. Лазаревского» — «Литературное наследство», т. 87; «Из дневника Бориса Лазаревского» — в сб.: «Диаспора», Париж — СПб., 2001.
Дневники, которые Лазаревский вел всю жизнь, начиная с 1886 года (почти все тетради с дореволюционными записями сохранились), интересны не только тем, что в них автор досконально и подробно записывал события своей довольно насыщенной жизни (он учился на юридических факультетах Новороссийского и Киевского университетов, работал помощником машиниста депо станции Казатин Юго-Западной железной дороги, служил в следственном отделе Севастопольского военно-полевого суда, в годы русско-японской войны был военным прокурором во Владивостоке), разговоры с писателями, артистами, художниками, но и тем, что он имел обыкновение вклеивать в них полученные письма, пригласительные билеты, подаренные фотографии, набрасывать шаржи, зарисовывать увиденное (он недурно рисовал), что делает их и памятником быта ушедшей эпохи.
Особенно этим богаты его дневники эмигрантского периода, из которых, по-видимому, сохранилась только незначительная часть. Дневники за 1925 и 1928 — 1929 годы были найдены советскими поэтами И. И. Гончаренко и Б. А. Слуцким в груде русских книг, награбленных фашистами, в румынском городе Крайова, а дневники за 1920 — 1922 годы сохранились в упомянутом выше Литературном архиве Музея национальной письменности. Настоящая публикация — только малая часть тех писем, которые вклеены между страницами дневника (там есть письма И. Д. Сургучева, А. М. Дроздова, А. Н. Толстого и других). Кроме того, там много записей встреченных Лазаревским в его странствиях людей (перед тем как очутиться в Париже, он успел побывать и делопроизводителем управления, занимавшегося ускоренной подготовкой офицеров флота в условиях военного времени, затем оказался в 1918-м в Киеве, позже в Ростове-на-Дону — стоял близко к ОСВАГу, потом в Тифлисе и, наконец, будучи контролером на французском пароходе, курсировавшем между Батумом и Марселем, получил возможность уехать за границу, сначала в Константинополь, а потом и в Берлин, Париж, Прагу, опять в Париж).
Публикуемые письма интересны в первую очередь подробно воспроизведенной бытовой стороной жизни эмиграции (Куприн), раскрытием взаимоотношений писателей с издателями (Куприн, Бунин, Мережковский), а также друг с другом (Куприн — Бунин — Чириков), они дают дополнительную краску в освещении жизни парижской богемы (Л. Чирикова — А. М. Дроздов), напоминают нам об авторах почти забытых (И. Сургучев, Е. Чириков, А. Дроздов).
Литературное дарование Лазаревского обычно оценивается не очень высоко, в нем традиционно видят не слишком умелого подражателя А. П. Чехова, к которому он относился с нескрываемым обожанием. Однако высокая оценка суровым и придирчивым Буниным отдельных произведений Лазаревского, написанных в эмиграции, должна заставить нас более внимательно и благожелательно отнестись к его наследию (не исключено, что и рассказ Бунина «В Париже» навеян обстоятельствами смерти писателя). Но то, что высокое мнение должно составиться о его дневниках, которые он сам считал едва ли не «самым важным» (см.: Автобиография. РГАЛИ, ф. 278, оп. 1, ед. хр. 10, л. 6), что он сделал, — несомненно.
Все письма публикуются с указанием тома дневников и страницы вклейки.
Пунктуация приближена к современной.
И. А. Бунин — Б. А. Лазаревскому
1
[12 декабря 1921]
Дорогой Борис Александрович,
Поправок в «Госп<одине> из С<ан->Фр<анциско>»[1], мне кажется, я не делал[2]. На пароходе Господин сна не видал[3].
Сейчас получил Ваше письмо с просьбой устроить Вам помощь в «Комитете»[4]. Я дел «Комитета» не знаю, не был на его заседаниях уже месяца 2. На следующее зас<еда>ние не пойду — прежде всего потому, что опять слег в постель — то же, что в прошлом году.
Если будет возможно, будет Вера Ник<олаевна>[5]. Она говорит, что деньги в Ком<итете> могут быть только после 15 Дек. Так что в следующую среду, т. е. 14 го, денег, вероятно, не будет.
Ваш Ив. Бунин.
Понедельник 12 го
Дневник. Моя жизнь. Paris. 1921. II. Письмо вклеено между 362 и 363 страницами.
[1]«Господин из Сан-Франциско» — рассказ И. А. Бунина, написанный в 1915 году.
2 Возможно, что обсуждение деталей текста «Господина из Сан-Франциско» связано с предстоящей публикацией, к которой мог быть причастен Б. Лазаревский.
[3] Сон герой рассказа видит в Неаполе, откуда он переезжает на о. Капри. Дословно: «…элегантный молодой человек, встретивший их, на мгновение поразил господина из Сан-Франциско: он вдруг вспомнил, что нынче ночью, среди прочей путаницы, осаждавшей его во сне, он видел именно этого джентльмена…» (Бунин И. А. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 4. М., 1966, стр. 318).
[4] Комитет помощи русским писателям и ученым во Франции (1921 — 1939) был основан с целью организации материальной и моральной поддержки, развития связей с учеными и учебными заведениями. Основатель Комитета — Н. В. Чайковский. Председателями в разное время были С. А. Иванов, С. Г. Сватиков, И. Н. Ефремов.
[5] Муромцева-Бунина Вера Николаевна (1881 — 1961) — жена И. А. Бунина, мемуаристка.
2
16 дек<абря> 1921 г.
Дорогой Борис Александрович.
Вера говорит: «Будут деньги — дадут — я очень помню о Борисе Александровиче»[1].
Что еще сказать?
Прочитал Ваш рассказ «Темной ночью»[2]. Что за чудо? Ни одного из недостатков Ваших! (Простите, дорогой, по-товарищески!) Так хорошо, как я давно не читал вообще рассказов! Все, все хорошо! Ваш Ив. Бунин.
Дневник. Моя жизнь. 1921. II. Письмо вклеено между 342 и 343 страницами.
1 Речь идет о материальной помощи, которую Б. Лазаревский просил у Комитета помощи русским писателям и ученым во Франции.
[2]У Лазаревского имеется сборник под названием «Темная ночь. Рассказы 1919 — 1922» (Париж, 1923), открывающийся упоминаемым рассказом, написанным в 1921 году. Возможно, Бунин прочитал его в периодике, или же он был послан ему автором.
3
17-XII-22
1, rue Jacque Offenbach, Paris XVI
Дорогой Борис Александрович,
Спасибо за письмо, я очень люблю Ваши письма, они всегда интересны и всегда так свободно пишутся Вами. Спасибо и за адрес Топича[1]. Но, дорогой, уже довершите любезность. Черкните ему мой адрес и скажите, что Вы писали мне о нем, о его желании вступить со мной в переговоры насчет перевода и издания по-чешски моих писаний — и что я к его услугам. Самому мне писать ему неловко — что же я буду набиваться?
Жму Вашу руку,
Ваш Ив. Бунин.
P.S. Что «Рус<ская> мысль»?[2] Почему Вы там не появляетесь? Что и где Чириков?[3] Вообще написали бы побольше о собратьях по ремеслу.
Дневник. Praha. 1922. II. Письмо вклеено между 218 и 219 страницами.
