Эльфы в городе

Моим знакомым эльфам (2 шт.).

Часть 1

 

Питание

Сегодня Бука была довольна жизнью. Боба обнял ее за шею, другой рукой погладил по округлому теплому боку, а Бука благодарно моргнула пушистой ресницей. Боба всегда восхищался ее женственностью. За последние годы Бука мало изменилась, только стала чуть дороднее и от этого помягчела. Сейчас бы Боба не стал ее так называть, сейчас бы он назвал ее как-нибудь поласковее — Кудряшкой (у нее была смешная челочка) или просто Солнышком (за доброжелательность и праздничную рыжинку).

Но сделанного не воротишь.

А тогда… Сколько же лет прошло? Да, пожалуй, уже больше ста. Сто тридцать? Боба не очень интересовался точными цифрами. Не видел в том необходимости. Какая, в конце концов, разница — сто двадцать семь или сто сорок один? Существенными были только их с Букой отношения. А они сложились наиприятнейшим для всех троих образом. Троих, потому что Бука была нежной матерью и любила свою Букашку и жизни без нее не представляла.

Но начиналось все довольно мрачно. Когда Боба, в то время почти ребенок, появился в поле зрения Буки, она угрожающе наклонила крупную голову и издала резкий звук, за деревом что-то затрещало и побежало.

Боба в знак мирных намерений протянул к Буке свои еще нежные ладошки, но она сделала шаг вперед, и этот шаг не предвещал дружеских объятий. В тот день Боба так и ушел ни с чем и целый день думал только о еде. Была осень — пора грибов и ягод. Рядом с Букой в траве он приметил пожухший кустик земляники с несколькими чудом сохранившимися ягодками, но приблизиться к нему не решился. Уж больно Бука была воинственно настроена.

На следующий день Боба снова пришел. На этот раз он раздобыл пучок нежного клевера и приветливо помахал им перед Букой. Она потянулась было к букетику, но сразу отвернулась и Бобу близко не подпустила, хотя даже мысли о мясных блюдах в голове Бобы не было. Бука была существом недоверчивым. Все-таки сказывалась порода.

Вопрос породы несколько первых лет интересовал Бобу, но постепенно он пришел к мысли, что это, конечно, симментальская порода. Молочно-мясная. Яркий рыжий бок, белоснежная шея, изящно изогнутые рога, и все это во Франции, совсем недалеко от Швейцарии, а там, разумеется, симментальская, а какая же еще? Впрочем, Боба изучил кое-какую специальную литературу и утвердился в своем мнении. Из книги он многое узнал и занялся делом. В пустующем домике, метрах в двухстах от дерева, под которым паслись Бука и Букашка, он устроил настоящую ферму.

Каждый день Боба надаивал пятнадцать литров молока. Но молоко он пить не любил. От него в животе делалось урчание, а это ведь не очень прилично. Потому-то Боба и занялся хозяйством. Тем не менее все пятнадцать литров Боба расходовал полностью, ведя строгий учет. Пять литров шло Букашке. Ей молоко нужно было парное, согретое мощным нутром родной матери. Три литра Боба оставлял на простоквашу. Из остальных семи он делал творог и сыр. Тем и жил. Вот уже почти сто тридцать лет.

За эти годы руки Бобы огрубели, а лицо от ежедневного пребывания на свежем воздухе потемнело. Но качественные кисломолочные продукты собственного изготовления и радостная атмосфера, которую создавали красавица Бука и бодрая Букашка одним своим присутствием, сделали свое дело. Боба выглядел восхитительно мужественно. Впрочем, влияние породы, к которой принадлежал Боба, тоже следует учитывать. Боба, знакомясь с кем-нибудь, всегда говорил: “Позвольте представиться: Боба. Эльф. Лакторианец. Председатель комитета по соблюдению вмененных обычаев. Основатель Международного движения музейных эльфов”. Те, с кем он таким образом знакомился, понимали, что он имел в виду. Ведь он знакомился только с эльфами. Таков был обычай № 1^[1]. А эльфы знали свои обычаи и историю.

История же была вот какая. Большая часть древних лесов, где обитали эльфы с глубокой древности, оказалась вырублена, а оставшаяся покрыта была мусором человеческой цивилизации. Эльфы гибли тысячами. И Лесным Советом было принято кардинальное решение. На кормление каждому из оставшихся в живых эльфов выделялся пейзаж, на котором был изображен кусок экологически чистой природы.

Бобе досталась крошечная картина Камиля Коро “Пейзаж с коровами”. Боба обрадовался — на холсте 22ґ17 под деревом были нарисованы целых две коровы, можно сказать, повезло. К сожалению, рядом с коровами на пеньке сидела пастушка в красном то ли колпачке, то ли платочке. А ведь, по обычаю № 1а, постоянное общение эльфам разрешалось только с нелюдьми. Но Боба, руководствуясь обычаем № 2, знал, что в обязательном порядке следует доверять Лесному Совету. Таков обычай. Боба и доверился. И все получилось. Спасибо Лесному Совету!

Когда Боба оказался в картине, то понял, что пастушка и вторая корова — раскрашенные картонные фигуры. Это Бобу и обрадовало и огорчило одновременно. Обрадовало, потому что пастушка не живая, а огорчило потому, что корова-то оказалась одна. Но Бука не подвела. Тем более что обычай № 3, самый почитаемый эльфами, состоял в том, что из картины-кормилицы можно брать все, что там нарисовано и что можно приготовить из нарисованного, но в заранее согласованных количествах. Каждый день. Таков обычай.

Странным Бобе показалось, что уважаемый мэтр не нашел нужным нарисовать Букашку, которая, конечно, украсила бы полотно. Однако воля художника — тоже непреложный закон. И это обычай № 4. Да и Бука оберегала своего детеныша так трепетно, что только благодарно покивала мэтру Коро за то, что ни одним мазком не намекнул на существование Букашки, мирно посапывавшей в лохматой осенней траве.

Но надо отдать должное Бобе, который, тщательно соблюдая обычаи № 5 (“Эльф должен всемерно защищать художественное полотно, закрепленное за ним в пожизненное пользование. Таков обычай”) и № 5а (Эльф должен всемерно изучать то, что защищает. Таков обычай”), очень внимательно прочел статью о своем пейзаже в толстой книге. Не сразу, конечно, как познакомился с Букой, и не тогда даже, когда его родной пейзаж был куплен для императорского музея в далеком Санкт-Петербурге. Прошло еще много лет, пока, прогуливаясь перед вечерней дойкой по Эрмитажу, Боба заметил книжный киоск, где среди множества разных изданий безошибочно выбрал нужное: “Государственный Эрмитаж. Ленинград” из серии “Музеи мира”. Именно здесь была помещена небольшая статья о мэтре Коро и занимавшем Бобу пейзаже.

С замиранием сердца Боба вчитывался в текст, написанный так странно холодно про то, что украшало его жизнь, что делало его существование осмысленным, за счет чего он вообще оставался живым эльфом. С одним утверждением автора Боба согласился почти сразу. В статье было написано: Художник не стремится передать какое-то мгновение. Все продумано и взвешено. Не мгновение, конечно. И продумано до мелочей. Уж кому, как не Бобе, это было знать. А вот словечко “взвешено” Бобу насторожило до крайности: что там взвешивают? что за неуместные намеки? неужели кто-то узнал про… Боба даже додумать эту мысль не позволил себе, чтобы не нарушить обычая № 5б (“Эльф может обсуждать источник своего питания только с эльфом. Таков обычай”). Поразмыслив, Боба тем не менее пришел к выводу, что вряд ли автору статьи что-нибудь известно об удоях Буки и привесе Букашки. И, успокоившись, продолжил изучение научного описания, которое его в завершении раздосадовало.Серебристость гаммы нарушается одним ярким ударом — платком пастушки. Странное существо — человек! Платок картонной пастушки — для него удар. И ведь ни словом не обмолвился о теплой розово-рыжей Буке, которая не удар даже, а потрясение! Но про “серебристость гаммы” Бобе очень понравилось, и он решил на ближайшем конгрессе Международного движения музейных эльфов блеснуть.

Музейные эльфы проводили свои конгрессы довольно часто — раз в двадцать пять лет, отдавая дань обычаю № 6 — “Эльфы музейные обмениваются впечатлениями об аукционах живописных полотен не менее четырех раз в сто лет. Таков обычай”. Во время конгресса можно было узнать о перемещениях своих соплеменников по мировым коллекциям, о способах питания, о некоторых аспектах вмененных диет (калорийность, насыщенность витаминами и др.) и об условиях хранения картин в различных галереях. А придумал все это Боба.

Вот за эту свою идею Боба был особо расположен к Буке. Ведь только благодаря плодородной своей “симменталочке” Боба стал первым среди эльфов лакторианцем и за последние сто с лишним лет не только принимал активное участие в подборе картин-кормилиц для новых эльфов, но и необычайно отточил свой ум. И это было признано всем, основанным самим Бобой, сообществом — и по справедливости, и по обычаю № 7 (“Эльф безмерно благодарен эльфу, предложившему альтернативный источник питания. Таков обычай”).

Закончив дойку, Боба напоил парным молочком Букашку и чуть-чуть поиграл с ней, потом отнес дубовые ведра с молоком на ферму, вернулся к Буке, помыл ее и отправился перекусить. К домику, в котором располагалась ферма, ничуть не нарушив художественного замысла мэтра, Боба давно сделал пристроечку. Здесь Боба, устроившись с удобствами, любил откушать сыров благородных из собственных подвалов. Отужинав, Боба на прощание помахал рукой Буке (Букашка уже сладко спала), выбрался из картины, смешался с толпой экскурсантов и спустился на второй этаж.

В этот момент Боба почувствовал приятное теплое покалывание за левым ухом и понял, что его давно дремавшее Радостное Существо просыпается. Оно потянулось, немного поерзало, пробежалось по всему организму Бобы и быстро заполнило весь его объем. Боба слегка, но только слегка, не нарушая обычая № 8, трактующегонедопустимость чрезмерных прыжков и прочих полетов в присутствии неэльфов, подпрыгнул, чтобы Радостное Существо расправилось окончательно. Потом подошел к окну, выходящему на Неву. На другом берегу извивался барельефами и чугунными решетками модерн Петроградской стороны, покалывал тучки каменными башенками и шпилями. А три самые заметные — золотой шпиль на колокольне Петропавловского собора, голубого фарфора минарет турецкой мечети и стальной каркас телевизионной вышки — образовывали треугольник времен, на котором прочно держалось громадное облако. Боба полюбовался роскошным видом и, старательно печатая шаг, чтобы ни в коем случае не взлететь, стал прогуливаться по залам музея, при этом перебирая мысленно мотивы давно задуманного трактата “Кучевые облака в архитектурном облике Санкт-Петербурга”.

Боба не знал, что сулит ему пробуждение Этого Существа, но радость переполняла его организм. К тому же стало проявлять признаки активности и другое Существо Бобы — Существо Заботы. Боба, как и всякий нормальный эльф, был очень неоднозначен. Такова анатомия эльфов.

Приятное ожидание грядущей радости Боба решил скрасить, присоединившись к французской группе. Французы были веселые, восхищенно вскрикивали и довольно часто подскакивали к экскурсоводу с вопросами. Боба, легко подпрыгивающий, был совершенно незаметен на таком фоне.

И тут Боба увидел их в первый раз. Ошибиться он не мог. В таких вещах эльфы никогда не ошибались. Такова анатомия эльфов, в силу которой Боба точно знал: перед ним две юные эльфочки, никто из живущих эльфов их никогда не видел, а значит… А значит, по обычаю № 9 Боба стал их родителем.

Существо Заботы довольно заурчало, а Радостное Существо теплой волной обволокло тело Бобы. Он повернулся и почти побежал вниз, в зал, где царила статуя Юпитера. Эльфочки послушно последовали за ним. По обычаю № 10 все новоявленные эльфы были сразу знакомы с обычаями, а потому обычай № 11, о всенепременном сопровождении родителя в его походе за именем, был тоже им известен. Таков обычай — родитель должен придумать имя новому эльфу в его присутствии.

Боба по пути к громовержцу в золотой мантии несколько раз обернулся. Нет, не для того, чтобы узнать, идут ли за ним эльфочки, а просто чтобы еще раз ими полюбоваться, хотя, по-настоящему, Бобе хотелось погладить их по очаровательным головкам, провести пальцем по розовым ободкам крошечных ушек, вообще убедиться в их реальности.

Предстоящая процедура, впрочем, Бобу заботила очень. Он знал, что выбор имени — дело не простое. А ему ведь нужно было подобрать целых два имени. Так хотелось, чтобы девочки остались довольны. Конечно же, обычай № 12 предписывал юным эльфам безропотное приятие предлагаемого имени, но Боба, как и любой родитель, испытывал острое желание побаловать своих девочек, по возможности ничего не нарушая. Все-таки Боба был Председателем комитета по соблюдению вмененных обычаев. Поэтому он решил просто вслух называть имена и смотреть на выражение лиц эльфочек. Он совершенно не сомневался, что они поймут необходимость молчания. А ропот безмолвный не есть нарушение № 12.

Боба чувствовал, что понравился девочкам, а Существо Заботы и Радостное Существо тихонечко запели внутри него на два голоса, как и полагалось по обычаю № 13, веселую вещицу, которая на этот раз почему-то оказалась жизнерадостной каватиной Людмилы из оперы “Руслан и Людмила”. Оказавшись около Зевса, Боба еще раз с удовольствием и трепетом оглядел эльфочек и, перебирая про себя древнегреческие слова (таков был обычай № 14), стал называть вслух самые, на его взгляд, подходящие к его светлым и веселым девочкам. Они же в нетерпеливом ожидании только слегка подпрыгивали на месте. Через тридцать минут легким движением бровей они объяснили ему, что и Альфа с Бетой им тоже не понравились. Боба притомился, а девочки… нет, не разочаровались, но как-то побледнели. Боба знал, что если еще через двенадцать минут имена не будут выбраны, то, по обычаю № 15, эльфочки начнут поиск другого родителя. А Боба этого допустить никак не мог, уж очень ему хотелось обзавестись семьей, как и положено солидному эльфу по обычаю № 16.

Он напрягся, как только мог, и предложил еще одну пару имен — Пульхерия и Гликерия. Девочки трагически приподняли брови и стали совсем прозрачными от огорчения. Такова анатомия эльфов. Боба нервничал, его Радостное Существо слегка похолодело, а Существо Заботы довольно болезненно поскребло его по спине, и от этого на ум стали приходить совсем несуразные имена. Он их и вслух уж не произносил. Понимал, что девочек коробит высокопарность Фелицитат.

Кроме того, Боба прекрасно помнил собственную эпопею с именем. Когда он встретил своего родителя Роберта-эльфа, тот уже был весьма многодетен. Роберт-эльф — существо более чем легкомысленное — совсем не мучился, нарекая своих отпрысков. Если видел кого из новоявленных, сразу говорил: “Эпиктет”. И только добавлял порядковый номер. (“Эпиктет” на древнегреческом означает “приобретенный”.) Так Боба стал Эпиктетом IV. Оказавшись вместе с пейзажем мэтра Коро в России, где господствовал русский язык, он, по обычаю № 17, принял для наименования русский сокращенный вариант Эпиктета — Тетка. Поняв же, что слово “тетка” означает на сразу полюбившемся ему языке, Боба затеял многолетнюю переписку с Лесным Советом. В конце концов ему было разрешено, учитывая все обстоятельства, принять к использованию имя родителя в русском варианте. Так “Роберт Эпиктет-Тетка IV” трансформировался в “Бобу”, чему Роберт-эльф не противился. Тем все и закончилось. Спасибо Лесному Совету!

Пока Боба вспоминал эту старую историю, он кое-что придумал. Для того-то воспоминания и даны эльфам в обладание по обычаю № 18.

И тогда Боба предложил своим эльфочкам имена в ласково-нежной форме с легкими пушистыми суффиксами. Боба, как настоящий эльф, был эстетом (такова анатомия эльфов) и ценил все прекрасное. А суффиксы уже лет пятьдесят занимали не последнее место в десятке “Лучшие элементы жизненного декора эльфов”.

Боба еще не произнес этих рожденных в муках слов, а уже знал, что все уладилось. Такова анатомия эльфов. Радостное Существо встряхнулось и запело “Застольную” Людвига ван, а Существо Заботы, свернувшись клубочком, затянуло “Маленькую ночную серенаду” Вольфганга Амадея. Очевидная дисгармония этого дуэта ощущалась Бобой как весьма бодрящая щекотка.

Итак, они отныне и присно должны были зваться Фенюшка и Никуша. Торжественно произнесенные Бобой имена бархатным эхом еще поглаживали мраморные стены зала, а к этому звуку уже присоединился другой — довольный смех эльфочек. У девочек оказались голоса удивительно приятного тембра. А эхо их голосов веселым рикошетом несколько раз ловко отпрыгнуло от колонн и рассыпалось мелкими бусинками у его ног. Он нагнулся и поднял с пола несколько мерцающих жемчужин. Такова анатомия эльфочек — их радость конкретно выражена.

Бобу жемчужный смех новоявленных его девочек безумно обрадовал, но на всякий случай он не стал их сразу знакомить с этимологией имен. А сам-то, конечно, ее знал. Фенюшка и Никуша образованы были в соответствии со словарем русских личных имен от Каллисфении и Каллиникии. Так древние греки называли Силу красоты и ее же Победу.

Тут Боба понял, что уже довольно поздно, музей скоро закроется, а потому отправил эльфочек погулять по набережной Невы. Сам же молнией метнулся на третий этаж, на цыпочках, чтобы не побеспокоить Буку и Букашку, проскользнул на ферму, достал из кладовой горшочек с кефиром, отрезал пару ломтей нежнейшего темно-желтого сыра и понесся к девочкам. Ответственное первое кормление родитель, по обычаю № 19, должен был осуществлять из собственных средств. Таков обычай.

Эльфочки остались довольны высококалорийным ужином и благодарно улыбались Бобе, а он мысленно благодарил Лесной Совет и другие высшие силы за счастливую родительскую долю, которая его наконец-то постигла. Спасибо, спасибо Лесному Совету!

После ужина Фенюшка и Никуша некоторое время спорили, кто из них кем будет, Боба тоже принял участие в дискуссии. Постепенно в оживленном разговоре стали появляться паузы, и Боба понял, что пора отпустить своих недавно приобретенных на ночевку, о месте которой Боба, как родитель, ничего не должен был знать. Именно в этом состояла суть обычая № 20: “Эльфы-дети безмерно уважают своих родителей, но всегда сохраняют свободу перемещений. Таков обычай”. Договорившись об утреннем свидании, они расстались. Правильнее было бы сказать “они растаяли”, именно так это выглядело бы для стороннего наблюдателя, если бы таковой нашелся. Но набережная в это время суток была пустынна, и вся компания, таким образом, совершенно не нарушила обычая № 21.