[1]Топич Ф. — глава книгоиздательства в Праге в первой половине 1920-х годов. Видимо, переговоры с ним не увенчались успехом, так как в его издательстве произведения Бунина не выходили. Но в 1924 году он выпустил перевод «Суламифи» А. И. Куприна.
[2]«Русская мысль» — литературно-политический и научный журнал, который возобновил в эмиграции (в 1921 — в Софии, в 1922 — в Праге, а затем — Прага — Берлин и последний номер в 1927 — в Париже) П. Б. Струве (в 1880 — 1918 годах он издавался в Москве).
[3]Чириков Евгений Николаевич (1864 — 1932) — прозаик, драматург, публицист, мемуарист. В эмиграции — с 1920, в Праге — с октября 1921 года.
А. И. Куприн — Б. А. Лазаревскому
1
[1920]
1, rue Jacques Offenbach[1]
Passy Paris (16) 16-25 Passy
Дорогой Борис Александрович,
Если ты телеграфируешь за день-два, то я попрошу кого-нибудь приискать тебе недорогую комнату с пансионом[2] [cам я не выхожу: грипп][3].
Самое лучшее, если ты известишь Илью Василевского[4], чтоб он тебя встретил на Лионском вокзале. Он очень тебя любит и помнит и благодарит, ты его провожал с юга России. Егоадрес: Elias Wassilevsky 3, rue des Eaux Paris 16.
Это тоже в Passy[5], недалеко от меня (недалеко, конечно, по-парижски). Очень рад буду тебя увидеть.
Твой А. Куприн.
Не могу не упредить тебя, что жизнь здесь дорога, трудна, а люди жестокие эгоисты и шарлатаны (говорю про русских).
А. К.
Дневник. 1920. Письмо вклеено между 427 и 428 страницами.
[1]Квартиры Буниных и Куприных располагались рядом: на одном этаже в одном и том же доме.
[2]Лазаревский приехал в Париж в 1921 году.
[3] Куприн в переписке пользовался преимущественно квадратными скобками.
[4]Василевский Илья Маркович (Не-Буква,1883 — 1938) — фельетонист, критик, издатель. Переехал в Париж из Константинополя в 1920 году, где издавал «Свободные мысли», в конце 1921 года оказался в Берлине, участвовал в газете «Накануне». В 1923 году вернулся в Россию, где занялся критикой эмигрантской литературы. Был репрессирован. Реабилитирован посмертно.
[5]Район Парижа, где проживало много русских эмигрантов.
2
Лазаревский! Вывод из предыдущей статьи[1] таков:
1) Следи за желудком
2) Посещай дурные дома не чаще 2-х раз в неделю
3) Перед обедом пей Amer-Picon[2]
и
4) Уважай старших
А. Куприн.
1921.1.VII
Дневник. Моя Жизнь. Paris. 1921. II. Запись на стр. 12.
[1]Тема вклеенной Лазаревским в свой дневник статьи не имела отношения к записи, и в этом и заключен юмор текста Куприна.
[2]Сорт вина (прочитано предположительно).
3
Вечно[1]
Ты смешон с седыми волосами…
Что на это я могу сказать?
Что любовь и смерть владеют нами?
Что велений их не избежать?
Нет, я скрою под учтивой маской
Запоздалую любовь мою.
Развлеку тебя веселой сказкой,
Песенку забавную спою.
Локтем опершись о подоконник,
Засмотрелась ты в душистый сад…
Да. Я видел. Молод твой поклонник.
Ловок он и строен, и богат.
Все твердят, что Вы друг другу пара.
Между вами только восемь лет…
Я тебе для свадебного дара
Присмотрю рубиновый браслет[2].
Жизнью новой, светлой и пригожей
Заживешь в довольстве и любви.
Дочь родится на тебя похожей,
Не забудь же, в кумовья зови.
Твой двойник! Я чувствую заране,
Будет ласкова ко мне она.
В широте любовь не знает граней:
Сказано — как смерть она сильна.
И никто на свете не узнает,
Что годами, каждый час и миг
От любви томится и вздыхает
Вежливый, почтительный старик…
Но когда потоком жгучей лавы
Путь твой перережет гневный рок,
Я с улыбкой, точно для забавы,
Беззаботно лягу поперек.
1921.25/XII
А. Куприн.
Лазаревский! Борис!
Не мне, Твоему сверстнику [в наши годы ничего не значит, что ты старше меня на 12 лет[3]], не мне учить тебя, но… Дружески прошу тебя: обрати пристальное внимание на первую строку этого скромного стиха.
АК
Дневник. Моя жизнь. Paris. 1922. I. Запись на стр. 3.
[1]В стихотворении и письме содержится намек на очередное любовное увлечение Лазаревского, который вообще отличался большой влюбчивостью.
[2]Аллюзия на повесть А. И. Куприна «Гранатовый браслет».
[3]Ирония: Лазаревский старше Куприна всего на год.
4
Открытка. Штемпель: 10.1.1922. Адрес: 9, rue Pierre, Chasson Hotel d’[1]
.............................................................................
Я думаю: А жив ли Лазаревский?
Зачем доселе к нам не кажет глаз?
Влюблен ли по уши сатир наш Невский?
Иль сплетню съел в один недобрый час?
Прохожу в бистро. Подходит парижский поезд. Остановлюсь и смотрю на виадук. Вдруг опять послышится: «це ж я! Эге!». Но нет[2].
Твой А. Куприн.
Дневник. Моя жизнь. Paris. 1922. I. Открытка вклеена на стр. 30.
[1] Конец слова заклеен.
[2]Приезд Лазаревского в гости к Куприну, возможно, в Севр-Виль-д’Авре, откладывался.
5
Сегодня Лазаревский (Борис), проходя мимо слепого нищего, украл из его деревянной чашки пять копеек. Чему были свидетелями вся семья Куприных.
А. Куприн.
1922. 20.I.
Это в<е>рн<о>. Е. Куприна[1].
Безграмотная Ксения[2] поставила крест +.
Дневник. Моя жизнь. Paris. 1922. I. Запись на стр. 47.
[1]Куприна Елизавета Морицевна (урожд. Гейнрих; 1882 — 1942) — вторая жена Куприна.
[2]Куприна Ксения Александровна (1908 — 1981) — дочь А. И. Куприна от второго брака, актриса. Вернулась в СССР в 1958 году. Автор книги воспоминаний «Куприн — мой отец» (М., 1971). Указание на безграмотность в чем-то соответствует действительности: как пишет сама Ксения Александровна, она долго не хотела учиться писать и читать по-французски.
6
[25 — 26 мая 1922]
Дела, конечно, делами[1]. Поэтому сначала о делах. Впрочем, два твоих дела тесно сплетаются в одно, но сплетаются не на манер ловкого рязанского лаптя, а вроде полесского колтуна[2].
Книги в Париже — все сели. Не только Боссаровские[3], а даже великий Pierre Benoit[4] не торгует ни одним экземпляром. Когда выпустят Браслет[5], черт один знает. Причина — Генуя[6], которая только раздразнила французское нетерпеливое общество и, подобно онанизму, дала не удовлетворение, а отвращение. Все это время французы ничего не читали, кроме газет, а теперь сжались, как улитки.