Благостный сон не снизошел на усталого Бобу этой ночью. Слишком многое надо было обдумать. Собственно, срочного решения требовал всего один вопрос — кормление Фенюшки и Никуши. Но эта проблема была кардинальной для любого эльфа. Ведь от выбора художественного полотна зависело их здоровье во веки веков.

Ему была известна судьба американских друзей, которым достались пейзажи с несущимися бизонами. Не каждый день удавалось догнать напуганных животных, а рассчитывать на съедобные травки и ягоды не стоило — разъяренные охотниками стада оставляли после себя только пространства, заполненные пылью. Боба общался с этими эльфами — изможденные, с покрасневшими глазами и другими явными признаками авитаминоза, они выглядели довольно жалко и, конечно, не в состоянии были радоваться жизни в свободное от добычи пищи время, следуя обычаю № 22. А требовать, чтобы эти замученные создания следовали обычаю № 22а (“Эльф, свободный от добычи и приготовления пищи, думает о прекрасном, расположившись в живописном уголке ландшафтного парка, при этом радуясь жизни. Таков обычай”), было бы просто жестокостью. Впрочем, никто из эльфов жестоким не был. Такова анатомия эльфов.

А эльфы, получившие в пользование пейзажи с ослами! Их судьба тоже была незавидна. Молоко ослиц — довольно питательный продукт, но упрямство этих животных стало притчей во языцех среди эльфов.

Боба давно уже подумывал о некоем нововведении, а вчера вечером, рассмотрев внимательно Фенюшку и Никушу, их гибкие, как тростинки, фигурки, тоненькие пальчики, понял, что настала пора действовать. Мысль о том, что эти эфирные создания вынуждены будут в поте лица добывать себе хлеб насущный, так мощно ворочалась, что у Бобы заболела голова в области левой височной доли. Такова анатомия эльфов. Но головная боль в указанной зоне — явление само по себе мало приятное — у эльфов являлась объективным признаком высокого интеллекта, и Боба не мог не радоваться ему. Следует отметить, что у членов Лесного Совета головные боли имеют другую локализацию — у них болит голова в области затылка. Это от чувства ответственности.

На рассвете он решился. Боба, как Основатель и Председатель, уже связывался с Лесным Советом по этому поводу. Совет, напомнив об особой осмотрительности, разрешил Бобе образовать в среде музейных эльфов Группу Натюрмортов. Спасибо Лесному Совету! Как раз сейчас Боба и решил воспользоваться этой идеей.

Перед утренней встречей с эльфочками Боба внимательно пролистал свой каталог по разделу “Западноевропейский натюрморт в коллекциях Государственного Эрмитажа” и пометил аккуратными галочками картины-претенденты. Чего, конечно, делать не полагалось, что являлось прямым нарушением обычая № 23 о назначении соответствующими Советами картины на кормление. Но Боба, как Основатель движения музейных эльфов, имел право на кое-какие новации в выборе источника питания, а как Председатель комитета по соблюдению вмененных обычаев мог предлагать к использованию новшества, которые, пройдя успешную проверку Лесного Совета, становились обязательными правилами жизни для всего сообщества эльфов.

План экскурсии был готов. Но начать он хотел со Снейдерса. Уж больно изобильны были его лавки — рыбная и мясная, овощная и фруктовая. Они просто ломились от указанных в названиях продуктов. Боба неоднократно отмечал, что у его собратьев-вегетарианцев мышечный корсет сформирован хуже, чем у тех, кому выпала возможность получать пищу мясную. С другой стороны, мускулатуре Бобы можно было позавидовать, но она была плодом многолетних физических нагрузок. А вот девочки, Боба знал это абсолютно, созданы для радостных столетий.

Боба открыл каталог на репродукциях Снейдерса. Все там радовало взгляд лакторианца, тем более что множество съедобных предметов оставалось за рамами полотен. Бобу немного настораживала легкая авантюрность его затеи. Никто из живущих ныне эльфов не имел таких однообразных систем питания, хоть и богатых витаминами. Свое питание Боба считал амбивалентным — ведь кроме кисломолочных продуктов от Буки был еще кустик земляники, а за углом пристройки каждый день он находил один запоздалый белый гриб. Боба его сушил. Много накопилось за столько-то лет.

Ставить эксперименты на своих эльфочках Боба побаивался. Кто знает, как скажутся на девочках такие однобокие диеты. Скорее всего, на строении организмов это не отразится, такова анатомия эльфочек. Но могут испортиться характеры, или жемчуг покроется мутноватой пленкой. От этого страшного предположения Существо Заботы застенало “Сурка” Людвига ван, а Радостное Существо взвыло “Турецким маршем” Вольфганга Амадея, но оба нещадно фальшивили. Эта какофония, однако, подстегнула Бобу к очередному этапу размышлений, и он решил слукавить. Просто вести Фенюшку и Никушу по залам музея, а время от времени как бы невзначай, по ходу экскурсии, оказываться около намеченных ночью натюрмортов. Снейдерс при этом не исключался, но и акцент на его полотнах не ставился. Эта мысль Бобу утешила, и его Существа перестали фальшивить.

Между тем наступило время встречи. В Эрмитаж влилась первая волна самых любопытных посетителей, и среди них Боба с удовольствием увидел своих эльфочек — свеженьких, отдохнувших, с горящими в радостном ожидании глазами. Они о чем-то разговаривали (Боба понял, что о нем), потом засмеялись, и кто-то из экскурсантов чуть не упал, когда у него под ногами раскатилась горсть жемчужин. Счастливчик поднял их, оторопело рассмотрел, оглянулся по сторонам и сунул перлы в карман. Боба улыбнулся. Ведь, по обычаю № 24, эльфочки могли делать непреднамеренные подарки людям.

Боба взял девочек за руки (как хрупки, прохладны и нежны оказались их ладони), и экскурсия, конечная цель которой была абсолютно ясна эльфочкам, началась.

Потом, когда все было уже позади, Боба никак не мог вспомнить, почему так настойчиво хотел, чтобы Фенюшка и Никуша непременно выбрали натюрморты Франса Снейдерса. Может быть, из-за необычайно крупных размеров его полотен? Ведь и рыбная и мясная лавки были нарисованы почти в натуральную величину — больше, чем по семь квадратных метров. Но ни изобилие морепродуктов, ни горы мяса различных сортов не вызвали у девочек интереса, на который уповал Боба. Наоборот, они брезгливо поморщились на извивающихся в плоской корзине угрей, равнодушным взглядом пробежали по “Фруктам в чаше на красной скатерти” (размер был более приличным, по мнению Бобы, — 59,5ґ90,5) и побежали (или все-таки полетели?) в следующий зал.

Боба внимательно следил, чтобы девочки не нарушали упомянутого уже обычая № 8. Конечно, были в их перемещениях элементы полета, и опытный глаз Бобы их, разумеется, отметил, но славные его эльфочки очень умело маскировали свои взлеты заинтересованностью.

А Боба заинтересовался текстом, который в его каталоге сопровождал отвергнутые произведения Снейдерса. …Изображал предметы, на первый взгляд лишенные какой бы то ни было эстетической ценности. Он любил писать мясные туши, с которых только что снята шкура, разрубленное мясо, бесконечные красные тона… рыбу, только что вытащенную из воды или уже разделанную… Эти слова стали для Бобы откровением — ах, как разумны его эльфочки, какое замечательное чувство прекрасного! Вот, оказывается, почему не привлек их Снейдерс, — предметы… лишенные какой бы то ни было эстетической ценности... Боба даже на миг расстроился, что сам не подумал об этой стороне проблемы, но чувство законной родительской гордости возобладало, и его Существа в унисон довольно заурчали сонату “Facile” Вольфганга Амадея. Единодушие Радостного Существа и Существа Заботы соответствовало обычаю № 25: “Все русскоязычные эльфы всенепременно высоко ценят слова, начинающиеся на букву „Э”, и среди них — „эльф”, „этика” и „эстетика”. Таков обычай”.

Между тем эльфочки даже не взглянули на полотно кисти Франсуа Рейкгальса “Плоды и омар на столе” (70ґ118 см). Боба решил свериться с каталогом. Опять, опять девочки оказались на высоте. …Битва омаров с фруктами и виноградом. Один из омаров, кирпично-красный, торжественно и хищно попирает разбросанные гроздья винограда. Другой беспомощно лежит брюшком вверх… Острые, зазубренные, торчащие во все стороны листья, стебли винограда, усики омаров… Конечно, нельзя было выбирать этот натюрморт. С одной стороны, по обычаю № 26 (который отражает всенепременное миролюбие эльфов) невозможно драться каждый день с явно боевым омаром из-за нескольких виноградин. С другой стороны, чувство самосохранения было присуще эльфам в полной мере. Такова анатомия эльфов.

Потом компания миновала группу голландских натюрмортов, наполненных совершенно несъедобными, но приятными для глаза предметами (подзорные трубы в чеканных корпусах, жаровни с раскаленными углями, географические карты с чуть потрепанными уголками и маленькими черными крапинками над зарытыми пиратскими кладами, расшитые кисеты с табаком, тонкие длинные курительные трубки из белой глины, глобусы на подставках темного дерева). А Боба решил твердо настаивать только на одном: выбранный натюрморт должен быть написан не позднее XVII века. Боба полагал, что картины начиная с века XVIII отражают продукты уже не очень чистые с точки зрения экологии. Его “Пейзаж с коровами” был написан позже, но за долгие годы с честью прошел все возможные проверки. Ведь там качество обеспечивала бесценная его Бука, которая ни при каких обстоятельствах не съела бы сомнительную травинку.

Боба еще думал, как без слов объяснить девочкам свои представления о связи экологии со временем, а все уже устроилось само по себе. Потому что у простецкого полотна Карло Маджини “Натюрморт с куском сырого мяса”, написанного в самом конце XVII века, эльфочки даже не остановились, только одна (Фенюшка?) сморщила хорошенький свой носик, а другая (Никуша?) смешно фыркнула. И хорошо. И правильно сделали.

Между тем экскурсия продолжалась. Эльфочки, время от времени переговариваясь, неслись вперед, а Боба от них отставал, потому что на ходу еще пытался читать каталожные тексты. При этом он несказанно жалел, что не изучил их заранее, — ведь девочки могли бы уже и позавтракать, если бы не его легкомыслие. Впрочем, эльф и некоторая доля здорового легкомыслия — почти синонимы. Такова анатомия эльфов.

Боба как раз читал описание “Натюрморта” Виллема Кальфа (105ґ87,5 см) и наткнулся на замечательное рассуждение, которое позволил себе автор текста. В жанре натюрморта нет прямого изображения человека, но его присутствие как бы подразумевается. Ведь хозяином изображенных вещей, потребителем представленных в картине блюд является человек, его вкус и потребность определяют подбор изображенных в ней предметов… Этот пассаж, особенно кусок о “хозяине” блюд, при замене в нем слова “человек” на “эльф” — хозяином изображенных вещей, потребителем… блюд является ЭЛЬФ, его вкус и потребность определяют подбор изображенных в ней предметов, — Бобе очень понравился. Он даже заподозрил, не написано ли это кем-то из его сотоварищей. Но подозрение Бобой было немедленно отвергнуто, во-первых, потому, что, по обычаю № 27, эльфы не занимались никакими работами, которые могли выполнить люди. А во-вторых, эльфы не нарушали этот обычай вообще. Такова анатомия эльфов. Продолжая размышлять на эту тему (о возможном в будущем союзе эльфов с художниками, естественно, при тщательном соблюдении экологических требований), Боба долистал книгу до описания “Завтрака” Виллема Класа Хеды (118ґ118 см). Этот отрывок покорил Бобу. Оказалось, что многие художники писали так называемые “Завтраки”. И существовали каноны, которым необходимо было следовать — на то они и каноны. Обычно изображалось какое-нибудь блюдо, чаще всего окорок, несколько дополняющих его фруктов, бокал или кружка с вином. Почти обязательны аппетитные булочки с хрустящей надломленной коркой.

И Боба стал думать о булочках.

Так сложилась его жизнь, что никогда, ни единого раза, не удалось ему попробовать этот продукт. Около Буки стараниями мэтра Коро не колыхались тяжелевшие по осени колосья пшеницы. Но запах... нет-нет, грубоватый и сладостный аромат, который распространяли хлебобулочные изделия, Бобе был хорошо знаком. Он много раз замирал около эрмитажного буфета, когда туда доставляли ящики со свежей выпечкой. Там у дверей буфета Боба заметил, что флюиды от булочек с упомянутой в каталоге хрустящей корочкой волшебным образом действуют не только на него, но и на всех без исключения посетителей Эрмитажа. Боба некоторое время назад додумался, что люди произошли от эльфов. Ведь у экскурсантов точно так же, как у Бобы, подрагивали ноздри, стоило им оказаться рядом с аппетитными теплыми булочками. Но даже если предположение Бобы о происхождении видов было правильно (он-то в этом не сомневался), то в завершение тысячелетий эволюции обнаружилась некоторая разница. Люди стали разделять пищу на телесную и духовную, у эльфов же сохранилось пищевое единство, благодаря которому в последние лет сто пятьдесят они насыщались, и очень успешно, не плодами Земли, а плодами усилий сонма живописцев. Такова анатомия эльфов. Но требования к изображенным пищевым продуктам предъявлялись высочайшие. Это было всенепременное условие Лесного Совета. И только благодаря тщательному отбору картин-кормилиц удалось в последние, неблагополучные с точки зрения экологии века умножить численность эльфов. Спасибо Лесному Совету!

И тут налетели, зацеловали, защекотали, потащили за собой, приплясывая и Бобу втягивая в этот вихрь торжества.

— Боба!

— Боба, Бобочка же, быстрее!

— Побежали, мы тебе такое покажем!

— Это я первая нашла…

— И я первая увидела.

— Там такие тарелочки и стакан…

— Не стакан, а бокал.

— Ну, бокал…

— А вилочки — и ручки у них из перегородчатой эмали.

— И кувшинчики!

— А какое все вкусное!

— Я проголодалась.

— И я, и я…

— А чье это будет — ее или мое?

— Пусть Боба скажет.

— Пусть скажет, а то мы еще не завтракали.

— Бобочка, ну говори же!

Все это эльфочки выпалили почти одновременно и замерли в ожидании Высокого Решения. Боба и без того еще не знал, кто из них кто — ведь вечером они так и не договорились, кто будет Фенюшкой, а кто Никушей. Но сейчас уж было не до этого. И он поспешил за нетерпеливыми своими девочками, решив, что сразу после их завтрака займется закреплением имен.

Они мчались по анфиладе залов, и вдруг Боба понял, что бегут они к “Завтраку” Виллема Класа Хеды, и на бегу стал дочитывать текст из любимого каталога. Так-так, очень интересно: …картина довольно большого, редкого для голландского натюрморта размера (это хорошо)… строгость и сдержанность колорита не делают ее скучной — это замечательно, эльфочки не должны скучать. Просто не имеют такой возможности. Такова анатомия эльфов. Что там дальше: хорошо отглаженная скатерть (это, допустим, мелочи). Ага, вот оно, самое существенное. На блюде лежит серовато-розовый лангуст, рядом желтеет лимон, зеленоватые оливки (в глубокой тарелке… и есть еще пустая плоская, что ж, это удобно), булочка с золотистой корочкой, несколько сосудов — металлические кувшины, бокал.

В оставшиеся до лицезрения полотна секунды Боба подумал о радостях, которые сулит тонкому гурману изысканная сервировка. Он-то всю жизнь обходился грубой глиняной и деревянной посудой, которую нашел в дальнем домике на заднем плане своего пейзажа.

Вот уж они на месте. Все совпадало с описанием — Боба проверил. Даже лучше, чем в каталоге, потому что лимон был почти очищен от кожуры, которая влажной спиралью свешивалась с края стола. Он оглянулся в поисках второго натюрморта, но они уже мчались дальше.

— Мы еще нашли…

— Нам же два нужны…

— Побежали, Бобочка!

И, увлекаемый своими девочками, мчится Боба мимо недоуменно оборачивающихся им вслед посетителей и старушек-дежурных. Прибыли. Перед ними предстал “Натюрморт с цветами и закуской” Георга Флегеля (52,5ґ41). Боба сразу открыл каталог на нужной странице, чтобы тщательно сверить нарисованное с описанным, но Фенюшка и Никуша стали чуть-чуть подпрыгивать на месте от голода. Еще немного — и, пожалуй, взлетят. Тут уж Бобе придется нести ответственность за нарушение вышеназванного обычая № 8. Поэтому через строчку, пропуская несущественные детали, Боба стал “заглатывать” текст. …Все, кроме песочных часов (это не надо, дальше)… предназначено для чувственного удовлетворения (мило, но дальше, дальше!)… Вот оно: Тут и подрумяненный жареный цыпленок (вот чудо), и аппетитный гарнир(что это там, капуста, что ли?), и закуски. На этом месте Боба понял, что каталог нуждается в дополнениях. Там не были упомянуты: зеленые оливки, белое что-то (морковка? в то время вроде выращивали разноцветную), наиприятнейшая булочка. А вот что в описании было и на картине присутствовало, так это небольшая, но весьма вместительная ваза со спелыми вишнями.

Пока он занимался инвентаризацией — это дело для музейных эльфов было не внове, — эльфочки пытались “считаться” на “стакан-лимон-выйди-вон” и “стакан-воды-выйди-ты”, но никак не могли договориться, с кого начать. То есть они с момента, когда были обнаружены Бобой в зале Эрмитажа, знали русский алфавит, незыблемую очередность букв в нем, в силу которой “Н” всегда предвосхищает “Ф”, но неопределенность с именами все еще существовала. Эльфочки в ожидании окончательного выбора, который, разумеется, должен был сделать Боба, раскраснелись, расшумелись, но стоило ему посмотреть на них… Нет-нет, не строго, не укоризненно, да и мог ли он, любящий, укорять их за мелодичный шум, за едва скрываемый полет, так вот, стоило Бобе посмотреть на них, как они затрепетали и стихли. И в наступившей тишине Боба смог разобраться в их мыслях и впечатлениях. Такова анатомия эльфов.

То, что Боба усвоил из счастливого сумбура ожидания Фенюшки и Никуши, однако, заставило его срочно искать еще одно решение, а после этого мысленно связываться с Лесным Советом. Дело в том, что эльфочки, его драгоценные жемчужные девочки, которых Боба даже не мог заставить выбрать себе имена из двух понравившихся обеим, и из этих двух, на взгляд Бобы, весьма удачных натюрмортов с необходимым и достаточным содержанием всего — и белков, и витаминов, и углеводов — тоже не могли выбрать. И Фенюшке и Никуше нравились в равной мере как основные блюда — курица и лангуст, так и дополнительные — оливки, булки, вишни, лимоны — словом, все, включая сервировку. И одновременно.