Да еще нам всем нагадил Мережковский[7]. Он по какому-то допотопному контракту всучил Bossard’у чуть ли не все свои сочинения, связав сроками появления их в свете. М<ожет> б<ыть> и не так. Во всяком случае на днях, когда Мережковский пришел с очередной жалобой, Roches[8] сказал ему приблизительно следующее: Je m’en f…t votre e’dition complet en quarante volumes![9] Н-да-с.
Когда ты выйдешь? Ну, что я тебе скажу на это? Французы требуют романа. Браслет они печатают очень нехотя, через силу. Там всего только две повестушки, остальное мелочь. Если бы не вышеупомянутые препоны, если бы книги пошли дружно, — не было бы сомнений, что и твоя книга появится скоро[10]. Теперь же остается только гадать на кофейной гуще. Рассказы твои очень хороши, и мне сердечно жаль, что выход их замедлился. Но, скажи, чем я могу помочь Тебе? К Монго[11], однако, схожу. Его так захвалили за прежние переводы, что он обкушался лестью и вспучился. [Это шутя и любя.]
Пожалуйста, пиши поинтереснее. Не сидишь же ты с утра до вечера в темном нужнике, записывая свои впечатления при свете огарка в толстые тетради? Оставь что-нибудь и для друга.
Твой А. Куприн.
При последнем нашем свидании ты сказал такую фразу: «Как это ты (т. е. я) пролез в Figaro?[12] По умыслу или по неопрятности ты употребил это выражение? Не виляй.
АК
Дневник. Моя жизнь. Paris. 1922. I. Письмо вклеено между 242 и 243 страницами.
[1]Начало письма, по-видимому, отсутствует.
[2] Куприн употребил это выражение, хорошо зная природу и присловья Полесья.
[3] Боссар — французский издатель, публиковавший произведения многих русских авторов, в том числе Бунина.
[4] Бенуа Пьер (1886 — 1962) — известный французский писатель. Особенный успех ему принес роман «Атлантида» (1920).
[5] Имеется в виду сборник Куприна «Гранатовый браслет» (1922), куда вошла одноименная повесть.
[6] В Генуе в 1922 году (10 апр. — 19 мая) состоялась международная конференция по экономическим и финансовым вопросам с участием 28 европейских государств и России, а также 5 британских доминионов. В ходе конференции российской делегации удалось заключить Раппальский договор с Германией.
[7] Мережковский Дмитрий Сергеевич (1866 — 1940) — русский писатель, религиозный философ. В эмиграции с 1920 года.
8 По-видимому, имеющий отношение к издательству Боссара служащий.
[9] «Мне на… на издание ваших гарантированных томов» (франц.).
[10] Речь идет, по-видимому, о книге «Темная ночь. Рассказы 1919 — 1922», вышедшей в Париже в 1923 году. Ранее в Париже Б. Лазаревский издал сборник «Птицы ночные» (1921), а в 1928-м — «Голос Родины. Новые рассказы».
[11] Монго Анри — французский переводчик и литературовед. Переводил, в частности, Достоевского, занимался творчеством Пушкина. Переписывался с Куприным, перевел такие его произведения, как «Яма», «Гранатовый браслет», «Белый пудель», «Листригоны» и др.
[12]«Фигаро» — французская ежедневная газета, издающаяся в Париже с 1826 года.
7
Париж, 21 июня 1922 г.
Ты плавал, Борис, на пароходах? Ты слыхал иногда ночью дикий женский крик на палубе для простонародья: Батюшки! Да никак меня ебуть?!.
Вот так-то и я — мужчина — только теперь догадался, что и со мной проделывают такую же штуку! Моим именем пользуются, под меня [нельзя же обойти] берут деньги, а мне самому скоро предложат чьи-нибудь поношенные штаны, и ведь, чем черт не шутит, придется взять.
Понимаешь ли Ты, каким влиянием я пользуюсь? Обратись — или я от Твоего имени* обращусь — к Милюкову[1], Чайковскому[2], Бунину, Миронову[3], Дусану[4]. Мое слово ничего не весит. И basta cosi[5].
* и письмом.
Благословляй свою судьбу ежедневно в часы намаза, во время колокольного звона, во все минуты дня и ночи. Париж прекрасен? Прекрасен. Французы милы? Бесконечно. А вот эмиграция, да еще в горьком парижском отстое.
«Для чего я обращен в скота!»
Саша Черный
Но Ты… ты ведь вечно будешь жаловаться. И в раю, куда ты, несомненно, будешь пущен первым, Ты, наверное, найдешь предлог пожаловаться Всевышнему на какой-нибудь прыщик.
Не сердись, ангел. Пишу любя, а нервы у меня вроде струн моего Seures ville d’Avray’ского[6] пианино.
Увидь Сургучева[7]. Скажи ему, что я твердо помню наше мимолетное знакомство в Эссентуках, в Новой гостинице. Я мог ему тогда показаться нелюбезным. Причина была мой ишиас. Представь себе больной зуб величиною с ногу. Вот так у меня тогда болела нога от крестца до мизинца. Однако я очень люблю все, что он пишет. А его чудесные слова о восьмиголосном канонном пении удивительно оправдались! В английской (официальной) церкви давно, благодаря Виктории[8], введена русская панихида, а ныне из-за прелести церковного нашего богослужения многие англичане переходят в православие. Это — изумительно.
Пиши мне, пожалуйста, почаще. Только отвлекись от себя и будь таким очаровательным рассказчиком, каким ты бывал иногда в Севре[9].
Твой А. Куприн.
Дневник. Моя жизнь. Paris. 1922. I. Письмо вклеено между 300 и 301 страницами.
1 Милюков Павел Николаевич (1859 — 1943) — общественный и политический деятель, историк, социолог, публицист. Редактор газеты «Последние новости» (Париж, 1921 — 1940), председатель парижского Союза писателей и журналистов, глава Объединения иностранных журналистов в Париже.
[2]Чайковский Николай Васильевич (1850/1851 — 1926) — общественный и политический деятель, председатель парижского Комитета помощи русским писателям и ученым.
[3]Миронов Мирон Петрович (1890 — 1935) — журналист, издатель. Работал в петербургской газете «День», «Биржевых новостях», редактировал киевскую газету «Наш путь». В эмиграции основал еженедельный журнал «Иллюстрированная Россия» (1924 — 1939), в которой печатался Куприн.
[4]Дусан И. В. — член правления акционерного общества, созданного специально для материальной поддержки журнала «Иллюстрированная Россия».
[5]Достаточно (итал.).
[6]Имеется в виду расстроенное пианино на даче Куприна в Севр-Виль-д’Авре.
[7]Сургучев Илья Дмитриевич (1881 — 1956) — прозаик, драматург. Большой популярностью пользовалась его пьеса «Осенние скрипки». В Праге организовал Русский театр, потом обосновался в Париже.
[8]Виктория (1819 — 1901) — королева Великобритании с 1837 года.
[9]Куприн упоминает приезды Лазаревского к нему на дачу в Севр-Виль-д’Авре.
8
Paris 21, VI, 1922
Милый Барбарис![1]
Письмо мое с пятью марками — первое по очереди[2]. Это — второе, на другой день. Твое письмо попало в промежутке.
Нет. Наши мысли очень сходятся. В письме № 1 я тебя упрекал, что пишешь только о себе, а твое промежуточное письмо — просто прелесть. Я ржал и радовался, читая его.
То, что Ты видел в Батуме[3] во сне, тоже правда. Комодами я не топил печей, а менял их на муку, крупу и соль. Зато срубил и распилил и порубил на щепы несколько тополей, берез и лип из моего сада. Ах! Какой хуй собачий теперь хозяйничает в моем милом, северном, ароматном саду?[4] «Нравятся ли вам, о иноземец, достижения революции?» (пример из разговорной книжки).
Но видеть во сне Василевского[5], моющего ноги коньяком, — это, несомненно, предзнаменует большие государственные перевороты, затмение солнца и трясение земли.
Где издаваться? Попробуй в Праге. Там есть какое-то Slovensko Nacladatelstwo. Издатель Тиль (Георгий)[6]. Вступив в переговоры, замани его мною. Куприн-де одумался, простил Тиля и опять готов давать ему свои новые сочинения.
Здесь — немыслимо. Сейчас на рынке два тома Бунина, томов 25 Мережковского, моих три — «Суламифь», «Гр<анатовый> Браслет» и «Дуэль»[7]. Ни одной книжки никто не покупает. Да что мы! Pierre Benoit[8] и тот не идет. И все это несмотря на прекрасную «прессу». А у Bossard’a[9] новый ужас. Как плотина ляжет поперек роман Гребенщикова[10]. Это уже ни пешим обойти, ни конем объехать. Андрюша Монго не в переносном, а в прямом смысле кусает свои пальцы.
Мы так бедны, что сейчас Е<лизавета> М<орицевна>[11] обстригла меня собственноручно ради экономии. Вышло нечто столь невероятно похабное, что придется сидеть месяца три дома, никуда не выходя. Послал бы я Тебе один локон для вклейки в дневник[12], но — helas![13] — похоже на волчью шерсть.
А впрочем, твой сердечно.
А. Куприн.
Пиши!!!!
Приписка наверху листа:
Жизнь моя плоха. Одно удовольствие и утешение, что все трое кусаем друг друга. Удовольствие бесплатное!
Приписка сбоку листа:
P.S. Извини, что пишу слишком «по-русски».
Дневник. Моя жизнь. Paris. 1922. I. Письмо вклеено между 300 и 301 страницами.
[1]Характерное для Куприна шутливое обращение к другу.
[2]См. письмо от 21 июня 1922 года (7).
3 После пребывания в Тифлисе в 1919 году Лазаревский устроился билетным контролером на французский рейсовый пароход Батум — Марсель.
[4]Дом Куприна в Гатчине, где он постоянно жил с 1911 года, был куплен им в рассрочку.
5 То есть И. М. Василевского. См. примеч. 3 к письму 1.
6 Тиль (Тилль) Георгий Иосифович (1891 — ?) — издатель пражской газеты «Русское дело», при которой выпускались небольшие книжки Библиотеки «Русское дело», содержащие произведения русских классиков. В 1920 году организовал «Славянское издательство», выпускавшее произведения классиков и писателей-эмигрантов, которое из-за конкуренции было ликвидировано в 1924 году.
[7]Так, на французский манер, Куприн назвал свою повесть «Поединок» («Le duel»).
[8]См. примеч. 4 к письму 6.
[9]Боссар — см. примеч. 3 к письму 6.
[10]Гребенщиков Георгий Дмитриевич (1882 — 1964) — прозаик, драматург, публицист, переводчик. В эмиграции с 1920 года, жил сначала в Париже, потом переехал в США. Куприн намекает на многотомную эпопею Гребенщикова «Чураевы», которая начала печататься в «Современных записках» (1921 — 1922, № 5 — 10) и должна была состоять из 12 томов. Также в Париже вышло его шеститомное собрание сочинений (1922 — 1923).
[11]Жена Куприна; см. примеч. 1 к письму 5.
[12]Куприн обыгрывает привычку Лазаревского вклеивать в дневник мелочи быта: игральные карты, билеты, визитные карточки и пр.
[13]Увы! (франц.)
9
Открытка. Адрес: Milesovska ul. Vinogrady. IX, Praha Schehoslowakia
[Июль 1922]
Дорогой Боб! От Мая[1]— ни звука. Согласен с Тобою, что можно и 5%, но общей пользы ради, почему не попробовать 7[1]/2%? Не исходя от мысли: «Он просит больше меня», а от соображения: «Он верно делает, что повышает гонорары». Неужели «Venkow»[2] что-нибудь мое уже схряпал? Гаринские[3] условия, конечно, хуже 5%.
Увидишь Аничкова[4], скажи ему 1) мой любовный привет. 2) досадно, что никак не мог с ним увидеться в Париже (я сидел без штанов, а он чинился). 3) очень я был бы лестен прочитать его мою биографию, но не знаю, где достать, да и денег нет купить[5].
Твоя Мажена[6] — прелесть. Целуй ей от меня ручку и пришли мне ее фотографию.
Неужели Ты так-таки ни у кого не спросил — купят ли моего «Д<он> Карлоса»[7] на русском или нет? На чешский его невозможно перевести окончательно. Эх, только русский поддается изумительной шиллеровской краткости и силе.
Твой Куприн.
Новый адрес мой. 1 bis, Brd Montmorency. Paris (XVI).
Приписка сбоку:
Да, послушай, прилагай каждый раз адрес, а то подумаешь, что ты <1 сл. нрзб.>, пишуща — в пространство!
Дневник. Praha. 1922. II. Вклеено между 36 и 37 страницами.
[1]Имеются в виду переговоры Куприна с издательством Nakladatelskбe druzstvo Mбaje.
[2]«Венков» — вероятнее всего, владелец издательства.
[3]Фамилия прочитана предположительно.
[4]Аничков Евгений Васильевич (1866 — 1937) — критик, историк литературы, прозаик. В 1917 году был направлен в русский экспедиционный корпус во Францию, по окончании войны остался в Югославии. С 1920 года — профессор Белградского университета. Участвовал в деятельности Русского научного института в Праге.
[5]Берлинское собрание сочинений Куприна (1921) сопровождала вступительная статья Е. Аничкова.
[6]Знакомая Лазаревского в Праге. В сборнике Лазаревского «Голос родины» есть рассказ «Мажена».
[7]Речь идет о переводе с подстрочника пьесы Ф. Шиллера «Дон Карлос», которую Куприн готовил для Большого драматического театра в Петрограде. Этот перевод делался по инициативе Ф. И. Шаляпина. Его одобрил М. Горький. Но постановка пьесы в переводе Куприна не была осуществлена. Куприн предлагал свой перевод для печати в России (издателю В. С. Миролюбову), но он так и не был напечатан, что очень огорчало писателя, который много сил положил на столь необычный для него труд — перевод в стихах.
10
[Август 1922]
1 bis. B-rd de Montmorency (№ 1)
Милый Бориска,
Ну, и клять[1] с ними. В крайнем случае я соглашусь и на 5 %. Чириков, правда, сказал, что я не Федоров[2], но (между нами) я тоже и не Чириков, а нечто в другой плоскости. Однако крона — кроною. Франк — франком. Я беден ужасно. Поговорил ли с переводчиком и издателем. Напиши им, как мое доверенное лицо. [Ты мне остался должен 2 фр. 15 сант.] И… «бух каштан в воду!»[3]
Что им послать? Нельзя ли Соломона и Пегих лошадей[4]? И еще что-нибудь? Или детские рассказы пускай попросят?[5] Или Яму?[6] Или другие мелочи? Или сразу V томов[7]. Подумай.