Выход из положения Боба нашел сразу, но понимал, что его предложение вызовет у Лесного Совета замешательство. Следовало придумать безукоризненное обоснование, которое удовлетворило бы и Лесной Совет, и самого Бобу как Председателя комитета по соблюдению вмененных обычаев.

Но тут к процессу подключились Существа Бобы, правда, слишком активно. Радостное Существо стало подпрыгивать внутри Бобы, отчего и Боба чуть не взвился в воздух — ему даже пришлось ухватиться за подоконник, — а Существо Заботы стало перекатываться с боку на бок в такт с бодрым скоком своего приятеля. При этом они умудрились исполнить в унисон и очень медленно русскую народную песню “Василек”. Слова этой песни, исполняемые двумя одинаково звучащими голосами, — “василек-василек, МОЙ любимый цветок” — и подсказали Бобе искомое обоснование.

Боба решил настаивать на уникальности явления Фенюшки и Никуши — до сих пор феномен близнецов среди эльфов не наблюдался. А девочки не только были увидены Бобой в одно сладостное мгновенье, но манерами, обличьем и окраской жемчуга были удивительно похожи. Кроме того, повторное прочтение ценного каталога добавило Бобе уверенности в правильности задуманного обычая.

Оказалось, “Натюрморт с цветами и закуской” Георга Флегеля пользовался таким успехом, что художник создал еще один точно такой же. Только по прихоти судьбы и искусствоведов, формировавших художественные коллекции музеев, он оказался не в Эрмитаже, а в галерее славного города Штутгарта. Если бы не это прискорбное обстоятельство, не было бы нужды и в новом обычае. Но все случилось как случилось, и обычай № 28, сразу же утвержденный Лесным Советом как вмененный, был сформулирован Бобой следующим образом: “Эльфы-близнецы могут производить натуральный обмен продуктами, не нарушая при этом обычая № 3, если выделенные на кормление картины имеют хотя бы одну точку пересечения. Таков обычай”. В данном случае такой точкой были крупные зеленые оливки, тугие и сочные.

Боба никогда не пробовал оливок, но сердце родителя подсказывало ему, что его эльфочки без этого продукта свое существование не мыслят. Боба затруднился с определением содержащихся в зеленых плодах веществ, но понимал, что, во всяком случае, растительного масла там с избытком. А это весьма полезно, Боба это знал со всей определенностью.

Только Боба ознакомил Фенюшку и Никушу с новым вмененным обычаем, только вздохнул с облегчением, глядя на их довольные личики, как понял, что процесс законотворчества на сегодня еще не закончен. Проанализировав веселое подпрыгивание эльфочек в сочетании с цветом раскатившегося по залу бледно-розового жемчуга, Боба обнаружил, что они обуяны одним желанием — угостить его, родителя Бобу, чем-нибудь из того, что отныне будет их вечной пищей, спасибо Лесному Совету.

Это было вполне объяснимо, ведь эльф соткан из чувства благодарности. Такова анатомия эльфов. Обычая же, поощряющего к данному действию, не существовало. Пока не существовало. Боба понял, что эту несправедливость необходимо устранить немедленно. Ибо вмененные обычаи потому и соблюдались всенепременно, что основаны были на естественных потребностях и анатомических особенностях эльфов.

Упущенный до сей поры обычай № 29 (приложение к № 19) был утвержден Лесным Советом в следующей формулировке: “Эльфы-дети из Группы Натюрмортов, получив картину на кормление, всенепременно угощают своего родителя, если у него не выявлена аллергическая реакция на предлагаемые продукты. Таков обычай”.

Честно говоря, Боба гордился тем, что № 29 был так изящно и ясно им изложен. Ведь попадались среди вмененных обычаев, созданных на заре существования Международного движения музейных эльфов, и такие, которые требовали специальных и весьма многословных разъяснений и оговорок. Чего, например, стоил обычай № 30: “Эльф довольствуется малым и не претендует на продукты из картины другого эльфа. Таков обычай”. Не может эльф довольствоваться малым количеством экологически чистых продуктов питания! Ему нужно ровно столько пищи и такой, сколько и какой требуется для благополучного существования. Кроме того, имелся вполне сообразующийся с обстоятельствами жизни эльфов обычай № 3 о фиксированных количествах еды, добываемой из картин-кормилиц. А уж претендовать на продукты из картины другого эльфа… Это было и вовсе из области черных фантазий — все эльфы в мыслях скромны, а в поступках справедливы. Такова анатомия эльфов.

Так или иначе после улаживания формальностей девочки устроили Бобе банкет. Ах, это был настоящий пир! Жареный цыпленок, чуть влажные и теплые от солнца вишни, серебряный кувшин с божоле, ароматнейшие булочки, блюдо с вареными, завитыми по краям листьями капусты, толстоногий, коричневатого стекла бокал и даже каменная ваза с цветами — все это было перенесено на натюрморт Виллема Хеды “Завтрак” — там было просторней. Боба краем глаза заметил реакцию экскурсовода, когда он, повествуя очередной группе о лаконичности блюда с лангустом, нечаянно взглянул на описываемое полотно. Не заметить жареного цыпленка с подогнутыми лапками, манящего и румяного, было невозможно, но и говорить о нем надо было вроде у другой картины… Группы экскурсантов сменяли друг друга, но взгляды всех гидов при виде блюда из мяса птицы свидетельствовали как минимум о недоумении. Примерно так же удивлен был бы и сам Боба, наткнись он в своем пейзаже на пальму с одной из картин господина Гогена или вазу с условными треугольными грушами месье Сезанна.

Именно по этой причине, в нарушение всех обычаев — и человеческих, и принятых к исполнению эльфами, — они начали пир не с морепродуктов, а с “проникновенной птички”, как сразу назвали цыпленка Фенюшка и Никуша.

После первой перемены, когда голодный блеск померк и сменился в глазах эльфочек мягкой заинтересованностью в продолжении банкета, Боба затеял разговор об именах. Собственно, он произнес тост, в котором выразил радость от встречи, отметил удачный выбор картин, новые вмененные обычаи, особенно № 29, в результате которого банкет и состоялся, а также сообщил собравшимся, что сидящая по правую руку от него имеет честь называться Никушей, а другая, следовательно, Фенюшкой. Существа Бобы взревели туш, да так громко, что у Бобы уши заложило, а девочки, кивая в знак согласия головками, быстро поменялись местами.

Да, такого Боба не ожидал. Ему казалось, что он поступил весьма разумно, предоставив все случаю, да и особая значимость, которая придается правой руке людьми, у эльфов отсутствовала. Они владели обеими руками во всех отношениях одинаково. Такова анатомия эльфов.

Существа Бобы в это время закончили девятое подряд исполнение последнего музыкального фрагмента, и за столом установилась было тишина. Тут оказалось, что девочки давно говорят с ним.

— …Разница, правда же, Бобочка?

— Да! Ведь и я могла оказаться слева, и что тогда, Бобочка?

— А я придумала, придумала: называй нас Нифенюшкой, хорошо?

— И мне нравится, и мне. Тебе же так удобнее — быстрее — всего одно имя произнесешь, а мы уже тут, рядом с тобой, Бобочка!

— Мы ведь всегда будем вместе. А суффикс такой распушистый…

Неожиданно упомянутая Нифенюшкой пушистость суффикса окончательно примирила Бобу с неординарной ситуацией. Он еще раз поразился столь развитому у его совсем юных эльфочек чувству прекрасного и приступил к составлению отчета Лесному Совету по обычаю № 31: достал заранее приготовленный лист тончайшей рисовой бумаги, баночку с тушью и заостренную на конце палочку из грушевого дерева. Чуть высунув от старания кончик языка, Боба-родитель вывел древние знаки письменности эльфов с характерным готическим отливом. Документ удался во всех отношениях: красивый и содержательный.

Во исполнение древних обычаев

Всем, всем, всем членам Высокого Лесного Совета

от Бобы, музейного эльфа,

картина-кормилица “Пейзаж с коровами” (22ґ17) мэтра Камиля Коро,

проходит по описи в коллекции

Государственного Эрмитажа, что в Санкт-Петербурге

ОТЧЕТ

О том, что он стал родителем.

Настоящим сообщаю, что отведенное для составления отчета время назад мною в залах Государственного Эрмитажа были встречены 2 (две) новоявленные эльфочки, для которых я стал обретенным родителем.

Спасибо Совету!

Новоявленные наречены:

КАЛЛИНИКИЯ И КАЛЛИСФЕНИЯ.

Русскоязычный вариант:

НИКУША И ФЕНЮШКА,

с чем нареченные согласны.

Вышеупомянутые отнесены по источнику кормления к Группе Натюрмортов.

На совместное кормление на основе натурального обмена нареченным (о чем имеется специальное решение Лесного Совета) определены:

1. “Завтрак” (В.-К. Хеда, 118ґ118).

2. “Натюрморт с цветами и закусками” (Г. Флегель, 52,5ґ41).

Клянусь,

что все проведенные процедуры всенепременно соответствуют обычаям:

1, 3, 9, 11, 12, 14, 16, 17, 19, 20, 23 и 28.

Таковы обычаи — 12 раз!

Спасибо Совету!

Боба-родитель.

После отправки отчета они выпили еще по бокалу рубинового божоле, с удовольствием поплевали вишневые косточки “на дальность попадания” (победили Нифенюшки) и договорились о днях, по которым девочки будут посещать Бобу. Отдельно обсудили понедельник. По понедельникам в Эрмитаже был выходной день, и, соблюдая обычай № 32, музейные эльфы ничего не ели. Таков обычай. С диетической точки зрения Лесного Совета такое еженедельное оздоровительное голодание было весьма и весьма полезно. В этот день эльфам были предписаны прогулки и размышления на свежем воздухе, желательно в пригородных парках. В дождливую и холодную погоду не возбранялись и посещения предприятий общественного питания людей. Не для еды, конечно, а с целью познавательной и в какой-то мере развлекательной, поскольку не пищей единой живы эти волшебные существа. Такова анатомия эльфов.

Прошло несколько месяцев, жизнь шла своим чередом: девочки выглядели замечательно и всегда вовремя навещали Бобу, Бука с Букашкой были здоровы, а Боба счастлив — и как лакторианец, и как родитель. Пришла пора готовиться к очередному конгрессу музейных эльфов. По обычаю № 33, новоявленные эльфочки должны были выступить на заседании с докладом. Тему они выбирали сами, но имели право обсудить отдельные повороты мысли с родителем.

После завтрака все семейство собралось в зале древнеримской скульптуры — там было тихо и просторно. Поняв, что девочки назвали свое детище “Радуга и триумфальные арки Санкт-Петербурга. Корреляция природных явлений и некоторых архитектурных решений”, Боба высоко подпрыгнул от радости и поделился идеей своего еще не написанного трактата о кучевых облаках в архитектурном облике Санкт-Петербурга.

— А мы знали!

— Да-да, сразу знали!

— Мы потому тебе и явились, Бобочка…

— Разве ты не понял?

Как же так? — думал Боба, как могло случиться, что сам Председатель комитета по соблюдению вмененных обычаев забыл о существовании № 34 — “Эльфы-дети сами выбирают себе родителей. Таков обычай”.

Вот оно что, думал Боба, вот оно что, вот почему так голосили Существа! Нифенюшки явились моему взору, избрав меня из многих. Какая честь! Да я всю вечность теперь буду потакать любому их капризу. А если нет таких обычаев, то уговорю Лесной Совет вменить.

Потакать Боба решил немедленно. Поэтому он спросил, полностью ли Нифенюшки удовлетворены экологической чистотой и ассортиментом потребляемых продуктов.

— Ой, такая вкуснота!!!

— И посмотри, Бобочка, какие у нас зубы стали от вишен!

— А только хочется помидорчиков и перчиков…

— Ага, помидорчиков, перчиков и базилика!

— Мы будем сами готовить салатик. Мы умеем, Бобочка. Правда же, мы умеем?

— Еще бы! Зато огурцов, Бобочка, совсем не надо, ну их!

— У нас, Бобочка, на них аллергия может случиться.

Боба задумался о возможных источниках названных продуктов. Он мысленно перебирал все известные натюрморты из коллекции Эрмитажа, еще раз пробежался по запасникам, но ничего из заявленного списка не обнаружил. Не рисовали европейские художники в давние времена эти овощи, да и не ели, пожалуй. Боба хотел по-родительски, очень тактично объяснить Нифенюшкам, почему не сбываются все вообще желания, но его любимые девочки уже вспорхнули и, взявшись за руки, кружились вместе с мраморными богинями. Даже Венера Таврическая, хоть и без рук, была подхвачена эльфочками за талию и веселилась как могла. Боба и не заметил, как сам оказался в центре хоровода. Девочки с гордостью следили за воздушными пируэтами своего родителя. Да и богини более чем дружелюбно улыбались красавцу лакторианцу. Венера, как самая опытная из дам в вопросах жизненных, с интересом выслушала небольшое сообщение о радостях молочной диеты и уверила всех танцующих, что и наружное применение молочных продуктов очень и очень небесполезно. Богини этой темой увлеклись и принялись обсуждать пропорции отдельных составляющих комплексных молочных ванн, а семейство эльфов переместилось в зал легчайших мраморов маэстро Кановы. Там и продолжилась беседа об овощах. Оказалось, что эльфочки кое-что придумали, дело было только за разрешением родителя. А Боба, решивший непреклонно потакать им всегда и во всем, постарался на славу.

Нифенюшки поведали ему, что как-то в понедельник ливень застал их около кафе, в которое они и нырнули, — там было сухо, красиво и играла волшебная музыка, подходящая для танцев юных эльфочек. В этой музыке был полет и несколько легких прыжков, чем девочки и воспользовались. А потом присели за столик, конечно, не для приема пищи…

— Не волнуйся, Бобочка, мы же знаем № 32.

— И не нарушаем. Никогда.

— И не будем нарушать. Таков обычай.

— Мы хотели посидеть, просто посидеть.

— А там на столике лежали такие хорошенькие салфеточки.

— Не салфеточки, а подставочки.

— Да, подставочки, но крупные, и на них нарисованы картинки.

— С овощами.

— И мы знаем, что они вкусные, эти овощи.

— И чистые, экологически.

— У меня были помидорчики и базилик, а у…

— А у меня — перчики разноцветные и… и тоже базилик.

— Очень красиво и полезно.

— Бобочка, а?

Все это прозвучало так трогательно! И Боба, эльф, облеченный высоким доверием Лесного Совета и безостановочно любящий своих Нифенюшек, сказал только, что немедленно отправит интересующее девочек изображение на экологическую экспертизу в Лесной Совет. Почти сразу они получили несколько витиевато изложенное, но положительное решение. Спасибо Лесному Совету!

Во исполнение древних законов

Председателю комитета по соблюдению вмененных обычаев, Основателю Международного движения музейных эльфов Бобе — от Лесного Совета

 

РАЗРЕШЕНИЕ

Настоящее выдано на использование овощных культур, предложенных к рассмотрению (список прилагается) и успешно прошедших экологическую экспертизу, в качестве Витаминных Добавок к содержимому назначенных картин-кормилиц нареченным Каллиникии и Каллисфении.

Прочитав этот документ, девочки расцеловали Бобу и побежали готовиться к докладу, а Боба — на вечернюю дойку. Буку задерживать было никак нельзя. Пока Боба разливал молоко по горшочкам, он думал о своих девочках. О том, как хорошо все устроилось, о повышенном содержании витаминов в пожизненной диете Нифенюшек, о том, какое замечательное сообщение они теперь сделают на конгрессе и что из этого может получиться…

Боба-то знал, что полноценное питание — залог существования эльфов. А когда эльфы существуют, они мыслят о прекрасном. Мысли же эти, будучи порождены могучим мозгом и сиянием светлой души, имеют свойство становиться реальностью. Такова анатомия эльфов.

Часть 2

 

Развлечения

(“Купание красного пупса”)

Автобус с туристами остановился около огромного, во весь первый этаж, магазина. Магазин назывался “Мир кафеля”. Первым из автобуса показался гид, за ним сползли человек тридцать туристов, которые закрутили головами, пытаясь обнаружить очередную достопримечательность. Ничего примечательного, кроме еще двух таких же автобусов и упомянутого уже магазина, поблизости не было, и туристы недоуменно уставились на своего гида. А тот, сложив руки рупором, загрохотал: “Группа номер три, заходим в магазин, не отставайте, в боковые проходы не сворачивайте — потеряетесь. Мы направляемся в отдел „Кафель для вашей кухни””. — “Да что мы, кафеля не видели!” — загомонили туристы. Но предводитель их был непреклонен, поблизости не было даже пивного киоска для культурного досуга, мерзостность погоды не поддавалась описанию, и вереница обреченно втянулась в магазин.

У Питера ван Бейлиса, стюарда одного из самолетов компании KLM, только что приземлившегося в аэропорту Пулково, было шесть часов свободного времени до отлета в Амстердам. И Питер ван Бейлис очень хорошо знал, как провести это время с пользой и удовольствием в милом его сердцу городе. Питер был человеком целеустремленным. Да и цели он менял не очень часто, разве что совсем невмоготу становилось.

Последний раз он поменял цель пару лет тому назад, когда слегка видоизменил род своих занятий, что очень не одобрил его дедушка Питер ван Бейлис-старший. “Ах, Питер, малыш Питер, — ворчал дедушка, — для этого ли существует наша семья? За последний месяц ты не нарисовал ни одного орнамента. А ведь уже триста лет все мужчины в нашей семье рисовали только кобальтовые завитки. Что же теперь будет? Ведь ты подавал такие надежды!” А Питер ван Бейлис-средний, соответственно отец Питера-младшего, потрясая кипой его детских рисунков, добавлял с укоризною: “Как мог ты поступить так с нами, Пити-поросенок! Всего один год до окончания… Ты же был лучшим студентом. Я уже приготовил рамку для твоего портрета на стене изразцов, ты был бы десятым Питером ван Бейлисом в этой галерее!” Причитания ван Бейлисов-старших связаны были с тем, что Питер неожиданно для семьи перестал посещать занятия в Амстердамской школе изразцов. Прекратил покрывать квадратные метры картона и изразцовых плиток разветвленными узорами, увлекся рисованием портретов, а в последнее время вообще переключился на жанровые сценки. Ах, как многообразна была жизнь за границей канона! И ах как страшно было оказаться на свободе. И Питер, отказавшись от эстетики тюльпана, составлявшей основу семейной темы, сам наложил некоторые ограничения на свое творчество. Постепенно он даже сформулировал Канон Питера: “Единство места, материала и размера”. Это означало, что он рисовал только сценки в интерьере (на фоне непременной изразцовой печки), только на керамических плитках, а все плитки были одного размера, 33ґ33.

Как автор и единственный “исполнитель” этого канона, он иногда сталкивался с некоторыми трудностями, но не останавливался ни перед чем. Даже когда он захотел нарисовать рыжекудрую велосипедистку, которая промчалась однажды мимо него, как прекрасный сон, он умудрился поместить ее в интерьер. На картине была нарисована им небольшая комната, дверь которой выходила в цветущий сад. В комнате в кресле-качалке сидела миловидная женщина с раскрытой книгой на коленях. В углу комнаты, куда почти не попадал свет, виднелся кусочек изразцовой облицовки. Женщина повернула голову в сторону двери, а там, в проеме, пронизанная солнечными лучами и от этого полупрозрачная, стояла, держась за руль, велосипедистка. Картина называлась “Прелести спортивной жизни” и предназначалась Питером для спортивно-оздоровительного центра. Впрочем, все свои картины Питер — и это соответствовало истине — скромно называл плитками.

Все было бы хорошо, но, отказавшись закончить образование в школе изразцов, он утратил возможность получения гарантированного и очень достойного заработка. А его жанровые плитки пока не продавались. Заказчики, даже если они появлялись на творческом горизонте Питера ван Бейлиса, видимо, чего-то пока не понимали, и Питер занялся поисками работы. Как-то, перелистывая газету, он обнаружил объявление компании KLM о наборе стюардов на европейские рейсы, прошел собеседование и вот уже целый год наслаждался полетами, посадками, а главное, вот такими небольшими, но весьма ощутимыми перерывами между рейсами. Эти часы он всегда проводил с толком. Можно было пойти послоняться по незнакомому городу, а через какое-то время попасть в него еще раз, уже узнавая понравившиеся улицы, дома, маленькие ресторанчики и даже лица людей. К таким прогулкам Питер готовился тщательно — всегда брал с собой дорожный набор специальных красок и пару керамических плиток любимого размера. Он поставил себе за правило обязательно в каждом городе посещать местные картинные галереи, а после выпивать чашечку кофе в каком-нибудь маленьком (непременно маленьком) кафе. Сидя за чашечкой кофе, Питер что-нибудь рисовал на своей плитке, уж такой он был человек.

Во время предыдущего прилета в Санкт-Петербург Питер, следуя своей программе, посетил Русский музей, но успел осмотреть только работы старых мастеров. В этот раз он собирался побывать в Корпусе Бенуа, где располагалась коллекция картин художников начала XX века. Питер считал, что все старые мастера, например, в XIX веке рисовали примерно одинаково во всех европейских странах. Такое было время. Слишком много канонов. Но к концу века XIX и началу XX накопилась разница, и ею с лихвой воспользовались многочисленные художественные течения, школы и отдельные независимые мастера. Вот эту “российскую разницу” и мечтал увидеть сегодня Питер ван Бейлис, бывший студент Амстердамской школы изразцов, а ныне — стюард компании KLM.

Покинув аэропорт, Питер добрался до центра города. Он вышел из метро на углу Невского проспекта и канала Грибоедова и, повернув направо, зашагал в сторону сверкавшего пряничной красотой многоглавого собора. Слева трепетали воды канала. Он подумал: “Как перед наводнением”. Он всегда чувствовал желание воды выплеснуться за разрешенный уровень, за ординар. “Вода, как я, — улыбнулся про себя Питер, — хочет освободиться от канонов. Хочет быть неординарной”. С каждым шагом он приближался к светло-желтому зданию с белыми колоннами по фасаду — цели его похода. Уже стала видна остекленная крыша, и Питер порадовался, что в музее хорошее, правильное освещение.

Поднявшись на второй этаж, он оказался в анфиладе залов, уходящих, казалось, за горизонт. Питер шел медленно, ускоряясь только на пейзажах, которые не нравились ему с детства, так же как и чувствительные описания природы в романах. Если бы его спросили, то он легко эту свою нелюбовь к пейзажам мог бы объяснить. Все-таки Питер представлял семью, где все мужчины были изразцовых дел мастерами. А у таких людей ценились орнаменты и симметрия. Каждый отдельный листок-лепесток был, с этой точки зрения, верхом совершенства, но вот в совокупности… “Возьмем для примера дуб, — размышлял Питер, пропуская очередной пейзаж. — Старый, искореженный жизнью. Нет в нем симметрии. А любой его лист — пособие по рисованию узоров”.

Основное внимание Питера привлекали портреты в интерьерах. Было, было на что посмотреть у этих русских! На обороте входного билетика он записал фамилии понравившихся ему художников (“для углубленного изучения”):

СЕРОВ

ВРУБЕЛЬ!!! Бакст

КУСТОДИЕВ

Филонов?!

Уже двигаясь к выходу, он вдруг почувствовал некоторое раздражение, которое вызвало неприятное ему сочетание чего-то голубоватого и красного. Слишком много красного. Он подошел поближе и, не глядя на картину, стал читать фамилию художника. “Кузьма Петров-Водкин” — вот что он прочел. Питер ухмыльнулся: “Почти тезка”. Его знаний русского языка (привьет, спасьибо, воудка, тсар Пьетр, Питерсбург) хватило на этот нехитрый вывод. Петров — почти Питер. А Водкин или Бейлис — не очень большая разница, все равно алкоголь. Столь любопытное умозаключение привело к тому, что Питер, преодолевая врожденное отвращение к красно-голубому, все-таки посмотрел на полотно. Там был берег реки, несколько почти нереальных мальчиков, как будто выструганных из деревянных чурочек, что-то еще и гигантский — Питеру показалось, что он вырезан из бумаги, — кроваво-красный конь, перечеркивающий собой все перечисленное. Теперь Питер прочел и название картины: “Купание красного коня”. Кто кого купал, Питеру было совершенно неясно. Скорее конь мог не только выкупать, но и утопить всю компанию.

Все это Питеру категорически не понравилось, хотя название заворожило — в нем была сказка. Еще в детстве он придумал одну игру. Разглядывал какую-нибудь картину, а потом в нее мысленно пристраивал сюжет из другого художника, из другого времени. Получалось занятно. Он отошел подальше — картина была довольно крупной — и, чуть прикрыв глаза, попытался вместо коня представить себе “Девочку на шаре”. Вышло чуть лучше, девочка была занята делом — она удерживала равновесие, стоя на синеватой сфере, — и не таращилась на Питера, в отличие от одного из мальчишек. Но девочка была такая хрупкая, а конь такой мощный, он выталкивал девочку из сюжета, она могла упасть… Питер открыл глаза — красный конь рвался к реке. А Питер направился к выходу.

Оказавшись на улице, он пошел было в сторону метро, но свернул налево и очень быстро вышел на площадь перед Русским музеем. Тут его внимание привлекла вывеска над входом в угловой подвальчик. На двух языках было написано — “„ДЕНЬ ‘БЕЙЛИСА‘”. Только у нас. Почти бесплатно”. И чуть ниже: “Мы варим кофе лучше всех”. Первая надпись приятно удивила Питера ван Бейлиса-младшего. А вторая увлекла в недра гостеприимного заведения.

Место, где оказался Питер, нельзя было назвать маленьким кафе, но один из залов — сводчатые потолки из старого некрашеного кирпича, стены с изразцовыми нишами — понравился Питеру. Там было всего четыре крошечных столика со столешницами из толстого черного стекла. В ожидании официанта он стал рассматривать зал. Из соседнего помещения раздавался смех и доносились звуки какой-то знакомой мелодии в ритме самбы. Питер даже захотел потанцевать, но в зале, кроме него, никого не было, и он занялся делом.

Он достал краски, одну из приготовленных плиток и стал набрасывать фон, тем более что и канонический изразец в интерьере, как уже было сказано, присутствовал. А стоило слегка вывернуть изразцовое пространство ниши — и получалась замечательная печка. Или камин. Еще раз цепким профессиональным взглядом он охватил небольшое помещение и заметил, что один из столиков хранит следы чьего-то присутствия. В центре стола стоял большой, сиреневого стекла толстостенный бокал на низкой ножке. В бокал на треть была налита кремовая непрозрачная жидкость, которая туманила его стенки, отчего они мягко светились в лучах старинного фонарика.

Вообще соседний столик был очень удачно, с точки зрения Питера, освещен — как маленькая сцена. Оставалось дождаться появления действующих лиц. Времени у Питера было предостаточно, кофе уже принесли, и восхитительный к тому же. Пьеса должна была начаться с минуты на минуту. “Интересно, какая она будет”, — подумал Питер. Послышался звук открывающейся где-то двери, по залу пронеслась прохладная волна, и Питер уловил знакомый аромат. Запах явно шел из сиреневого бокала. “Так это „Бейлис”, — сообразил Питер, — как же я раньше не подумал. Но тем лучше, тем лучше”. Питер обожал знаки, которые подкидывала иногда жизнь. Сегодняшний день был щедр на них. Сначала его тезка — Петров-Водкин, а теперь еще и одноименный с ним, Питером, ликер.

Питер мазок за мазком наносил краску, и ему удалось, несомненно удалось, передать волшебную полупрозрачность сиреневого стекла, омытого волнами сливочного ликера “Бейлис”.

Завибрировала и растаяла самба. Смех приблизился и замер где-то за поворотом, а в зал, продолжая еще танцевать, вошли, вплыли, нет — плавно влетели две девушки. “Так могут двигаться только эльфы”. Эльфы аккуратно приземлились за столиком, который уже был частично изображен Питером на плитке. Ах, как хороши были вновь прибывшие! Их походка, которая показалась Питеру полетом, была легка и весела. Питер даже перестал рисовать и замер, чтобы не помешать неловким движением играм эльфов. Он судорожно стал придумывать название для рождающегося шедевра (“никак не меньше”) — “Самба эльфов” или “Эльфы с бокалом „Бейлиса””…

Не только глаза его, но и фибры души широко раскрылись при виде этих созданий. Оторвать взгляд от происходящего за соседним столиком, несмотря на хорошее воспитание, полученное в детстве (“не показывай пальцем, Пити, для этого есть слова”, “не рассматривай в упор людей без предварительной договоренности, малыш”), Питер при всем своем желании не мог.

Если человек, а тем более эльф совершенен, то уж во всем. Теперь, когда эльфы уселись, продолжая смеяться (“Боже, как звучат их голоса”) и быстро переговариваясь на чужом для Питера, но очень мелодичном языке, оказалось, что они точно вписались в композицию, образовав симметричную группу. Центром симметрии был бокал с “Бейлисом”, по бокам от него — в профиль к Питеру и лицом друг к другу — сидели юные волшебницы.

Были ли они похожи? Пожалуй, нет. Одна была черноволоса и кудрява, с глазами как самый темный гречишный мед. Ее щеки были нежно румяны. Волосы другой цветом напоминали осенние дубовые листья и тяжелой волной накатывались на плечи. Глаза же у нее… “Господи, — подумал Питер, — как описать цвет ее глаз? Думай, Пити, думай! Ты же художник. Ах да! Я видел этот удивительный оттенок — зеленовато-золотистый — крыжовник в конце июля”. Она была чуть бледнее своей подруги, но кожа ее, казалось, излучала свет. Да, они были разными, но невесомостью и нежностью черт походили на родных сестер.

Питер разволновался, потому что в голове его колотились три желания — одно главное и два сопутствующих:

ТОЛЬКО БЫ УСПЕТЬ ВСЕ ПЕРЕНЕСТИ НА ПЛИТКУ (это было главное желание),

а два сопутствующих были такими:

1) ТОЛЬКО БЫ ОНИ НЕ УШЛИ;

2) ТОЛЬКО БЫ ОНИ МЕНЯ НЕ ЗАМЕТИЛИ.

Впрочем, эльфы уходить, судя по всему, не собирались и в сторону Питера не смотрели.

А Питер ван Бейлис, художник, стюард и совсем не мистик, вроде как услышал обращение верховного божества всех художников, которое почему-то голосом его отца произнесло: “Ну что ты дергаешься, Пити-поросенок! Дали тебе возможность увидеть, как живут и развлекаются эльфы в центре большого города, так воспользуйся ею! Второго такого раза не будет. Смотри и рисуй. Они здесь живут. Здесь и сейчас. Сегодня так построились звезды — судьба подкинула тебе белый шар в урну для голосования. И не волнуйся, у тебя масса времени. Рейс будет задержан из-за густого тумана в районе взлетной полосы. Удачи тебе, малыш. С надеждой на взаимовыгодное сотрудничество”. Последнюю фразу Питер не очень-то понял или не дослушал, потому что быстро и точно бросал кусочки света и тени на поверхность плитки, где все явственней проступали черты эльфов. Он не заботился о том, чтобы попасть кисточкой в нужную точку. В эти минуты он находился под высоким патронажем — боги водили его рукой. От чего он не отрывал взгляд, так это от парочки живых эльфов, склонившихся к бокалу со сливочным ликером “Бейлис”, стоящему в центре маленького круглого столика.

Между тем на крошечной сцене готовилось некое действо. Эльфы обменялись короткими фразами, после чего темноволосая достала сумочку и запустила в нее руку, пытаясь выудить что-то. А другая, с глазами цвета золотистого крыжовника, вспорхнула со своего места и несколько раз облетела вокруг столика. Обе засмеялись, а Питер вдруг понял, что давно улыбается, пожалуй, с тех пор, как эльфы явили ему себя. И тут из недр сумочки — ах, как глубоки и богаты бывают эти недра — был извлечен пупс. Обыкновенный пластмассовый — он слегка блестел — пупс-голыш. Стройная его фигурка была высотой примерно в два дюйма. “Какой день, — пронеслось в голове у Питера, — эльфы, дюймовочка-переросток…”

Из соседнего зала опять донеслись звуки самбы. Эльфы оживились, взяли пупса за ручки, и он затанцевал, покачиваясь и кружась вокруг бокала. Потом они решили, что пупс устал, положили его на стол и прикрыли бумажной салфеткой, как маленьким одеяльцем. Минут через пять, которые эльфы провели в разговорах, пупс был выхвачен из постели и погружен в бокал с “Бейлисом”. “Значит, настало время водных процедур”, — отметил Питер. Но пупс был легким и все время выскакивал из густой жидкости. Эльфы придерживали его за плечи своими тоненькими пальчиками, пупс вырывался и производил брызги. Какое было веселье! Питер, увлеченный сюжетом, развивающимся вокруг и внутри бокала, начал рисовать пупса. То, что получилось, Питера вполне устроило, вот только цвет пупса вызывал некоторые сомнения. Он слой за слоем накладывал краску на изображение, цвет становился все более насыщенным. Неожиданно для себя Питер обнаружил, что пупс стал красным, такого точно оттенка, что и конь на увиденной сегодня картине. Тут же появилось и название новой жанровой плитки — “Купание красного пупса”. Последней точкой в картине была белесая капелька “Бейлиса” на черной блестящей поверхности столика — след энергичного купания.

Питер удовлетворенно осмотрел то, что получилось. У него было ощущение, что вместе с ним на плитку смотрят все Питеры ван Бейлисы, изразцовых дел мастера, и смотрят с одобрением и гордостью за представителя своей славной фамилии. Тихий восторг Питера был прерван неожиданно образовавшейся около него пустотой. Он посмотрел вокруг — ни пупса, ни эльфов, ни бокала с “Бейлисом”. Питер был один в зале. “Так и не поговорили”, — огорчился Питер, в глубине души понимая, что волшебство не может продолжаться вечно. К тому же эльфы исполнили его желание № 2 (сопутствующее) ТОЛЬКО БЫ ОНИ МЕНЯ НЕ ЗАМЕТИЛИ.

Когда Питер приехал в аэропорт, оказалось, что рейс на Амстердам задерживается на три часа. “Так меня же предупредили об этом, тот Голос… Что еще он говорил? …из-за тумана в районе взлетной полосы. Удачи тебе, малыш. С надеждой на взаимовыгодное сотрудничество… Вроде так. Туман на взлетной полосе уже есть. Взаимовыгодное сотрудничество — это про что?” В размышлениях на эту загадочную, но приятную тему прошло время до отлета.

Ровно через две недели, снова оказавшись в Петербурге, Питер стоял перед администратором Русского музея. Разговор получался какой-то бесперспективный. Питер хотел увидеться с директором музея для вручения своей жанровой плитки “Купание красного пупса”.

— Хочу подарить, — настаивал Питер, — и чтобы висела около картины Петрова-Водкина про красного коня.

— Ничем не могу вам помочь. Во-первых, сегодня воскресенье, и директор отсутствует. Во-вторых, план экспозиции утвержден художественным советом. В-третьих, кафель не принимаем. И главное — вы же пока живой.

Участники диалога уже в третий раз привели свои аргументы (“но это же подарок” — “никакого кафеля” — “а если бы я уже умер?” — “вот тогда бы и поговорили”), когда Питер обратил внимание, что к разговору внимательно прислушивается средних лет симпатичный господин. Заметив растерянный взгляд Питера, он спросил:

— Я могу чем-нибудь помочь?

— А вы директор?

— Да. — И он протянул Питеру визитную карточку.

На карточке по-английски было написано: Петр Кузьмин, директор сети магазинов “Мир кафеля”.

Последовательность мыслей, которые посетили Питера в эту судьбоносную минуту, была такая: “Опять совпадения — Петр-Питер-Петров-Петербург; Кузьма-Кузьмин. Директор. Странный город — все время замкнутые, как венки, сюжеты. Какие-то намеки. Я думал, у него музей под началом. Так нет же, магазин! С другой стороны, снова кафель… Фатум? Как там было сказано — взаимовыгодное сотрудничество? Как знать, как знать, может быть, и выгодное… взаимно… Поговорить с ним, что ли?”

Через десять минут они входили в знакомый Питеру подвальчик на площади Искусств. На этот раз над входом в кафе под напором северо-восточного ветра колыхалось полотнище с надписью: “ДЕНЬ ВОДКИ „ПЕТРОВСКАЯ”. Только у нас. Почти бесплатно”. “О господи! Что же это творится! Опять, опять все сошлось!” — поразился Питер. И уже не удивился, когда, ведомый своим новым знакомым, оказался в том самом зале, где не так давно лицезрел эльфов.

Когда Питер между стопочками с водкой “Петровская” и чашечками с кофе пристроил свою плитку, настала очередь удивляться господину директору:

— Неужели это было здесь?

— Ты заметил?

— Потрясающе! Знаешь, Питер, я хочу сделать тебе деловое предложение. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Я уже четыре года директорствую. Все замечательно, но так скучно. Служащие, как дрессированные болонки, не ошибаются. Кафеля разного — даже в глазах рябит. И попроще, и с излишествами. Но нет изюминки.