Вепкову при случае скажи, что все мы, русские писатели за границей, хотим писать коллективный протест против наглых переводов без спроса и без денег. Напечатаем его во всех мировых газетах. Обратимся в Лигу Наций. Заведем черную доску для пиратов. Пощупай в этом смысле Чирикова, Сургучева, Амфитеатрова[8]. Да, моего письма не показывай. Ч<ириков> обидится, а я его обидеть не хотел. Только я другой — вот и все.
Скажи Мажене, что я тоже, как и ты, знаменитый писатель. Поэтому поцелуй у нее ручку и попроси для меня ее портрет.
Твой А. Куприн.
Дневник. Praha. 1922. II. Письмо вклеено между 54 и 55 страницами.
[1]Слово прочитано предположительно.
[2]Федоров Александр Михайлович (1868 — 1949) — русский писатель, находившийся под влиянием И. А. Бунина, с которым был творчески и лично связан. В эмиграции — с 1920 года (Болгария).
[3]Возможно, некое выражение, употребляемое в разговорах Куприна и Лазаревского.
[4]Куприн называет свои произведения «Звезда Соломона» (1917) и «Пегие лошади».
[5]«Рассказы для детей» А. И. Куприна вышли в Париже в 1921 году.
[6]«Яма» — роман Куприна. Вышел по-французски под названием «La fausse aux filles» («Яма с девками») в 1923 году.
[7]Возможно, речь идет об уже изданных к этому времени томах из берлинского 12-томного собрания сочинений (1921 — 1925).
[8]Амфитеатров Александр Валентинович (1862 — 1938) — русский писатель, весьма популярный у массового читателя. В Петербурге был предпринят выпуск его 37-томного собрания сочинений (вышло 34 книги). Бежал из России на лодке с семьей в Финляндию, потом оказался в Праге, впоследствии поселился в Италии.
11
[Август 1922]
Дорогой Борис,
Давно бы я Тебе написал. Но ты не давал даже летучих адресов. А только писал: «здесь я на минутку; установлюсь где-нибудь прочно — извещу».
Так прошло два месяца.
Мы живем все там же, в двух комнатах, перегруженных мебелью, тряпками, подушками, всякой рухлядью. Темнота. Ссоримся помаленьку. Миримся. Изредка хожу с Ксенией в кинема. Терпеть не могу. А за три с половиной часа сиденья так отсидишь жопу, что по пути домой ее никак не разомнешь. Кроме того, Ксенка склонна к пьесам комнатным, сильно драматическим, а я наоборот. Болеем понемногу, больше, конечно, от скуки и мнительности.
От Spirhansl’a[1] я действительно получил письмо. Предлагает перевести и издать «Звезду» на условиях 5%. Это, думаю, маловато. Правда, если бы он решился на 3 книги, то я сделал бы ему скидку, (небольшую) с 7[1]/2% (семи с половиной %%).
Кроме того, прося «Звезду», он прибавляет:
«Можно было бы выпустить и другие Ваши вещи, пока они не захвачены г. Вилимком».
Что это за Вилимек? Вероятно, какой-нибудь литературный пират?
NB. Кстати, какие условия в этих случаях у Сургучева? [Я читал «Реки Вавилонские»[2]. Чрезвычайно хорошо].
Знаешь ли, что в Праге был целый месяц Кибальчич[3] с женою. Уехал недовольный Прагою.
Твои полицейские собаки вовсе не помесь фокса с гончей. Эта порода выведена в Германии. Ее название Добберман-пинчер. Помесь (как я помню) гладкой овчарки с типом малорослого дога. А что же ты не пишешь о женщинах поподробнее? Твоих писем у меня не читают.
Когда я переписывал вексель в «Credit au Trаv<ail>»[4], мне вручили прилагаемую бумажку для Тебя. Делай что хочешь с нею и не сердись на меня: минутная слабость. Впрочем, я сказал им, что Твой адрес мне неизвестен и что, мол, наверно, Ты меня скоро известишь.
Е<лизавета>М<орицевна> Тебе гадает. Пишу последовательно 1) Что ему весело — знаю (это во время раскладки, с налету); 2) У него на сердце веселые хлопоты; 3) В голове же мрачные мысли. 4) Оч<ень> большие неприятности у его жены[5]. 5) Амурных дел у него по горло. 6) В каком-то ты семейном доме околачиваешься. 7) Должен получить большие деньги, но кто-то усиленно тормозит это дело. 8) Все.
P.S. Что это за Вилимек, из головы не выходит. М<ожет> б<ыть>, это Slovenske Naklad<atelstvo> Spalena 27?»[6] Но там некто Georg Till[7], что издал моего «Прапорщика Армейского и др<угие> рассказы»[8]. Кстати: шли ли эти книги? Да, если увидишь Шпирганзла, позондируй его и похвали меня.
А. К.
P.P.S. К Марье Самойловне[9] у меня нет хода. Мне там давно напортила известная тебе дама[10].
P.S. Целую Тебя.
Дневник. Praha. 1922. II. Письмо вклеено между 378 и 379 страницами. На конверте штемпель 21. [1 сл. нрзб.]. 1922. Приписка рукой Б. Лазаревского: Из Парижа 21 Авг<уста>. 1922.
[1]Шпирханзл-Дуриш Ярослав — чешский переводчик.
[2]«Реки Вавилонские» — пьеса И. Д. Сургучева. Сюжет навеян воспоминаниями о пребывании в эмигрантском бараке лагеря для беженцев вблизи Константинополя.
[3]Кибальчич Василий Федорович (1883 — 1981) — хормейстер, переехавший в Париж после Первой мировой войны. Ранее организовал Общество друзей русской музыки. В 1921 году создал Русский хор, исполнявший духовную и светскую музыку. 15 апреля 1923 года хор В. Ф. Кибальчича принял участие в литературно-артистическом вечере Куприна После 1923 года Кибальчич переехал в США, где организовал Русский симфонический хор.
[4]«Трудовой кредит» (франц.).
[5]Жена Лазаревского оставалась в России.
[6]Славянское издательство, Спалена 27 (чеш.).
[7]Георг Тилль (см. примеч. 6 к письму 8).
[8]Куприн А. И. Прапорщик армейский и другие рассказы. Прага, Славянское издательство, 1921 (Библиотека «Русское дело»).
[9]Цетлина Марья Самойловна (урожд. Тумаркина, по первому браку Авксентьева; 1882 — 1977) — издательница, меценатка.
[10]О ком идет речь — неизвестно. Возможно, это З. Гиппиус.
12
[Октябрь 1922]
Дорогой Борис,
Очень прошу тебя справиться: в том доме (Bеhine)[1], где Ты жил, не могут ли добрые чешские покровители искусств дать на 3 — 4 — 6 зимних* месяцев приют двум лицам: одному художнику и его жене[2]. Художник окончил императорскую Академию со званием Классного художника, выставлял свои картины в «О<бще>стве Поощрения Художников»[3], на Морской и еще в разных местах, словом, со стажем.
* летних.