— Не понял.

— Изюминка — маленькая сушеная виноградина.

— Хочешь узор из виноградных листьев? — Питер поморщился. — Рутина, я с этим покончил.

— Нет-нет. “Изюминка” — это такая идиома, ну, что-то завлекательное. Шарм!

— Русский язык очень сложный.

— Это у меня с английским сложности. Ну, ты, в общем, понял? Я хочу продавать твою плитку. Вот эту, конкретную. Чтобы она всегда была в магазине. Одна. Мы будем принимать на нее заказы, а ты их время от времени будешь исполнять.

— Я не делаю серийную продукцию. Я больше не изразцовый мастер — просто художник.

— Понимаю. Я не про грандиозные тиражи. Послушай меня внимательно. С дизайнерами я договорюсь, тиснем пару статей в красивых журналах, с роскошными фотографиями. Создадим моду. Ну, делает какой-нибудь богатый идиот ремонт на своей кухне, которая отличается от другой только производителем техники, а в качестве завершающего штриха, придающего уникальность интерьеру, — одна, всего одна оригинальная плитка с твоими милыми девахами.

— Это не девахи, а настоящие эльфы.

— Конечно, эльфы. Так даже лучше. “Эльфы за вашим столом” — концептуально.

— Я хочу рисовать разные плитки, — продолжал упрямиться Питер.

— И хорошо, и рисуй. Обязательно разные, главное — из концепции не выходить. А концепция такая: чтобы всегда были твои эльфы и ликер “Бейлис”.

— Почему ты говоришь “на кухне”? Пупса ведь купают — может быть, для ванной?

— Балда ты, Питер. Купают-то в “Бейлисе”, а не в шампанском. Это ж понимать надо!

Группа № 3 наконец-то дотянулась до отдела “Кафель для вашей кухни”. На одной из стен надпись, выложенная маленькими кафельными плитками, гласила: “Музей одной плитки Питера ван Бейлиса-младшего”. А под ней укреплен был керамический квадрат, 33ґ33, с волшебной композицией: “Купание красного пупса”, версия 6/2003”. Рядом на кнопочке висело объявление: “Извините, данный образец в продаже отсутствует. Заказы принимает администратор торгового зала”. Еще ниже шел ряд фотографий на тему: “ВАРИАНТЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ЖАНРОВОЙ ПЛИТКИ”.

Сотрудничество Петра и Питера оказалось очень взаимовыгодным, как и обещал Голос. Спрос на плитку с пупсом превзошел все ожидания. К администратору всегда стояла очередь. Да и экскурсионное обслуживание приносило изрядный доход. Меньше трехсот туристов в день, даже не в пик туристского сезона, пожалуй, и не бывало.

Семья приняла некогда заблудшего сына в свое лоно. “Ах, Питер, малыш Питер, заставил ты нас поволноваться. Но теперь… Теперь я горжусь тобой, маленький Бейлис”, — растроганно пробурчал дедушка Бейлис после посещения выставки. А Бейлис-папаша лукаво посмотрел на Питера и добавил: “Теперь-то ты понял, что надо прислушиваться к советам стариков, даже если речи их полны тумана, Пити-поросенок”.

Самым приятным для Питера ван Бейлиса было даже не получение столь приятных похвал и гонораров, а то, что в пределах концепции он оставался свободным художником. “Но без канона никуда”, — подводил Питер итоги своей борьбы с железными законами изразцовых композиций. И тщательно рисовал все тот же набор: столик, тонкие профили эльфов, бокал “Бейлиса” и, конечно, купаемого красного пупса.

Но Питер, непокорный Питер, увлекающийся Питер, Питер-художник каждую плитку все-таки рисовал по-разному. Иногда эльфы были чуть более оживленными, а иногда пупс сильнее выпрыгивал из “Бейлиса”, и его голова показывалась над краем бокала. Как-то Питер ищущий решил “сводить” эльфов в парикмахерскую для радикальной перемены цвета волос. Эльфам это явно понравилось, и они обворожительно заулыбались Питеру. А потом Питер изобретательный… эльфов постриг. Очень коротко. Стрижка под названием “пупс” мгновенно вошла в моду.

Да, еще один нюанс. На кухнях, украшенных известной жанровой плиткой, считалось признаком хорошего тона держать бутылочку сливочного ликера “Бейлис” производства Ирландии.

 

Часть 3

 

Размышления

Допрыгались, добегались, долетались… Как же так? Как, как это могло случиться? Я же уверен, что они были беспредельно осторожны и ни словом, ни жестом… Но если так, то откуда он узнал? А может быть, мы не учли, что проникающая способность взгляда художника так велика? Вполне вероятно. Но почему раньше никто из живописцев не почувствовал Тайны? Ведь рисовали и богов, и былинных героев, и сходства портретного добивались, уж я-то знаю. А нас ведь никто и никогда, никогда не рисовал. Или этот — особенный? Да кто он вообще? Откуда взялся на мою голову? Наверное, придется вступить в контакт, хоть это и не по правилам, посмотреть в глаза. Я сразу пойму. До этой встречи мне все равно нечего сказать Там, а они, уж верно, волнуются. Поговаривают, что назначен внеочередной конгресс, как бы должности не лишиться. Ах, о чем это я, какая-то ерунда в голову лезет, главное ведь — безопасность девочек.

У них пока все в порядке — веселые, здоровенькие и красотки… Да уж, красотки. Правда, пару месяцев назад вдруг покрасили волосы. Одна стала цвета шоколада с рыжими искрами, а другая… нет, это даже описать трудно: крошечными прядками в десять цветов. Не парикмахер работал, а ювелир! Я тогда, помнится, вздрогнул, но пригляделся — и понравилось. Я быстро ко всему привыкаю.

Они это поняли и вчера пришли с новыми стрижками. Еще не видно их было, а уж слышен стал счастливый смех, и вся набережная оказалась усыпана жемчугами, да какими! Народ из Эрмитажа сразу набежал, машины остановились, а девочки только подпрыгивали и приговаривали: “Веселье, веселье!” Мне, конечно, не очень-то до “веселья” было — от волос короткие ворсинки остались, густые, но не больше сантиметра длиной. Однако через несколько минут все стало на свои места: я же их люблю безмерно. И не в одной любви дело — перед собой я никогда не лукавлю, — они действительно еще краше стали.

Что же все-таки делать? С художником встретиться. Это обязательно, но сначала… Да, пожалуй, сначала надо с девочками поговорить. Сегодня у нас понедельник, и мы не увидимся. Значит, завтра.

Так думал Боба.

Так думал Боба после того, как по долгу службы ознакомился с появившимся в Санкт-Петербурге Музеем одной плитки Питера ван Бейлиса-младшего. Ознакомился и ужаснулся. Потому что безошибочно узнал на кафельной плитке своих Нифенюшек. И это бы еще ничего, но название… Название выбило почву из-под сразу ослабевших ног Бобы. Он даже чуть не взлетел. Ведь открытым текстом, без всяких намеков и экивоков, в названии значилось: “Эльфы за вашим столом”.

Будь в изображении какая-нибудь условность — ну, к примеру, крылышки, приписываемые досужими литераторами Лесному Народу, и все бы на фоне экзотических цветочков, которые, возможно, и растут, но где-то там, в дальней дали, — Боба преспокойненько оценил бы произведение Питера ван Бейлиса-младшего. Стандартным образом оценил бы. Вынес бы вердикт тонкого знатока живописи и оформил должным образом в специальном письме Лесному Совету. Ну, как-нибудь так:

“Размер 33ґ33, кафель, масло, восковой карандаш. Изображения эльфов воздушны, нереальны, выдержаны в серебристо-бежевой гамме. Фоном служит буйная тропическая, но условная растительность.

Безопасность по десятибалльной шкале Лесного Совета — 10 баллов.

Прагматичность по двадцатибалльной шкале Бобы-лакторианца — 1 балл.

Выводы:

1. Тайна Лесного Народа не нарушена.

2. Картина не представляет интереса с точки зрения изображенного на ней потенциального продукта питания, коим является нектар условных цветов”.

Но ведь никакой условности в изображении не было. Наоборот, и Нифенюшки как живые, и несколько жемчужин на блестящей черной поверхности столика, не говоря уже о бокале вполне конкретного ликера “Бейлис”. Ну что тут можно написать?

Ну что тут можно написать?

“Размер 33ґ33, кафель, масло, восковой карандаш. Изображены Каллиникия и Каллисфения (музейные эльфы, Группа натюрмортов), резвящиеся в одном из ресторанов г. Санкт-Петербурга.

Объектом игры служит маленький красный резиновый пупс, которого эльфочки увлеченно купают в сливочном ликере „Бейлис” производства Ирландии.

Безопасность по десятибалльной шкале Лесного Совета — 0 баллов.

Прагматичность по двадцатибалльной шкале Бобы-лакторианца — минус 1 балл.

Выводы:

1. Тайна Лесного Народа нарушена. Изображения эльфов имеют безусловное портретное сходство с оригиналами, а принадлежность юных особ к Лесному Народу отражена в названии произведения.

2. Картина содержит изображение полезного, но дуального продукта питания. Сливочная составляющая, бесспорно, полезна, но наличие второй составляющей (алкоголь) и невозможность употребления первой составляющей продукта без второй могут нанести непоправимый ущерб здоровью, что в конечном итоге приведет к спаиванию Лесного Народа.

3. В силу всего вышеизложенного запретить использование данного художественного изображения в качестве картины-кормилицы”.

Ничего себе отзыв! Могут ведь и гонения последовать. И ладно бы по отношению ко мне, но может и Нифенюшкам достаться. Нет, этого я допустить не могу, не должен.

Времени у меня в обрез. Пожалуй, не буду ждать вторника. Побеседую-ка я с этим негодником Питером сегодня. Где он нынче? Ага, нашелся, голубчик. Смотри-ка, стюардом работает и сейчас как раз собирается в рейс Амстердам — Санкт-Петербург. Странно все-таки: хоть и в рабочее время, а летает. Может, не все так плохо? Что-то ведь за всем этим стоит.

А не явиться ли мне ему в самолете? Как бы я — один из пассажиров. Почему бы и нет? Так, до вылета еще два часа. Надо подготовить вопросы, которые я ему должен всенепременно задать. Их так много, а надо выбрать главные. Надо выбрать… Как болит голова! И сразу в двух местах: от ума и от чувства ответственности. Действительно, затылок ломит. К чему бы это, неужто стану членом Лесного Совета? Угу, размечтался… как бы вообще от дел не отстранили. А жаль будет. Могут ведь и родительской доли лишить. Как же Нифенюшки без меня?

Эй, что там заворочалось? Неужели мои лентяи за дело взялись? Точно, они. Сейчас, пожалуй, вокалом порадуют. Ну вот, завелись. Что они поют? Дикция никудышная. Педагога им нанять, что ли, а то каждый раз гадаю.

“Не надо печалиться, вся жизнь впереди, трам-там та-ра-рам, надейся и жди”. Существо Заботы называется, никогда слов не знает. Если еще раз услышу “та-ра-рам”, переименую во что-нибудь, Лесным Советом клянусь. А сотоварищ его чего-то запаздывает, репертуар свой богатый перебирает... Наконец-то! Ну что там у него наболело? Яcное дело — “Don’t worry, be happy”. И ведь кроме этих слов только “ля-ля-ля”. Да что с него взять, с легкомысленного!

А все-таки со словами или без слов — очень миленько получилось. Оптимизмом повеяло. Может, выкручусь? Пожалуй, буду думать о приятном.

Так думал Боба.

Так думал Боба, а сам уж занимал свободное место в длиннокрылом лайнере компании KLM. Рядом с Бобой кресло пустовало, а потом был проход, по которому метались заботливые стюарды. Питера пока не было видно, но Боба точно знал, что он скоро появится в салоне.

А пока… пока благостное настроение снизошло на Бобу — это ведь был его первый искусственный полет. Собственно, никто из эльфов до сего момента не пользовался приспособлениями для полетов. Их фантастического легкомыслия вполне хватало для перемещений в любых направлениях. Боба был первым, и ему очень хотелось полетать внутри мчащегося самолета, ощутить это двойное движение… Или, к примеру, почувствовать относительность всего сущего и пролететь от кабины к хвосту.

Но исследования эти Боба решил провести чуть позже, когда пассажиры прикорнут в своих удобных креслах, сморенные послеобеденным сном. Вот тогда они будут парить втроем — солнце, самолет и Боба. Но Боба, конечно, внутри самолета. Так что Тайна Лесного Народа всенепременно будет соблюдена — радаром ведь этот полет Бобы будет не засечь.

Боба с удовольствием вытянул ноги и понажимал кнопочки над собой. Несмотря на то что он был пассажиром-новичком, Боба первым в салоне оказался пристегнутым — еще и предупреждающая надпись на табло не появилась.

А вот когда она появилась, в салон вошел Питер ван Бейлис-младший. Произнеся стандартный текст на трех языках, Питер пошел по проходу. Неаккуратность и бесшабашность пассажиров Питер пресекал на корню, некоторым даже вежливо грозил пальцем.

Дойдя до Бобы, Питер благожелательно улыбнулся, поправил конец ремня, который свешивался с ручки кресла, и понял, что не может сделать ни одного шага. Чугунная тяжесть заполнила его тело, и Питеру захотелось немедленно сесть. И место свободное имелось. Но Питер был на работе. Его внимания и забот ожидала вторая половина салона, и он не мог так вдруг, ни с того ни с сего, плюхнуться в кресло, сообразуясь только со своими желаниями, — в инструкции для стюардов компании KLM такой пункт отсутствовал.

Тем не менее, предусмотрен неожиданный ступор стюарда инструкцией или нет, идти Питер все равно не мог, и тогда он сделал вид, что на данном участке салона его задерживает служебная надобность. Он еще раз поправил ремень пассажира, нагнулся, чтобы поднять с пола незаметную пылинку… Слабая мысль о связи внезапной неподвижности с исполнительным пассажиром посетила стюарда, но сразу и улетучилась.

Связь же всенепременно существовала. Ведь Боба решил сыграть с Питером в популярную среди эльфов игру “Замри, мгновение”. А Существо, в адрес которого произнесена команда “Замри” (эльф это, человек или другое животное), могло думать только основательные мысли, все легкое и невесомое отлетало на некоторое время в сторону.

Лицо пассажира и особенно его глаза заворожили Питера. Ему захотелось срочно запечатлеть его на своей нетленной плитке, но изразцовая компонента в интерьере самолета начисто отсутствовала, Канон же Питера не позволял никаких отступлений.

И Питер это свое желание подавил на корню. Но поскольку разглядывание пассажира затянулось уже до неприличия, для разрядки ситуации Питер задал вполне стандартный вопрос:

— Кофе, чай, вино?

— Мне бы ликера “Бейлис”, если вас это, конечно, не затруднит.

Как всегда при упоминании ликера-тезки, Питер вздрогнул.

Смотри-ка, он вздрогнул, стоило только назвать этот вредоносный напиток. Видно, совесть нечиста.

Нет, я свихнулся от подозрительности, при чем тут совесть, у него же фамилия Бейлис — любой на его месте вздрогнул бы. Так что ликер “Бейлис”, конечно, не улика.

А вот я его, голубчика, с другой стороны достану. Только чуть-чуть усугублю свою просьбу. Если он такой проницательный, то намек поймет и поговорит со мной откровенно. А если Тайну ему кто-то открыл, то… Ох, об этом не хочу даже думать, потому что только Нифенюшки могли это сделать. Но они не могли, Лесным Советом клянусь.

А раз так, то следует принять как должное факт его прозорливости и тонкости душевной. И что же из этого следует? Он — эльф? Нет, конечно. А кто же, кто он, этот простой стюард и художник в одном лице? К слову, лицо у него очень приятное. И с каждой секундой интереснее становится на него смотреть, вот и взгляд потеплел. Это хорошо. Сейчас дождусь искры заинтересованности, и, пожалуй, можно будет намек сделать. Я-то ему обязательно понравлюсь — мы, эльфы, людям всегда беспричинно нравимся. Ну, не то чтобы совсем беспричинно… Как там в “Словаре иностранных слов” написано? Ах да, вот: “Эльфы — духи природы, легкие, воздушные существа в человеческом облике, обычно благожелательные к людям”. А люди благожелательность всенепременно чувствуют.

…Время идет. Сейчас бы словари полистать, жаль, с собой не взял. Но память у нас, лакторианцев, хваткая — могу кое-что и вспомнить. Дивные, дивные слова на букву “Э”: Эль, Эльдорадо, Эмпиреи, Эол. Душу согревают.

Ну что же эта искра не появляется, я уже из сил выбился его на месте чугунной тяжестью удерживать. Вон он какой здоровенный, пожалуй, с меня ростом будет, и тренированный…

Ага-а-а-а, вот она! Пошла искра! Ну, Питер, держись! Сейчас усугублю.

Только бы он отреагировал достойно. Я в этом так остро нуждаюсь. “Отомри, мгновение!”

Так думал Боба.

Так еще думал Боба, а уже произносил “усугубление”:

— И, если можно, в сиреневом бокале на черном блестящем подносе. А уж если подносик круглым окажется, то буду безмерно вам благодарен.

— Что-нибудь придумаем. — Питер широко улыбнулся, отчего на щеке появилась симпатичнейшая ямочка.

Необычная и такая обстоятельная просьба порадовала Питера. Тем более что давала ему возможность на законных основаниях устроиться рядом с этим удивительным пассажиром и побеседовать, никуда не торопясь.

Потому что инструкция однозначно определяла поведение стюардов: “При обнаружении в салоне самолета пассажира с неустойчивой психикой, что может быть выражено в том числе и нетрадиционными пожеланиями, стюард должен предпринять все возможные меры, приходящие в голову разумному человеку, вплоть до организации индивидуального поста около заявившего о себе пассажира”.

Ответив “что-нибудь придумаем”, Питер почувствовал, что чугунная тяжесть его покинула, а ее место в организме заняла воздушная легкость. Он быстро закончил инспекцию салона, подскочил к старшему стюарду, изложил ему свои наблюдения и сразу получил указание: просьбу выполнить как можно тщательней и занять свободное место рядом с подозрительным пассажиром, пост не покидать до окончания полета.

Питер возликовал — и потому, что состоится беседа, которая по непонятной причине так его интересовала, и потому, что штудирование инструкций и педантичное их исполнение принесло в конце концов реальную пользу.

Питер летал по служебному отсеку как на крыльях. С ликером “Бейлис” проблем не было. Сиреневый бокал он взял из шкафчика с посудой для VIP-салона. А черный круглый поднос… надо было что-нибудь срочно придумать. Питер открыл свою дорожную сумку, потрогал прохладные, гладкие, но такие угловатые кафельные плитки, погоревал, что они не круглые, и вдруг… Он не поверил своим рукам, но вытащил на свет божий то, что так усердно искал, — фарфоровый кружок для сыра, купленный когда-то и забытый в громадном бауле.

Покрасить кружок специальной быстросохнущей краской было минутным делом для художника, работающего с кафелем.

Пока краска подсыхала, Питер обдумал слова незнакомца и вдруг со всей очевидностью понял, о чем пойдет разговор. Давно, давно ждал он этого — примерно с того дня, как его любимая плитка “Купание красного пупса” заняла свое место в одноименном с Питером музее. Чувствовал Питер, что в том маленьком ресторанчике на площади Искусств стал он свидетелем весьма странной “игры”. Да и игроки (или игруньи?)… что-то в них было… Питер затруднился бы определить эту странность. Но после всех разговоров со своим деловым партнером Питер абсолютно уверился в том, что нарисовал именно эльфов.

Наконец сушка благополучно закончилась. Поверхность получилась гладкой и блестящей. Питер довольно потер руки, поставил наполненный “Бейлисом” бокал на самодельный подносик и поспешил к пассажиру. Он так торопился, что споткнулся, густая жидкость чуть выплеснулась на черную поверхность и замерла жемчужными капельками. Питер огорчился, но возвращаться не стал…

Теперь вздрогнул Боба. Его была очередь. При виде жемчужин на черном лакированном подносе с бокалом “Бейлиса” да учитывая все тревожащие обстоятельства, эльф и должен был вздрогнуть. Боба дотронулся дрожащим пальцем до перла и с облегчением вздохнул — это была всего лишь капелька ликера. Таким образом, самый главный вопрос отпал сам собой — на плитке, увиденной Бобой в музее, не жемчуга были, а брызги. А значит, мог иметь место душевный разговор, который и состоялся к обоюдному удовольствию участников.

— Присаживайтесь, голубчик, у вас ведь есть немного времени?

— Для вас — сколько угодно.

— Позвольте представиться: Боба… лакторианец. — Боба чуть не сказал “эльф”, но вовремя остановился и прокашлялся, после чего слово “лакторианец” прозвучало слишком тихо.

— Какая красивая фамилия — Лакториан.

Боба не стал поправлять Питера, Лакториан так Лакториан, не в окончании счастье.

— А вы, как я понимаю, Питер ван Бейлис-младший?

— Да, в общем-то, да, но откуда…

— Ничему не удивляйтесь, мой дорогой. Ведь мы оба жаждем откровенности. Расскажите мне о себе.

— Я? Что же сказать, вам и так все известно обо мне, да?

— Известно, и многое, но, конечно, не все. Это не кокетство. Вы мне верите?

— Как же можно не верить! Вам… Вы… Вы такой…

— Такой загадочный? необычный? искренний?

— Да, да, и, честное слово, я давно хотел с вами встретиться… Хотя… я никогда об этом не думал раньше, не предполагал, что представится возможность вот так… Я не понимаю, почему я все это говорю...

— Не смущайтесь, Питер, голубчик. И еще раз повторяю: ничему не удивляйтесь. Ну вот, успокоились? Хорошо. А произносите вы эти слова по одной простой причине — мы играем в “Что-хотите-говорите”. Поверьте, Питер, без этой Игры беседа на равных у нас не получится. У меня ведь тоже начальство есть. И оно не дремлет. Так что я вынужден играть с вами. Ничего дурного в этом нет, тем более что и вы будете играть со мной.

— Боба, я могу вас так называть? Боба, я счастлив и надеюсь, что… что я окажусь хорошим игроком и буду играть только по правилам. И… а какие правила?

— Ах, Питер, в том-то и прелесть “Что-хотите-говорите”, что правил никаких нет. Ну, почти нет. Просто если два Существа начинают Игру, то они уже ничего не могут нарушить, даже если будут молчать. Вы понимаете меня? Ну и славно.

— Боба, а можно задать вопрос?

— Друг мой, конечно, конечно, можно. И в другой раз сразу спрашивайте все, что придет вам в голову. Договорились? Такая уж это Игра.

— Тогда, если позволите… вы только не обижайтесь, вы — эльф?

— Что же тут обидного, так уж вышло. Каждое существо наречено от века — есть животные, минералы, а мы — эльфы. А что, очень заметно?

— Очень. Только не сразу ясно, что заметно. И… и я так понял, что вас много, да? Вы ведь сказали — “а мы — эльфы”.

— Ну, скажем так: нас некоторое количество. И еще. Должен заметить, что меня покорило ваше внимание к словам, это редкость среди людей.

— Спасибо за комплимент. Как странно, однако, что в наше время существуют эльфы — для меня, конечно. Странно и другое — что они вообще существуют, я думал — это прекрасный вымысел.

— Питер, но что же нового вы сейчас узнали? Ведь название вашей работы — “Эльфы за вашим столом”. Вы не противоречите себе?

— Ничуть. И работа моя… простите, кафельная плитка, называется “Купание красного пупса”.

— А откуда же взялась фраза про эльфов?

— Это случайность, то есть название выставки — такой рекламный ход, чтобы товар лучше продавался. Мне неловко об этом говорить, но вы же знаете, где мой музей устроен.

— Питер, дорогой, что же вы так смущаетесь! Произведение искусства даже свалку может облагородить, а там, в “кафельном” магазине, — чисто и красиво. И все-таки откуда взялось слово “эльфы” и какое оно имеет отношение к изображенным вами… девицам?

— Ох, это само получилось. Я, как только увидел их, даже еще и не увидел, а уж знал, кто они. Вы-то должны это понимать. И потом, мне Голос сказал.

— Ну, если Голос, то конечно. Это серьезный аргумент. А что, хороши они…

— …были? Если бы вы только их видели, Боба! Сказочно хороши! И дело даже не во внешности. Все — и легкая походка, и мелодичные голоса, и сияние в глазах совершенно легкомысленное… У меня такое впечатление, что вы с ними знакомы… Да?

Надо же, какой догадливый… Это что же получается: и про меня, и про эльфочек он, выходит, сам, своим умом дошел! С другой стороны, я с ним сыграл в “Замри, мгновение”, а испытав удержание чугунной тяжестью, только полный идиот совсем ни о чем не догадается, про эльфочек же ему какой-то Голос нашептал. Какой такой Голос? Но раз он сказал про него, значит, так и было. Не мог этот стюард ничего придумать во время “Что-хотите-говорите”, возможности такой у него не было. И ведь мало того что Тайна Лесного Народа открылась практически первому встречному, так он еще и про наше семейство через какую-то секунду узнает. Я ведь тоже в Игре нахожусь и слукавить не могу.

Лесной Совет, конечно, уже в курсе, что идет Игра, и мнение свое сформирует. Я потом в Заключении только свое личное объективное ощущение изложу — как он смотрел, как говорил, ну, интонации, паузы, выражение лица — как оно меняется, пока я говорю. Про искру заинтересованности обязательно напишу. Весьма, кстати, интересный аспект исследования человеческой реакции.

А вообще-то миляга этот Питер. Умница. И к престарелому эльфу, о-хо-хо, с уважением отнесся. И еще улыбка у него замечательная — открытая и добрая. Надо отметить и находчивость безмерную. Ловко он своему начальству про мое “сумасшествие” ввернул. Теперь стесняется ужасно. И зря, цели он достиг играючи, а мы, эльфы, это ценим, и даже очень.

Как он этот подносик притащил! Любо-дорого вспомнить. Ведь почти летел по проходу, эльф самопальный. А, право, был бы он эльфом, я бы ему любящим родителем стал. Он бы с Нифенюшками подружился всенепременно, никаких сомнений в том нет. И девочкам моим он тоже по душе пришелся бы… А может быть, он им и так уже понравился? Иначе как они могли так долго позировать — они же нечеловечески подвижные, легкие.

Соскучился я по Нифенюшкам. Всего день не виделись, а мне уже так не хватает их улыбок, и бесконечных “правда, Бобочка?”, и просто разговоров, например об архитектурных и атмосферных феноменах!

Молчание мое затянулось. Паузу, конечно, во время Игры исполнять не возбраняется, но в разумных пределах. Пора отвечать. И отвечать придется правду.

Однако Лесной Совет попадает в преглупое положение. Вроде Игру я затеял, не нарушив обычаев и предписаний. Играть я могу только по правилам. Следовательно, сейчас, через несколько секунд, я открою неэльфу самое сокровенное — Тайну Семьи, а по законам это совершенно недопустимо. Случилось все так только из-за непредусмотренной проницательности миляги Питера. Такой выдающийся ум должен быть членами Лесного Совета поощрен всенепременно, но последствия мозговой деятельности нашего миляги привели к нарушению Тайны… Да, не позавидуешь членам Лесного Совета, недаром у них все время затылки ломит. И у меня опять головная боль той же “членской” локализации. Как бы не загреметь под фанфары в дамки. Работы там невпроворот…

Все, все, все. Надо уже что-то говорить — у моего визави вид утомленный стал, он даже икнул, кажется, от напряжения. Хорошо, что он хотя бы не может в мои мысли проникнуть.

Так думал Боба.

Так думал Боба. А говорил только то, что и мог сказать беззастенчиво честный эльф-лакторианец во время Игры “Что-хотите-говорите”:

— Еще бы не знаком. Я ведь для них — обретенный родитель.

— Не может быть! Ох, нет, конечно, может быть… Ужас, что я говорю. Я хотел сказать… я просто счастлив.

— Что так?

— Ах, Бобочка, как же вы не понимаете? Раз вы их родитель, у меня появляется шанс снова их увидеть. Если позволите, конечно. Поверьте, для художника очень важно иногда лицезреть эльфов. Я ведь каждый раз, оказавшись в Петербурге, захожу в тот ресторанчик, где они мне себя явили. Но напрасно. А так…

— Вот оно что! Не скрою, вы мне очень симпатичны, и я, как родитель девочек, препятствовать этой встрече не стану.

— А как их зовут? У них, должно быть, волшебные имена.

— Да уж. Что есть, то есть. Каллиникией и Каллисфенией наречены, но…

— Ух ты, ничего себе!

— …Но в обиходе мы без высокопарностей привыкли, однако не без сложностей. Так случилось, что у них одно имя на двоих образовалось.

— Как же это?

— Ну, они не могли выбрать, и потом… у нас разные обычаи нерушимо существуют. В общем, их зовут Нифенюшки.

— Никуша и Фенюшка?

— Ах, Питер, вы неприлично догадливы. Это безмерно приятно. Для меня и для всех нас.

— В чем же приятность?

— А не знаю, в чем.

— Вы не знаете?

— Не знаю. Но чувствую. Догадываюсь. Подозреваю, если хотите, что из-за вашей… Я, к сожалению, не могу подобрать подобающий случаю эпитет, но, пожалуй, можно сказать — из-за вашей нетрадиционной для людей догадливости много чего хорошего и даже волшебного может произойти.

— Ну что, например? Простите, Бобочка, наверно, я неуемно любопытен и замучил вас вопросами.

— Не забывайте, Питер, что мы в Игре и все вопросы разрешены. А чтобы вам было поуютней, я тоже задам накопившийся вопрос. Вы хотели бы быть… эльфом?

— Я? Эльфом? Быть-то хотел. Но как им стать? Это же очень сложно, а я просто стюард.

— Какой же вы “простостюард”? Вы — стюард. И это обстоятельство может как раз сыграть решающую роль в вашем перевоплощении. А небольшая предварительная, но вполне бюрократическая процедура вряд ли вас смутит.

— Бюрократия? У эльфов?

— Ох, Питер, и еще какая! Бесконечные Отчеты, Запросы, Разрешения, Обычаи… Вы увидите сами, что у эльфов и людей очень много общего.

— И… и когда же это может произойти? Если может вообще.

— Не сомневайтесь, Питер. Я отвечаю за свои слова. Кроме того, я, занимая некое место в иерархии, могу этот процесс организовать. Но мне нужно время. Кстати, мы ведь уже скоро будем на месте?

— Минут через двадцать. А…

— …когда вас примут? Ну, считайте сами. До завтрашнего утра я буду думать над оптимизацией процесса. Утром я увижусь с Нифенюшками и проведу с ними весь день. Мы поговорим о вашей проблеме — у них светлые головки, и кое-что они смогут подсказать. Потом надо будет устроить встречу — вы, Нифенюшки и я. По совокупности всех обстоятельств я наваяю Заключение. Нифенюшки напишут Post Scriptum — к их мнению всенепременно прислушаются. Отправлю эту бумагу куда следует. С ответом Там не медлят. Я узнаю о Решении сразу. Вот, собственно, и вся процедура. Что скажете?

— Что же я могу сказать? Я не просто счастлив. Я безмерно счастлив. Ведь даже если Решение будет малоприятным для меня, я все равно увижу Нифенюшек. А после этого и умереть не страшно!

— Еще чего! Какое “умереть”? Нет уж, мой дорогой, эльфы живут вечно. Так что приготовьтесь.

— Я-то готов, Бобочка. А полет наш пришел к концу. Вон уж трап подкатили. Значит, и разговор наш заканчивается, увы.

— Ну почему же “увы”. По-моему, мы славно провели время. Да и продолжение беседы всенепременно воспоследует. Когда вы в следующий раз будете в нашем городочке?

— В четверг вечером. А улечу только в пятницу днем.

— И отлично, значит, у нас вполне достаточно времени окажется. Для всего — и для дел, и для “просто поговорить-развлечься”. Что ж, давайте прощаться. Мне пора. До встречи. До не последней, надеюсь.

— Бобочка, дорогой, до свида... где же он?

Эк меня развезло! Просто удержу не было. Наобещал с три короба хорошему существу, да по-другому и поступить не мог — Игра! А теперь… недопустимы разочарования в таком деле, и за слова надо отвечать. А как отвечать, вернее, что Лесному Совету такого убедительного написать, чтобы проблему решить?

За всю историю Лесного Народа такого прецедента не было — в эльфы принимать! Но ведь, правду сказать, и лакторианцев среди эльфов не очень много. Эх, чего перед собой-то скромничать — только я, дорогой Бобочка, и есть. Ну же, Боба, не отвлекайся от темы, думай-думай. Неспроста я сделал такое предложение нашему сверх меры проницательному стюарду, что-то же за этим стояло.

Так, что мы имеем? Человек-стюард-художник. К эльфам относится более чем благожелательно, меня сразу стал Бобочкой называть, и это было очень приятно. В силу служебной необходимости летает. Как художник, видит невидимое и легко мыслит. Уже хорошо.

Хорошо, но мало. Что-то еще должно быть…

Ага, вот оно: музейные эльфы зависят от художников. Правда, все мэтры, авторы картин-кормилиц, уже покинули бренную землю, но ведь не исключено, что кто-то из ныне еще живых художников когда-нибудь будет признан мэтром, и, значит, следующие поколения эльфов будут ему безмерно благодарны. А при таком раскладе заблаговременное общение с таким потенциальным мэтром может принести всенепременную пользу Лесному Народу. Чересчур практичная мысль для эльфов, но как там по определению? “Эльфы… существа в человеческом облике…” Ну, значит, не только обликом схожи, бывают и в словарях неточности.

Молодец, Бобочка, осталось еще чуть-чуть. Был ведь еще какой-то очень полезный поворот мысли. Поворот! Попробуй вспомни! Столько мыслей разных в голове клубится, некоторые, естественно, поворачиваются, от этого как раз головные боли и происходят.

О чем я думал-то всю свою жизнь? Само собой — о Нифенюшках. Ну, про Буку с Букашкой — хороша ли травка. Про мэтра Камиля Коро… с благодарностью извечной. Еще про коллекцию натюрмортов в собрании Государственного Эрмитажа — о способах учета и системе хранения. Да, конечно, про диаспору музейных эльфов размышления имел, как им лучше питание наладить. Про посетителей музеев, с которыми нашему брату приходится сталкиваться ежедневно, кроме выходных дней, конечно. Чем эльфы от людей отличаются, ну и так дале… Yes-s-s-s, yes-s-s-s, yes-s-s-s!

Yes-s-s-s, вот она, жила умственная! Я ведь давно догадывался, что люди от эльфов произошли. Дарвинизму эта теория противоречит, но Дарвин мог и ошибаться. А вот логика его рассуждений хороша — про всякие атавизмы и другие следы происхождения в развивающихся организмах. Я раньше так подробно об этом не думал, но вот приспело.

Значит, так. Допустим, что я прав. Могу я это предположить? Ясное дело, могу. А раз так, то в человеческом организме, хоть и в виде совершенно зачаточном, многое от эльфов могло сохраниться — легкомыслие, например, или искра заинтересованности. У одних людей этих признаков больше, у других меньше. Логично? Вполне. Тогда можно рассуждать дальше: раз так, то, значит, есть люди, у которых таких атавизмов очень много. Быть может, они и становятся художниками.

Каково? Мне нравится. Мраморные мысли, с ними и к Лесному Совету уже можно обращаться. К тому же и Нифенюшки меня всенепременно поддержат.

Так думал Боба.

Так думал Боба утром следующего дня во время завтрака. Настроение у него было сказочно хорошее. Такое бывает у эльфов, когда они напряженные свои размышления доведут до красивого и логического конца. Да и погода стояла замечательная. Солнца, правда, не было видно, но оно, по ощущениям Бобы, должно было вот-вот показаться из-за тучки. Воздух переполнен был запахом прелых листьев с небольшим грибным акцентом, Бука с Букашкой играли на полянке в “Хвост-да-мочало-начинай-сначала”. Боба разомлел было, но наступило время общения с Нифенюшками, и он стал выстраивать план беседы. Сначала он решил быть с ними суровым, но эта мысль сразу же была им отброшена. Все равно не мог он разговаривать с ними строгим голосом. А в такой ситуации любой, даже самый тяжелый вопрос его славные умненькие эльфочки воспримут как игру “Кто-на-свете-всех-добрей-адекватней-и-милей”.

На подходе к залу древнеримской скульптуры Боба чуть задержался, услышав родные голоса. Его энергичные крошки обучали Венеру Таврическую танцевать самбу. Веселились они, видно, уже довольно долго, потому что пол усеян был жемчугами. Заприметив Бобу, девочки помахали Венере и подлетели к родителю:

— Боба, Бобочка, наконец-то ты появился!

— Я соскучилась…

— И я, мы обе соскучились!

— Мы вчера в Петергофе были, а ты с нами не переместился.

— Мы на экскурсию ходили...

— Интересно!

— А вели себя исключительно хорошо, почти не летали.

— Только самую малость, когда на берег залива вышли.