Они теперь в Финляндии. Но там никто долго не проживет. Финны охотно дадут проездную визу. Скажи, через кого здесь надо начать хлопотать о чешской визе и какие еще надо сделать demarches?[4] Прошу Тебя, насколько это от Тебя зависит, похлопотать у дорогих чехов и разузнать и ответить мне поскорее.
Право, не надумаю, как это я начну писать Маю, не имея от него запроса. Боюсь не умалить достоинства — ну его в жопу — а боязнь создать прецедент, для других вредный.
Поклон M-elle Мажене. Спасибо за карточку. Жаль, что без подписи. Сказал ли Ты ей, что, после Толстого[5], мы с Тобою лучшие русские писатели? Не сказал — скажи.
Что ты ничего не отвечаешь на мой запрос относительно протеста перед всем миром о наших акулах-переводчиках, которые перепирают нас без спроса!
Пиши. Все шлем Тебе привет. Мой адрес новый. Твой
А. Куприн.
Дневник. Praha.1922. II. Письмо вклеено между 154 и 155 страницами.
[1]Бегин — курорт в Чехословакии, где лечился Б. А. Лазаревский.
[2]О ком идет речь, установить не удалось.
[3]Общество поощрения художников (ОПХ; 1820 — 1882), Императорское ОПХ (1882 — 1917). В 1917 — 1929 — Всероссийское ОПХ. Было основано в Петербурге группой меценатов во главе с сенатором кн. И. А. Гагариным для помощи художникам и распространения искусств в России. Содержало Рисовальную школу и Музей прикладного искусства.
[4]Хлопоты, шаги, обращения (франц.).
[5]Имеется в виду Л. Н. Толстой.
13
[Ноябрь 1922]
Милый Барбарис!
Никто более меня не чувствует в Париже твоего отсутствия. [Имея не храним, потерявши плачем.] Не с кем погулять по городу, так себе, без цели, в кружевном направлении зайти в кабачок, вроде дырки на rue Aboukir, лениво и глупо поболтать. Пушкин писал кому-то: «Брюхом хочу тебя видеть»[1]. Так и я.
Но вторично предупреждаю тебя о Париже. В этом году и карты[2], и звезды, и линии рук, и все прочие ауспиции, и собственные синтетические настроения предрекают ужасно тяжелые дни. В фонде[3] — ни хуя. Озаровскому[4] прекратили помощь. Денисова[5] не дослала мне обещанных 300 фр. Никаких спектаклей и концертов не предвидится. Я не решусь повторить мой вечер[6] — селезенкой чую, что ничего не удастся. Мы уже второй месяц не платили поставщикам и… где эта милая французская любезность, где эти «comment, зa va m’sieur?», «que beаux temps, m’sieur?»[7] Одни кислые морды. Скоро услышу роковое «Alors?»[8], произнесенное хриплым петушьим голосом… Ужас!
Новости о знакомых:
Полина Шушко[9], передвигая комод, попортила себе какую-то нужную [?] внутренность. Бунины вернулись из Ambois[10]. Он стал осторожнее и мягче. Приехал сюда поэт Георгий Иванов[11] (из Петрограда), поражен и сердит, что никто не берется устроить ему вечер в частном доме «хотя бы» на 5 — 6 тысяч сбора. «Тогда я уеду в Бретань, чтобы там окончить большую поэму». Я говорил ему, что Фонд, расщедрясь, даст, пожалуй, две сотенных, и то с натугой. «Я никогда не прибегал к милостыне!» Прибегнет. Яблоновский[12] пишет в Фонд отчаянные письма. М. И. вытребовала к себе Сапсана и Таню, и все они вчетвером[13] еле-еле карабкаются. Право, мне его искренно жалко.
Штерн[14] открыл газету «Слово», но на пятнадцатом № сказал[15], что прекращает редакторство. Никому не платили. Крукер[16] открывает еврейскую Revue на фр. языке. То же — Драбович[17]. Ничего, конечно [?], не выйдет. Был у меня как-то Безобразов[18]. Захирел.
От Кучера[19] я получил официальное предложение издать мой том «Звезда Соломона». Я согласился. Просил выслать договор. Он замолчал. Не знаю теперь, что делать. Высылать ему книгу или не высылать? Узнай у Мая.
Что перевели без спроса моих «Пегих лошадей», это гадкое, низкое, свинское свинство. Тогда скажи всем и покажи эти мои слова. У слепого нищего украли из деревянной мисочки гривенник![20]
Поцелуй ручку у М-elle Magena, поблагодари от меня за карточку. У нее милое, кроткое, [1 сл. нрзб.] лицо. Борис, Борис!
Твой, впрочем, А. Куприн.
9-ого или 10-го Ноября. 1922.
1 bis B-rd de Montmorency (XVI).
Дневник. Praha.1922. II. Письмо вклеено между 164 и 165 страницами.
[1]Дословно: «Мне брюхом хотелось с тобой увидаться и поболтать о старине...» (цитата из письма А. С. Пушкина Н. И. Кривцову от 10 февр. 1831 года).
[2]Известно, что Лазаревский был очень суеверен и верил карточным предсказаниям.
[3]Фонд — то же, что Комитет помощи русским литераторам и ученым во Франции.
[4]Вероятно, Озаровский Юрий (Георгий) Эрастович (1869 — 1927) — актер, режиссер, педагог. Служил в Александринском театре.
[5]Вероятнее всего, Денисова София Владимировна, жена промышленника Н. Х. Денисова, занимавшаяся благотворительностью.
[6]Традиционные вечера писателей, на которые продавались билеты.
[7]«Как дела, месье? Какие хорошие времена, месье?» (франц.).
[8]«В таком случае» (франц.).
[9]Лицо неустановленное.
[10]Амбуаз — небольшой городок в центре Франции с замком в стиле ренессанс, где проходили пышные рыцарские турниры. В одной из часовен покоится прах Леонардо да Винчи. Летом — осенью 1922 года Бунины и Мережковские снимали поместье в местечке Сен-Клу под Амбуазом
[11]Иванов Георгий Владимирович (1894 — 1958) — поэт, прозаик, критик, мемуарист. В 1922 году «для составления репертуара государственных театров» уехал в Берлин. До сих пор считалось, что он прибыл в Париж осенью 1923 года. Как явствует из письма, это произошло на год раньше.
[12]Скорее всего, Яблоновский Александр Александрович (1870 — 1934) — прозаик, фельетонист, публицист. В эмиграции с начала 1920-х годов, сначала в Берлине, а потом в Париже. Но возможно, и Яблоновский Сергей Викторович (Потресов, 1870 — 1953) — журналист, мемуарист, который также обосновался в Париже.
[13]О ком идет речь, установить не удалось.
[14]Штерн Сергей Федорович (1886 — 1947) — журналист, общественный деятель, один из руководителей Земгора, редактор еженедельной общественно-литературной и экономической газеты «Слово», выходившей с 26 июня 1922 по 19 февраля 1923 года. Всего вышло 35 номеров.
[15]Слово зачеркнуто, вписанное слово не поддается расшифровке.
[16]Крукер И. Х. — издатель, принимавший участие в так называемой Французской акции, проходившей в Комитете помощи русским писателям и ученым.
[17]Имя прочитано предположительно.
[18]Безобразов Сергей Сергеевич (1892 — 1965) — историк церкви, богослов. В эмиграции с 1922 года. Вскоре — преподаватель в русско-сербской гимназии в Белграде, впоследствии — ректор Сергиевского Богословского института в Париже. С 1947 года — епископ Катанский.
19 Кучера Анатолий Иванович — чешский переводчик, переводил сочинения Л. Андреева, М. Арцыбашева, Е. Чирикова, П. Краснова.
20 См. письмо № 5.
14
Открытка
1922.
[До 15 ноября]
Милый Боб!
Пиша (пися, пишучи, писючи) Тебе письмо, забыл одну мысль.
Какой<-то> студ<ент>— политехн<ик> Otokar Vanзura[1] просил у меня позволения перевести «Яму», но просил так, что я ему отказал. Он говорит, что «Яма» была переведена в 10-м году. Да. Но только I часть и — отвратительно. Я ему отказал: просил он неучтиво. Вот я и думаю: не подумает ли Май об этой штуке. Я некие [?] выкинул лишние эпизоды и смягчил похабщину.
Твой А. Куприн.
Дневник. Praha.1922. II. Вклеено на 168 странице.
[1]В переводе О. Ванчуры «Яма» А. И. Куприна вышла в 1923 году в издательстве Й. Шрамека, в сопровождении факсимиле Куприна. Одновременно в Праге появился еще один перевод — З. Лахулека-Фалтыся. Отокар Ванчура переводил также сочинения Вас. И. Немировича-Данченко.
15
[Ноябрь 1922]
Милый Борис,
Это письмо — эгоистически-меркантильное. Прости.
У меня на днях случилось очередное сожжение Александрийской Библиотеки[1]. Или, попросту, новая femme de mйnage[2] пришла впервые в мою комнату и увидела привычный для меня беспорядок на столе, а на полу — разложенные по группам газетные заметки, письма, черновики, наброски на клочках, обрывки бумажек с отметками для памяти. Все, что было на столе, она привела в изумительный порядок, знаешь, в виде стройных пирамидок, по законам симметрии, карандаши и ручки по ранжиру и т. д. А вот, что было на полу, пошло в помойку или в камин на растопку.
Погибли тут: и письмо про Кучера и Твое с его адресом. Что мне бедному делать? Я покамест написал письмо Маю, по-русски, о моих делах. Переведет ли ему его кто-нибудь? А адрес берлинский Кучера Ты мне, пожалуйста, немедленно пришли «а мит да открыткис»[3].
Маю я предложил «Звезду Соломона» с дет<скими> [?] рассказами. На случай если много — Звезду и «Гранатовый браслет». Кроме того, предложил «Яму», где выбрасываю главу о Горизонте[4] и смягчаю (уже в 5-й раз) резкие места. Хорошо, если б Май объяснил Кучеру, что я, нарушив последовательность очереди, обратился к нему, минуя Кучера, только вследствие фамильного [?] варварства и моего нетерпения. Получив от Тебя адрес Кучера, немедленно напишу Кучере.
Я от Мая не скрыл (пусть он не скроет от Кучера), что какой-то студент Vancura[5] просит у меня авторизации на перевод «Ямы», причем намекнул очень грубо, что-де, за отсутствием конвенции, он ведь может и так — экий хам*. Да, Яма была переведена в 1910 году, но зверски, безграмотно, с абсолютным непониманием ни языка, ни сути.
Ох, не люблю писем, вроде этого моего. Passons[6]. Сделай, что хочешь и что можешь. Изнемогаю от нужды. Погода сопливая. Мои домашние[7] злы. Некуда пойти, да и куда пойдешь в легком сером полупердянчике. Д<он> Карлос опять вернулся ко мне. Хотел бы его пристроить корон за 500 — 300!.. Тьфу!
Твой А. Куприн.
* Кстати, говорил ли ты с Чириковым-Л.Толстым (так в шутку называли Чирикова собратья-писатели, поскольку в Чехословакии он пользовался необыкновенным почетом и уважением. — М. М.) и о том, что мы здесь настроены передать вопрос защиты наших литер<атурных> прав на усмотрение Лиги Наций? Кстати: неужели мне до сих пор Чириков не прощает подлости [1 слово нрзб.] и того, что я Чирикову послал свои кровные деньги?
Дневник. Praha.1922. II. Письмо вклеено между 182 и 183 страницами.
[1]Александрийская библиотека — крупнейшее в древности собрание рукописных книг (от 100 до 700 тыс. томов). Часть Александрийской библиотеки сгорела в 47 году до н. э., часть уничтожена в 391 году н. э., остатки — в VII — VIII веках.
[2]Уборщица (франц.).
[3]«Открыткой» (авторская стилизация еврейского жаргона).
[4]Главы, в которых описывались события, связанные с появлением торговца женщинами Семена Яковлевича Горизонта в Киеве, открывали вторую часть романа.
[5]Ванчура (чеш.). См. примеч. 1 к письму 14.
[6]Проехали (франц.).
[7]Елизавета Морицевна и Ксения.
16
[Вторая половина ноября 1922]
Милый Борис,
Я знаю, что Ты меня не забыл. Но с Прагой у меня тысяча самых недоуменных случаев. Точно во сне. Кучер молчит, хотя я ему, узнав от тебя адрес и даже имя его (Анатоль Иванович), написал обстоятельное письмо и послал «Звезду Соломона». Предлагаю и «Яму». Молчит как убитый.
В то же время узнаю, что Яму не только перевели 10 — 12 лет тому назад, но и теперь кто-то переводит и издает к Декабрю совсем без спросу[1]. Другой, современный переводчик[2], получив от меня отказ, переводит ее под именем: Яма-Бардак (в скобках Bordel). И еще, и еще… И третий, и четвертый. Вот, ты пишешь, что Твой портрет висит на <назв. нрзб.> на самой главной улице. Нет, брат мой, самый популярный чешский писатель — это Я! И не пробуй конкурировать со мной.
Ты — человек невнимательный. Я Тебя очень просил устроить анкету насчет ихнего протеста против самовольных и бесплатных переводов наших сочинений на иностранные языки, с мотивированным указанием на то, что ныне благодаря нашему совершенно исключительному положению вопрос о конвенции совершенно отпадет. Я Тебя просил обратиться с этим к маститому Чирикову, так же как я просил С. Горного[3] поговорить об этом в Берлине с Ремизовым[4]. И полное равнодушие. И пиши после этого длинные обстоятельные письма.
Господи! С какою радостью приехал бы я в Прагу! Хоть под мостом бы жить!!! Но я знаю, что помощи ни от кого не дождешься. Таковы-то мы все беженцы.
Жить становится круче и гнуснее с каждым днем. Ежедневно оскорбляют жизнь и люди. А жаловаться некуда и некому, и поводы скользкие: нет документов, все в Июне[5]. Но я твердо уверен, что в то время, как в России просыпается инстинктивное искание любви, у нас — невысказываемый, непроизносимый вслух моральный большевизм с говенной окраской, какую любил и мог так ужасно изображать Достоевский.
Твой А. Куприн.
Насчет Червинка[6] и «Озими» сделай сам. Вообще твоему такту и дружбе ко мне я вполне доверяю.
Приписка с левой стороны листа: P.S. Озимь идет в «Русском Деле»[7].
Приписка с правой стороны: Поклон Машеньке[8]. Тебя целую.
Дневник. Praha. 1922. II. Письмо вклеено между 206 и 207 страницами.