— Но там не летать было нельзя, Бобочка, сам понимаешь, там же камни крупные, и…

— …и совершенно невозможно было удержаться. А людей на берегу совсем не было.

— Так что с обычаями полный порядок. Мы их всенепременно соблюдаем, не переживай.

— А вечером над заливом повисло облако золотое с серыми подпалинами, пронзенное самолетом, и в нем был ты, Бобочка.

— Мы тебе махали-махали, думали, ты к нам примкнешь, а потом…

— Потом поняли, что ты в Игре, и не стали мешать.

— Родители имеют право на Игры, и желания детей в это время в расчет не принимаются. Вроде бы именно таков обычай № 35, да?

— Скажи, Бобочка, тебе понравилось в самолете лететь, это не страшно?

— Если не страшно, то мы тоже хотим в приспособлении полетать.

— А мы знаем, с кем ты вчера играл в “Что-хотите-говорите”!

— Мы тоже хотим с ним сыграть.

— Он такой миленький, этот Питер!

— Он ведь тебе понравился, Бобочка, правда?

— Мы знаем, что понравился, и еще мы знаем, что ты его хочешь в эльфы принять.

— Это возможно, Бобочка?

— А если Лесной Совет не согласится, мы ведь тоже можем твое Заключение подписать. Мы — почтенные лица. Помнишь вердикт Лесного Совета: “Всеми музейными эльфами признано, что Каллиникия и Каллисфения получают звание ПОЧТЕННЫЕ ЛИЦА Лесного Народа honoris causa”.

— Бобочка, а если Питер станет эльфом, ну если его примут, то кто у него обретенным родителем станет?

— Ты, Бобочка, да?

— Тогда у нас братец будет, спасибо Лесному Совету!

— А когда мы с ним встретимся? Послезавтра?

— Вот славно. А где?

— Давайте там, где он нас рисовал. Ему приятно будет.

— Там и танцевать можно, и играть, и разговаривать.

— И тебе, Бобочка, там всенепременно понравится. Уж мы-то знаем.

Уж они-то знают! Все знают! Как они быстро выросли! Пожалуй, можно основную часть Заключения на Нифенюшек возложить. Они достойно формулируют.

С тех пор как на конгрессе они свою работу про радугу и триумфальные арки прочитали и сорвали всемерные овации, они по заслугам почтенными лицами числятся. Не так уж много тонких мыслителей среди эльфов, а уж среди эльфов-детей… Такого просто раньше не было. Легкомыслие раннего возраста зафиксировано во всех учебниках анатомии. А мои эльфочки мало того что гармонично от избыточного легкомыслия довольно рано избавились, так еще добились компенсаторного явления. Избыток их легкомыслия детского заменился на избыток проницательности.

Жаль, что я не анатом. На примере Нифенюшек можно ряд полезных рекомендаций внедрить. Ведь если своевременно заняться процедурами замены, то можно повысить и без того неописуемую пронзительность эльфийской мысли. А может быть, это просто первичные половые признаки эльфочек? Да-да, конечно, именно такова анатомия эльфочек. А я хоть и не молоденький уже, но с эльфами-дамами почти не общался. К сожалению. Среди эльфов Эрмитажа таковых нет.

А богини древнеримские — не в счет. Весельем Юпитер Всемогущий их не обидел, а с умом как-то просчитался. Недодал. Хотя, конечно, коварства в них — с лихвой. Но по-настоящему с ними и поговорить не о чем. Так, разве что об их доисторических ухажерах или, к примеру, о косметических примочках для поддержания неистребимой красоты. Так обо всем этом за последние сто лет наговорился с интриганками божественными!

Опять, опять я отвлекся от главного. А главное сейчас — провести встречу с Питером и Нифенюшками, проследить, чтобы при этом обычаи всенепременно соблюдались, а после…

А после того — самое важное — ЗАКЛЮЧЕНИЕ состряпать. Ох, как бы не опростоволоситься! Девочки, конечно, мне все простят, но судьба Питера слишком уж от этого зависит. Тут сбоя допустить нельзя. Раз обещал его в эльфы произвести, значит, так и должно случиться. Никакое существо подвести нельзя, а тем более — человека. Как там эльфочки про него сказали? “Он такой миленький, этот Питер”? Ишь какие нежности! Подумаешь, нарисовал он их, пока они пупса своего макали в ликер, — и уже сразу “миленький”!

Но правы они, ох как правы. Он ведь и мне, многоопытному, сразу приглянулся. Что уж с них взять — дети восторженные. Но умные…

Так думал Боба.

Так думал Боба обо всем подряд — о Нифенюшках и анатомических особенностях эльфов, о Питере ван Бейлисе и процедуре его принятия в дружную семью Лесного Народа, о формулировках, которые надо употребить в ЗАКЛЮЧЕНИИ для достижения этой светлой цели, а еще о других будущих мэтрах и налаживании с ними договорных отношений на предмет прокорма растущего поголовья музейных эльфов, о том, что в связи с этим надо будет сразу составить перечень необходимых к изображению продуктов питания, гармонично сочетающихся и по цвету, и по содержащимся в них полезным веществам, о художественных качествах таких натюрмортов, чтобы они всенепременно попали в различные картинные галереи мира, потому что эльфы-то, даже если их будет много, все равно останутся только музейными, о том, нет ли все-таки где-нибудь на Земле экологически чистого и насыщенного пищевыми продуктами лесного уголка, где можно было бы сначала в порядке эксперимента разместить на жительство группу эльфов-“натуралов” и откуда бы они могли взяться, эти “натуралы”, если даже члены Лесного Совета давно в Лесу не живут, а также о растущем у людей интересе к эльфам, в чем Боба лично убедился, перелистывая как-то телефонный справочник “Желтые страницы Санкт-Петербурга” на букву “Э” и обнаружив пятнадцать фирм с названием “Эльф”.

Размышления Бобы заняли так много времени, что настала пора собираться на свидание в уютный кабачок на углу Итальянской улицы и площади Искусств. Он и засобирался. Тщательно. Продуманно. Энергично.

Был извлечен из дальнего чуланчика даже каменный флакон с духами “Лес как он есть”, изготовленными непосредственно членами Лесного Совета в тайной лаборатории на склоне знаменитой горы Монблан. Духами этими Боба пользовался в особо торжественных случаях. Одна капля драгоценной жидкости — и помещение фермы наполнилось смешанным запахом цветущей липы и мягкого юго-западного ветра.

Для того чтобы оценить результаты своих сборов, Боба подошел к Зеркалу. Он смотрел в него долго и задумчиво, а потом изображение сообщило Бобе, что все в порядке, приветственно подняло руку и сказало, что пора-пора, а то и опоздать можно.

У каждого эльфа, вынужденного проводить большую часть своей жизни в одиночестве, было такое Зеркало, спасибо Лесному Совету.

В общем, с Зеркалом или без, но за пять минут до назначенного времени Боба уже сидел за столиком в дальнем зале милого ресторанчика, в котором некоторое время назад произошла случайная, в чем Боба абсолютно уверился, встреча Нифенюшек и Питера ван Бейлиса-младшего.

Наконец появился Питер, нарядный и с пламенем ожидания в глазах. Он обвел взглядом зал, увидел Бобу, расцвел в улыбке и направился к нему.

— Мое почтение, Бобочка! Какое счастье, что вы настоящий, а не пригрезились…

— Э нет, это совсем никуда не годится. Отбросим церемонность и попробуем еще раз.

— …

— Ну давайте же, Питер! Вторая попытка!

— Ах, Бобочка, вы уже здесь! Как здорово, что вы не галлюцинация!.. Так лучше?

— Отлично, Питти! Привет кандидату от меня лично и от лица… А что вы головой-то крутите, Нифенюшек ищете?

— А они придут?

— Придут не придут, а появятся здесь с минуты на минуту. Не сомневайтесь. Им ведь тоже очень хочется с вами встретиться.

— Какой день!

— О! Слышите самбу и смех из соседнего зала? Это всенепременно они.

— Тогда они тоже самбу танцевали…

— Ясное дело, самбу. Нифенюшки, мы заждались!

— Бобочка, Питер, как приятно!

— Мы ведь не очень опоздали?

— Мы хотели первыми прийти, чтобы вы…

— Чтобы сразу с вами потанцевать, Питер.

— Да, сразу. Мы читали книгу по психологии, и…

— …и там было написано, что совместные танцы сближают.

— Можно, мы с Питером сейчас потанцуем?

— Всенепременно потанцуете, но не сейчас. Во-первых, Питер после работы, ему поесть надо. Он ведь пока не эльф, чтобы картинками питаться.

— Прости нас, Питер, мы не подумали.

— Что вы, что вы, Нифенюшки, да и не голоден я. Работа такая.

— А во-вторых, у нас сегодня трудная задача для решения намечена. Помните?

— Помним-помним. А как мы ее будем решать? Играючи?

— Всенепременно. А поиграем мы в полезную игру “Каравай-каравай-Питти-в-эльфы-принимай”.

И они поиграли. Со вкусом, с хохотом, с размахом. Питер трижды был принят в эльфы, и Боба сел писать Заключение. Но дальше стандартного начала — “Во исполнение древних законов” — лист почему-то не заполнялся. Боба в ужасе от своего бессилия посмотрел на Нифенюшек, и они бросились на выручку. Одна в левое ухо, другая в правое, они зашептали дуэтом, как всегда, чуть-чуть перебивая друг друга, а иногда в унисон, слегка подпрыгивая, нежно жестикулируя, — до Питера доносились только отдельные слова:

опять “Заключение”

надоело

бюрократы

триада

подумаешь, обычаи

Лесной Совет?

а ты что, не эльф?

а нас спросили?

как это, ты не знаешь триаду!

конечно, Гегель

да всё мы знаем

ну, не всё

но про тезис-антитезис-синтез знаем

как это, откуда

не только обычаями эльфы живы

совсем про анатомию забыл

папаша, не отвлекайтесь.

После этого бурным шепотом проведенного разговора Боба достал новый лист бумаги, и на нем само собой появилось слово: “ТРИАДА”.

Тут эльфочки Бобу покинули, подхватили Питера под руки и утянули в соседний зал, где сразу же заиграла музыка.

— Питер, тур самбы?

— Я-то с удовольствием, но Боба там так…

— Ему теперь легко будет, и вообще…

— …и вообще, когда у родителя нашего творческие муки, его надо одного оставить, ему так лучше.

А Боба, оставшись наедине с листом бумаги, наслаждался возможностями новой формы. Документ был составлен довольно быстро. Много времени отнял только завершающий пассаж СИНТЕЗА, который содержал довольно длинный перечень нарушаемых обычаев. Дальше шли подписи его, Бобы и Нифенюшек, а также их ПОСТСКРИПТУМ, который скорее оказался похож на Ультиматум: “Если ПИТЕРА-В-ЭЛЬФЫ, то спасибо Лесному Совету!!!”

В ожидании ответа они потанцевали уже вчетвером. Но этот танец был очень коротким, потому что Лесной Совет никогда не медлил с решениями.

Решений было два. Первому они изрядно порадовались, а второе… ну, мягко говоря, озадачило. И это естественно, ведь дословно оно выглядело так:

“Кроме того, музейный эльф Боба по понедельникам наделяется функциями полномочного представителя Лесного Народа в земле Удмуртия”.

Питер, потрясенный тем, что отныне он — эльф, имеющий двух очаровательных сестриц и заботливого родителя, вообще ничего не понял, а у членов его обретенного семейства случился приступ коллективной головной боли, которая в силу анатомической специфики эльфов служила верной приметой предстоящего вдумчивого совместного обсуждения чего-нибудь.

Пока новоявленный эльф совершал свой первый пробный полет, Боба и Нифенюшки пытались проанализировать таинственное указание. И опять Питер слышал только обрывки разговора, потому что первые полеты даже урожденным эльфам даются с некоторым трудом.

какая такая Удмуртия

где это?

там, далеко

что там делать-то?

полномочно представлять

перед кем?

население там есть

эльфы, что ли?

нет, наверное

опять, что ли, обычаи нарушать?

пора привыкнуть

ну, допустим, я там, дальше-то что

переговоры

а тема какая?

какая разница, главное — переговоры

легкомысленные вы обе

а ты как думал, мы же эльфы все-таки

Эврика, я понял…

и мы, и мы

а почему только по понедельникам?

Эрмитаж!!!

Тут они прокричали двойное “Спасибо Лесному Совету!”, Нифенюшки произнесли короткий спич во славу волшебной буквы “Э”, а Боба стал готовиться к путешествию.

Ну, поздравьте меня, Бука и Букашка, троекратным родителем стал. Давно такого у эльфов не было. Боба-чемпион! Все так славно сложилось, спасибо Лесному Совету — удалось слово сдержать, не разочаровал человечество и Нифенюшек тоже. Они так братца хотели! А я для них на все готов. Братец? Пожалуйста, получайте, ненаглядные мои. Только теперь и Питти — тоже мой ненаглядный. Как он смешно кувыркался, когда первый раз взлететь должен был, покраснел, но заупрямился, и получилось. Я гордился.

А вдруг он думает, что только прыжками да полетами его жизнь среди эльфов ограничится? Вряд ли, он умница, а мы долго о живописи с ним говорили и о системе питания музейных эльфов. Наверняка все понял. Ну и что, что он на кафеле только рисует. Пусть. Лишь бы изображенные продукты отравляющих веществ не содержали. А сам-то он питаться будет как раньше. Лесной Совет решил! И в стюардах он тоже пока может служить.

А должность моя новая! Это же надо! Боба-посол… по понедельникам. Как странно мысль их развернулась. Да, башковит Лесной Совет! Далеко мне до них, хотя… хотя я же сам им об этом и написал в Антитезисе ТРИАДЫ — о поиске уголка для проживания Экспериментальной группы эльфов-натуралов и о дополнительном приеме в эльфы тоже. Питер получается в этом деле первой ласточкой. И очень удачной.

Вот что совсем не понял, так это про Удмуртию. Откуда эта странная идея, почему не в Лотарингию или в Гималаи? Перемудрили они с Удмуртией… Впрочем, с них станется принять серьезнейшее решение на основании совершенно невесомого аргумента. Легкомыслие Лесного Совета неизмеримо! Но ведь и я — эльф легко мыслящий, а мне эта идея пришлась по душе. Вот как…

Так думал Боба.

Так думал Боба и тщательно собирался в путешествие.

 

Часть 4

 

Дело

(Посол по понедельникам)

И заметался Боба. Три дня метался. А что еще оставалось делать? Вот вы, вы когда-нибудь были послом? И Боба тоже никогда не был. А в замечательной библиотечке, собранной Бобой на ферме, были разные справочники, энциклопедии, старинные манускрипты и один тяжеленный фолиант “Мои встречи с сарацинами. Записки миссионера, писанные собственноручно братом тамплиером Франсиском Орлеанским, но не законченные по причине безвременной смерти и доставленные во Французское королевство его преемником, братом тамплиером Гийомом-из-Парижа”. И ни одного самоучителя или хотя бы завалящей инструкции по посольскому делу!

К вечеру воскресенья, обессилев от метаний, Боба полистал записки брата тамплиера и понял, что мастером в высоком искусстве ведения переговоров тот стать не успел. Голова болела немилосердно, к тому же цепкая память лакторианца усердно выпихивала на поверхность случайно услышанный у Посольской лестницы Эрмитажа разговор: “Тебя когда-нибудь посылали за хлебом? Да? Отлично, значит, ты посол!” Впрочем, когда эта тирада заявила о себе в четвертый раз, Боба почувствовал некоторое умиротворение. Действительно, зачем мучиться, предполагать, как и что. Послали — значит, посол. И все. И никаких проблем. А в Удмуртии проживает вполне мирное население, а не какие-нибудь коварные сарацины, спасибо Лесному Совету!

Утешившись таким образом, Боба взялся за энциклопедию и открыл ее на букве “У”. С любопытством и радостью читал Боба нетронутые ранее страницы. С любопытством, потому как раньше тонкие чувства убежденного эстета, свято чтившего обычаи, не выводили Бобу за рамки буквы “Э”. А радость… Что ж, Боба вообще любил Книгу. Не только за изящные пассажи и глубокие мысли, но и просто как предмет. Ценил он хорошие издания. И старые, которые нежили сафьяновой гладкостью его натруженные вековой дойкой пальцы. И новые, которые скрывали тайну за своими сросшимися страницами и источали ни с чем не сравнимый аромат новой бумаги.

Вот как раз этот аромат и распространяли страницы на букву “У”. Некоторые слова Бобе понравились, они настраивали на оптимистический лад, сулили надежду. Удача. Удовольствие. Успех.

Найдя статью “Удмуртия”, Боба сосредоточился, надеясь, что от новой информации в голове появятся мысли, которые, может быть, внесут ясность в загадочное поручение.

Увы. Надеждам Бобы не суждено было сбыться вот так, сразу, но кое-что утешительное он все-таки узнал. И пожалуй, не кое-что, а “ого-го”. Собственно, две фразы покорили Бобу. Первая — про то, что 47 процентов территории Удмуртии покрыто лесами. Арифметику Боба не любил, но подсчеты тут же произвел. Накинул процентов десять на площадь голубых водоемов, процентов двадцать на тучные луга и пушистые полянки и остался доволен. Получалось, что опасными в экологическом отношении населенными пунктами и дорогами занято чуть больше двадцати процентов территории. А это открывало виды на светлое будущее в смысле питания незамутненными природными продуктами.

Вслед за этой перспективной фразой Боба в своем изучении Удмуртии дошел — чего не понял — до финно-угорских языков. Но, заглянув в статью “Финно-угорские языки”, обнаружил нечто. И это было второе “ого-го”. Да-с, престранная компания говорила на этих языках — венгры, удмурты, финны… В общем, Европа. То есть получалось, что когда-то они все то ли жили, то ли передвигались совместно. Не вдаваясь в детали и направления миграции древних народов, можно было с уверенностью утверждать, что произошло это очень и очень давно. Сделав этот безукоризненный по точности вывод, Боба наконец-то принял решение. Нет, два решения. Первое касалось способов выполнения миссии, а второе — вида отчетности. В качестве способа Боба единодушно выбрал путешествие, ну а отчетными документами естественным образом оказались путевые заметки.

Только после этого на белый свет был извлечен нежно любимый Бобой именной блокнот, который был ему вручен по случаю столетнего юбилея движения музейных эльфов, спасибо Лесному Совету. Прикосновение к юбилейному блокноту окончательно примирило Бобу с предстоящей не вполне понятой задачей. Все листы этого канцелярского чуда в верхнем колонтитуле имели фразу “Во исполнение древних обычаев”, а в нижнем — “Боба-эльф”, ну, вроде подписи. Шрифты соответствовали, и для завершения отчета оставалось всего-то заполнить пустое пространство между строчками. Всего-то.