[1]Куприн имеет в виду перевод З. Лахулека-Фалтыся, появившийся в Праге в 1923 году в издательстве Л. Шотека.
[2]Имеется в виду Отокар Ванчура.
[3]Горный Сергей (наст. имя и фамилия Оцуп Александр-Марк Авдеевич) — поэт, прозаик, юморист. Старший брат поэта Николая Оцупа и Георгия Оцупа, писавшего под псевдонимом Г. Раевский. В эмиграции с 1919 года. Жил в Берлине с 1922-го, активно участвуя в литературной жизни эмиграции.
[4]Ремизов Алексей Михайлович (1877 — 1957) — прозаик, в эмиграции с августа 1921 года, сначала в Берлине, а затем, с 1923 года, в Париже.
[5]Слово прочитано предположительно.
[6]Червинка Винценс — известный чешский переводчик, переводил сочинения Л. Андреева, А. Аверченко, М. Алданова, А. Амфитеатрова, И. Бунина, Вас. Немировича-Данченко, О. Дымова, А. Н. Толстого, П. Боборыкина, И. Шмелева и других.
[7]Речь идет о публикации серии очерков Куприна в политической и литературной газете «Русское дело» (1922, № 224, 227, 230, 234, 235, 239, 241, 247, 253; 1923, № 254), издававшейся в Софии с 1921 года. В мае 1922-го газета была закрыта болгарским правительством, и местом ее издания с № 135 стал Белград. В № 219 за 14 ноября было дано объявление: «В ближайшие дни в „Русском деле” начнется печатание нового произведения А. И. Куприна „Озимь”. Очерки недавней и современной России». В очерках поднималась проблема положения церкви и возможности исполнения религиозных обрядов в большевистской России. Куприн завершил публикацию следующими словами: «Я только утверждаю факт поворота общественной совести на стержень веры <…>. Церковь возвеличится еще более, пройдя сквозь смирение, мучения, скорбь и нищету <…>. Еще теснее наполнится церковь, еще молчаливее, глубже, горячее станет молиться народ <…>»
[8]Так Куприн назвал приятельницу Лазаревского Мажену.
17
Открытка с изображением cобора Парижской Богоматери
Налицевойстороне: Mes salutations les sours sinsere a m-elle Magena[1]. А. К.
Адрес:М. Lazarewsky.
Zemgor Panska ul. 16 Praha. Tcheko-Slovaque.
1922. 17/ХI.
Заслюнил письмо к тебе и вспомнил, что кое-что не дописал. «Озимь» пойдет на днях в «Русском Деле» (Ксюнин[2] Белград). В ней будет строк 1500. Я ее украсил. Могу и еще украсить, сообразно с новейшими событиями. Если Ты кого-нибудь заинтересуешь в ее переводе на чешский, да еще не бесплатно, скажу тебе чисто-русски мерси.
Твой А. Куприн.
Дневник. Praha. 1922. II.
[1]Мои искренние приветствия м-ль Мажене (франц.).
[2]Ксюнин Ал. И. — журналист, критик, был сотрудником газеты «Новое время», председателем Союза русских писателей и журналистов в Югославии. В 1938 году покончил с собой, узнав о роли агента НКВД генерала Н. Н. Скоблина и его жены, певицы Н. В. Плевицкой, в похищении в Париже председателя Российского общевоинского союза генерала П. К. Миллера. Уточнение в скобках и упоминание этой фамилии, возможно, связано с содействием Ксюнина в публикации.
18
[Ноябрь 1922]
Милый Борис Барбарисович,
Это самый Sramek[1] из Праги, что оборделил[2] мою Яму, вдруг блеснул порядочностью. Прислал 340 fr., потом 336 fr., а 700 пришлет (или не пришлет) через два месяца. Заглавие похабное я ему запретил. Послушается ли? Значит, судебное преследование пока надо оставить.
А вот у Кучера под сиденьем залежалась «Звезда». Не понимаю!
Одну мысль — среди многих других очень дружески ценных — ты дал, намеком, замечательную. Это Крамарж[3]. Но как я ему напишу? Вот если бы у меня был в Праге верный дружок, которому я мог бы написать невинно-приятельское письмо нужного содержания, а тот мог бы его случайно показать милому старому Крамаржу (или Массарику[4]) — тогда дело другого рода; дело верное и гладкое[5]… Но helas! А ведь Мер<ежковский> и Бу<нин> сумели тяпнуть по нескольку десятков тысяч чешских крон[6].
Кибальчичева[7] на днях собирается в Прагу к своей дочке. Звала меня. Уверяла, что штудентки[8] встретят меня с цветами на вокзале и с радостью отыщут нам квартиру. Но то, что ты пишешь о Праге, меня расхолаживает… Однако в Париже больше нет житья. Уперся в стенку лбом. Задыхаюсь от чужих — ненависти, интриг, подножек, заговоров. Мечтаю сорвать где-нибудь доллары и уехать к морю (напр. Дубровник[9]), купить парусную лодку и сети. И тебя позвать. И Маженку, которой целую ручки.
Марсель[10] пережила критический период позыва. Благоразумна. Нянчает свою племянницу Jaqueline [2 слова, данные в скобках, нрзб.]. Целую Тебя. Пиши разборчивее: разнообразно безобразный почерк лучше, чем безобразно однообразный[11].
Пиши. Искандер[12].
Дневник. 1922. Praha. II. Письмо вклеено между 230 и 231 страницами.
1 Шрамек Й. — издатель. В его издательстве в 1923 году вышел роман «Яма» А. И. Куприна. Перевод сопровождался факсимильным обращением автора к издателю.
[2]Роман в чешском переводе предполагалось назвать «Бордель».
[3]Крамарж Карел (1860 — 1937) — глава правительства Чехословакии в 1918 — 1919 годах. Один из лидеров Национально-демократической партии.
[4]Масарик Томаш (1850 — 1937) — президент Чехословакии в 1918 — 1935 годах.
[5]Намек на возможное содействие Лазаревского.
[6]В рамках «Русской акции», проведенной в Чехословакии на государственном уровне, оказывалась помощь русским писателям (подробнее см.: «Русская Прага, Русская Ницца, Русский Париж. Из дневника Бориса Лазаревского» (33 письма Михаила Арцыбашева, Ивана Бунина, Александра Куприна, Ильи Сургучева и других). Предисловие, публикация и комментарий Сергея Шумихина, — в сб.: «Диаспора». I. Новые материалы. Париж — СПб., 2001).
[7]Жена В. Ф. Кибальчича (см. примеч. 3 к письму 11).
[8]Обыгрывание чешского произношения слова «студентки».
[9]Город в Хорватии, климатический курорт на Адриатическом море. Был в Средние века научным и культурным центром на Балканах («Славянские Афины»).
[10]Возможно, Эстер или Анна Марсель, дочери А. И. Русакова.
[11]Куприн намекает на действительно почти нечитаемый почерк Лазаревского, одновременно справедливо характеризуя свой как «безобразно однообразный».
[12]В этом имени Куприн обыгрывал псевдоним своего тезки Александра Ивановича Герцена.
Публикация, подготовка текста, предисловие М. В. МИХАЙЛОВОЙ, комментарии М. В. МИХАЙЛОВОЙ при участии О. Р. ДЕМИДОВОЙ.