Отчетов Боба составил за свою жизнь множество самых разных, путевых заметок не писал никогда, но природное неуемное легкомыслие наконец-то возобладало. Боба даже поймал себя на том, что как-то очень лихо махнул рукой, уже стоя “на дорожку” перед Зеркалом. Изображение Бобе подмигнуло и высказалось в том смысле, что не стоит бессистемно мотаться по удмуртским лесам и весям, а хорошо бы присоединиться к человеческой экскурсии, привет.

Отчетные путевые заметки Бобы-эльфа

Во исполнение древних обычаев

Понедельник № 1. Знакомство с территорией.

Прибыл на берег голубой реки Камы одновременно с туристическим теплоходом “Владимир Маяковский”. Теплоход белый, река голубая, леса золотые по причине осени. Около пристани обнаружил 6 (шесть) комфортабельных автобусов. Думаю, что в них загрузят пассажиров теплохода, если так, то присоединюсь.

Угадал. В первом автобусе нашел свободное место около окна, повезло, будет хорошо видно.

Никто друг друга не знает. На меня внимания не обратили. Только одна женщина преследует меня взглядом. А как посмотрю — краснеет. Не понимаю. Но наверняка это что-то значит. Может, она болеет? Никакого опыта общения. Богини — не в счет. Они мраморные.

Автобус тронулся, и сразу начала говорить эта, с покраснением кожных покровов. Оказывается, она экскурсовод.

Экскурсовод:

В Удмуртии много лесов. В них растут: сосна, ель, береза, осина, ольха, рябина... В них водятся: медведи, коровы, козы, лисы, лошади, овцы, зайцы, собаки, белки, пчелы, кошки и мыши. Много птиц — орлы, вороны, воробьи, сизоворонки, совы, сороки, куры, утки, дятлы.

Ну и коровы, однако. Лесные? Не слыхал о такой породе. Симментальская порода, например, в лесах не водится. Странно все это. Или экскурсовод странный?

Миновали маленький город Сарапул — улицы узкие, дома низкие. Не Петербург.

Все время смотрю в окно. Пошли леса и рощи. Трава густая и зеленая, деревья раскидистые и разноцветные. Весь извертелся, но животных не обнаружил.

Экскурсовод говорит без остановки. Туристы млеют.

Доехали до Ижевска. Городок неплох, поновее и покрупнее Сарапула. Столица!

Экскурсовод:

Мы проезжаем Ижевск. Это крупный промышленный центр. Здесь производятся: телевизоры, сковородки, радиоприемники, утюги, телефоны, чайники, молотки, гвозди, транзисторы, резисторы, мотоциклы, мясорубки, хлебницы, босоножки, кастрюли, кеды, погремушки и другое стрелковое оружие.

Смеркается. Выяснилась цель их путешествия. Это город Воткинск.

Экскурсовод:

Скоро мы прибудем в Воткинск. Здесь, в центре Удмуртии, родился известный, можно даже сказать талантливый русский композитор Чайковский, который позже умер от холеры, что стало большой потерей для всей удмуртской культуры.

Очень монотонно излагает. Туристы сомлели окончательно — заснули все. Только я бодрствую.

Наверно, эльфы безмерно терпеливы. Интересное, кстати, наблюдение. Неожиданное. Наблюдение, идущее вразрез с общепринятыми анатомическими представлениями. Ведь эльфы настолько легкомысленны, что не успевают удовлетворить свое любопытство, если, конечно, это требует времени. Но под влиянием человеческого фактора мера любопытства, выходит, может возобладать над стойким легкомыслием, а от этого повышается, причем безмерно, терпение. Нет, это не просто наблюдение, а вывод, и очень глубокий. Новое свойство организма. Возможно, совсем новый вид! Терпеливый Боба-эльф…

Но и я утомлен перечислениями. А она, зардевшаяся, стала пунцовой. Как бы чего не вышло! Или поговорить с ней… Я ведь могу вопрос какой-нибудь задать на интересующую тему. Одна незадача — не представляю, что мне надо.

Ура моему терпению! Выдержал паузу, не поспешил с неразумным вопросом, и вот — награда. Она сама, сама все сказала! Красавица, румяный гений наивности, кто надоумил тебя произнести эту удивительную тираду столь своевременно! Наполненный твоими словами и ими же вымученный мозг твоего безропотного слушателя почти отказывался воспринимать. И вдруг! О, сколь многим все существа земные обязаны этому антикризисному “вдруг”, когда в последний момент, когда на краю пропасти, когда за минуту до землетрясения… У меня, велеречивого, не хватает слов… пусть она скажет.

Экскурсовод:

Удмуртский язык принадлежит к финно-угорской группе. На этих языках говорят финны, венгры, карелы, марийцы, ханты, манси, эстонцы, удмурты. Кстати, на удмуртском языке слово “удмурты” означает луговой или, что то же самое, лесной народ.

…“лесной народ”… Может быть, “Лесной Народ”? Делаю вывод, надеюсь, не скороспелый: все удмурты — эльфы. Природные эльфы в сумасшедшем количестве!

Экскурсию завершаю. Миссия прояснилась. Открытие сделал. Возвращаюсь.

Боба-эльф.

Ах, как радовался Боба, как веселился! Надолго запомнился ему этот понедельник. Да и как такое не запомнить! Все — и земля Удмуртия, и ценная информация, и сделанное между прочим открытие, и заинтересованный румянец экскурсовода, и ясность цели, наконец, — все доставило ему удовольствие. А когда эльф так доволен, он обязательно, в силу анатомических особенностей, поделится чувством глубокого удовлетворения с другими эльфами. И Боба еще до утренней дойки отправил свой отчет в Лесной Совет, а потом решил закатить небольшую молочную пирушку для Нифенюшек. К десерту Боба уже раза три успел рассказать про путешествие. Но благодарная публика (да и какой еще могла быть аудитория, состоящая сплошь из эльфов!) все заставляла его бисировать с циклом номеров “А экскурсовод и говорит…”.

Единственное, о чем Боба девочкам не рассказал, — так об открытии. Скромность не позволила. Тем более в глубине души он точно знал, что в ближайшем же переиздании учебника анатомии появится глава о переходе количества любопытства в новое качество организма эльфа. В скобках же, в самом конце главы, курсивом будет написано всего три слова: “Синдром Бобы-эльфа”. А все эльфы почитывали эту ценную книгу систематически. Знание собственной анатомии всегда выручало их в ситуациях жизни.

Не получив ответ от Лесного Совета к концу трапезы, Боба сделал вывод, что мысли у него правильные, а значит, можно и думать и действовать в том же направлении. Поэтому, когда Нифенюшки выразили желание всенепременно сопровождать его в следующий понедельник, Боба мгновенно согласился. Он и сам об этом подумывал еще там, в туристическом автобусе, мирно катившем по пустынной удмуртской дороге. Девочкам полезен свежий воздух, а то питаются только изображениями, хоть и качественными, большую часть времени проводят в Эрмитаже, что успешно воспитывает эстетический вкус, но лишает румянца, а понедельников в неделе не так уж и много… Глубина последней мысли и ее возможные ответвления пришлись по душе Бобе.

Узнав, что в ближайший понедельник они отправляются в путешествие с дорогим Бобочкой, эльфочки возликовали, попрыгали и сразу затеяли многоэтапную Игру “По-одежке-встречают”, к концу которой уже точно знали, в каких туалетах будут перемещаться по Удмуртии.

Когда этот серьезный вопрос был утрясен, они позволили себе, в качестве отдыха, чуть-чуть сосредоточиться на цели. Но едва начав, сообщили своему драгоценномумногообещающему родителю, что займутся этим завтра, к примеру (“вполне подходящий день”), а сейчас им срочно, незамедлительно, в общем, неодолимо важно примерить выбранные туалеты. И удалились. А Боба в очередной раз порадовался непревзойденному их легкомыслию.

В примерках и обсуждениях прошла неделя. А потом наступил понедельник № 2.

Отчетные путевые заметки Бобы-эльфа

Во исполнение древних обычаев

Понедельник № 2. Деловые контакты.

Первый раз перемещался коллективно. Приятно. Совсем другие ощущения. Девчонкам-то что, они всегда вместе, а мне только на старости лет такое испытать пришлось. Летела стая эльфов… Или клин?

Если мое посольское дело удастся, то надо будет подумать об устроении праздников с показательными полетами. Питера позовем обязательно, и наши, музейные, конечно, подтянутся. Да, скромность скромностью, а идея хороша, ничего не скажешь.

Бродили по лесу. Нифенюшки много летали, прыгали, веселились, засыпали лес жемчугами, а потом проявили чудеса находчивости — грибов набрали. Весь собранный урожай оставили около автобусной остановки — подарок для странников.

Решили переместиться в город Воткинск, к дому-музею Чайковского, проникнуться старыми культурными традициями, так сказать. Прониклись.

Выходя из усадьбы талантливого композитора, были остановлены местным жителем, сотрудником столичной газеты.

Стенограмма беседы.

Журналист. Здравствуйте, я корреспондент газеты “Вечеринки в Удмуртии”. Можно задать вам несколько вопросов?

Боба и Нифенюшки (хором). Здравствуйте, конечно, можно.

Нифенюшки (хором). Сколько угодно, мы для этого и приехали.

Журналист. Как “для этого”? Что вы хотите этим сказать? Впрочем, у меня совсем другие вопросы. Откуда прибыли, уважаемые, из Москвы или из Санкт-Петербурга?

Боба. Из Петербурга, из него.

Журналист. Очень хорошо.

Нифенюшки (хором). А может быть, мы из Перми?

Журналист. Нет, пермские иначе разговаривают, и улыбки у них другие. Но вы обещали ответить на мои вопросы. И вот второй: вам понравилось в доме-музее?

Нифенюшки (хором). Очень-очень понравилось. Там светло и музыка везде.

Журналист. Фонограмма? У нас в редакции никто об этом не знает.

Боба. Нет, конечно, но он же известный композитор, вы ведь слышали?

Журналист. Да, Чайковский — гордость удмуртского народа.

Боба. Приятно общаться с просвещенным человеком. Так вот, в местах пребывания истинного таланта создается особая атмосфера. Если, например, находишься в доме Ван Гога, там все яркое, как на поле с подсолнухами, ну а если в доме Чайковского, то…

Нифенюшки (хором, подпрыгивая и приплясывая). …то все время танцуешь — вот так, и так, и чуть-чуть так.

Журналист. Понял, вы — балетные. Из Мариинского театра?

Боба. Нет, они совсем по другой части. Это мои дочери.

Журналист. Вы — счастливчик! А вы действительно были в доме Ван Гога? А как вам вообще Воткинск, понравился?

Нифенюшки (хором). Чур, по очереди, по очереди.

Боба. Воткинска мы пока не видели и не знаем. А вот во всех музеях живописи побывали. Жизнь так сложилась. А ваша, ваша жизнь как протекает?

Журналист. Протекает… Так иногда, знаете ли, грустно делается. Как подумаешь, сколько всего не видел… Эх, если бы вдруг, в мгновение ока можно было бы переместиться куда угодно! Раз — и там.

Боба. Простите, что отвлекаю вас от мечты, но у меня вопрос, в какой-то мере с ней связанный: вы знаете удмуртский язык?

Журналист. Знаю, конечно. Я же местный.

Боба. Славно. Не сочтите за навязчивость, но известно ли вам в таком случае значение слова “удмурты”?

Журналист. Ну, это все знают: лесной народ.

Нифенюшки (хором). Он знает, знает! Как здорово!

Боба. Тихо, тихо, девочки. А не приходилось ли вам слышать…

Нифенюшки (хором). …что эльфы — тоже Лесной Народ?

Боба. И если приходилось, то не пытались ли вы думать эту мысль дальше?

Журналист. Да нет, как-то в голову не приходило. А вы полагаете, в этом есть какой-то смысл?

Боба и Нифенюшки (хором). Смысл есть во всем, только его надо найти.

Журналист. Уж и во всем… Погодите, погодите, получается, что удмурты — эльфы?

Боба. Получается.

Журналист. Ну и ну! И что же теперь делать?

Боба. Очень хороший вопрос, просто замечательный. Сам ищу на него ответ.

Нифенюшки (хором). И мы, и мы тоже.

Боба. Может быть, уважаемый корреспондент присоединится к нашим поискам?

Журналист. Я-то… А газета?.. Я — с радостью.

Вчетвером дошли до единственного в городе кафе. Далеко. Никогда так много не ходил. Есть же и другие способы передвижения. Устал. А Нифенюшки радовались. Молодость!

В кафе познакомились окончательно (у него хорошее имя — Петр) и составили пакет официальных Договоров. Все-таки я — полномочный представитель.

Суть Договора № 1: Заказчик (Боба) поручает Исполнителю (Петру) провести светлую пиаровскую кампанию в местной прессе. Цель пиаровской кампании: создание положительного имиджа эльфа в сознании Удмуртского Народа и в глазах его широкой общественности.

Результатом указанной акции должно стать коллективное осознание удмуртским народом своих исторических корней.

После чего вступает в силу Договор № 2.

Суть Договора № 2: Заказчик (Петр) поручает Исполнителю (Бобе) чтение цикла лекций на тему “Эльфы: вчера, сегодня, завтра” на удмуртском телевидении.

Цель — информирование жителей Удмуртии об историческом пути Лесного Народа и его адаптации в современном мире, о возможном воссоединении музейных эльфов с населением Удмуртии в ближайшем светлом будущем.

В результате исполнения данного Договора население Удмуртии должно начать свободно ориентироваться в портфеле вмененных обычаев, у широкой местной общественности должен появиться неистребимый, но здоровый интерес ко всем вопросам, так или иначе связанным с Лесным Народом, и сопровождающее этот интерес неутолимое желание овладеть навыками перемещений в пространстве.

Настоящие Договоры составлены в двух экземплярах, с соблюдением всех юридических формальностей, скреплены печатями и т. д. и т. п.

Время провели с пользой — составлены Договоры о совместной деятельности, приобретен опыт общения с братьями, выявлен всенепременный интерес населения Удмуртии к проблемам слияния двух ветвей нашего рода, Нифенюшки веселы и румяны. Возвращаемся.

Боба-эльф.

Когда очередной отчет был отправлен в Лесной Совет, еще одна светлая идея пришла в голову многоумному Бобе — всенепременно познакомить Петра-журналиста с Питером-стюардом. Имена у них странно похожие, и пусть бы посмотрели друг на друга, поговорили бы… Одно обстоятельство Бобу смущало. Опасался, что могут новоявленные почувствовать неловкость при встрече. Один — потому что хоть и ознакомлен уже с темой, но имеет искусственное происхождение, а другой, будучи урожденным эльфом, пока остается необученным неофитом.

Сомнения, впрочем, Бобу довольно быстро покинули, потому что в момент максимальных опасений прискакали Нифенюшки. А они, волшебные его девочки, всегда Умудрялись вселить Уверенность в своего родителя (с некоторых пор Боба отмечал мысленно все знаменательные слова на букву “У”). И на этот раз эльфочки замечательно его Утешили, объяснив, что оба, и Петр и Питер, достаточно легки на подъем новых идей, что со всей очевидностью следует из опыта общения с ними. Вот так.

Но тут Боба обнаружил еще одну мысль. Мысль о том, что и Петру он тоже должен стать обретенным родителем. Обычай требовал. Но тогда, во исполнение все того же Обычая, Боба постепенно, если все пойдет хорошо, станет отцом всему народу Удмуртии. Не многовато ли? Боба даже за голову схватился от ужаса перед своей вероятной многодетностью. Но долго и на эту тему Бобе думать не пришлось. Нифенюшки не допустили своего дорогого Бобочку до мучительных рассуждений.

— А потому что все очень просто…

— Ну, сложно, но ведь есть план!

— И очень перспективный.

— Да, да, и девиз кампании уже придуман! Как какой?

— Что с родителем делается, какой-то он неадекватный?

— Бобочка, ты же будешь участвовать в борьбе за президентское кресло.

— Как зачем?

— “Бобу в Президенты”!

— Они сами тебя выберут^[2], ты же такой славный, и тогда уж никуда не денутся.

 

— Ну, ясное дело, свободный выбор, они же тебя сами в Президенты…

— …и единогласно. Мы уже с Петром связались. Он счастлив и действует.

— Как это “как связались”? По факсу.

— Ну, не волнуйся ты так, не ждать же было еще неделю.

— А когда ты Президентом будешь, все сразу осознают свои эльфийские корни.

— Они же в какой-то мере люди, а люди так устроены — куда Президент, туда и паства.

Этот поворот оказался для Бобы полной неожиданностью, но Нифенюшки проявили столько энергичной находчивости и были так убедительны, что Боба вдруг согласился.

В результате следующие восемь (восемь) отчетов выглядели так:

Отчетные путевые заметки Бобы-эльфа

Во исполнение древних обычаев

Понедельник № 3…10. Республика эльфов.

Участвую в предвыборной гонке. Беседы, встречи, дебаты^[3].

Подробности после окончания кампании.

Боба-Эльф.

Эпилог

1. Самое смешное, что Боба стал Президентом Удмуртии. Нифенюшки, Петр, Питер, а с ними и все население Удмуртии ликовали. Не сразу Боба в свое избрание поверил, совсем к другому виду деятельности себя готовил — головные-то боли в затылочной области не оставляли его во все время предвыборной гонки. Вот он и думал, что это к произведению его, Бобы-эльфа, в члены Лесного Совета. А тут…

Но никакой ошибки не было. Боба-Президент был всем своим электоратом направлен полномочным представителем Удмуртии в Лесной Совет. И Там, На Самом Верху, с этим решением согласились. Спасибо Лесному Совету!

Накануне выборов Бобе выпала честь стать обретенным родителем для первой десятки удмуртов, осознавших свою эльфийскую этимологию. Существа Бобы охрипли от вокальных упражнений.

Но Боба всегда старался.

2. Нифенюшки, ближайшие родственницы по душевному складу, всегда были вместе и стали настоящей опорой своему обретенному, но очень многодетному родителю на жизненной дороге. Они с великой нежностью относились к своим братьям и сестрам. А Питера и Петра лично обучили всем эльфийским наукам.

Позже, когда в эльфы потянулось уже все население Удмуртии, Нифенюшки организовали Школу эльфов, где обучали исполнению древних обычаев и танцам.

3. Питер-стюард был направлен компанией KLM на стажировку в дочернюю фирму “Крылья Удмуртии”, но занятий живописью не оставлял. Он по-прежнему рисовал Нифенюшек с бокалом “Бейлиса”, но место пупса на канонической плитке заняли витаминные добавки.

А любимой темой во время удмуртской командировки стали учебные полеты Петра-журналиста, который выполнял фигуры высшего пилотажа с “лейкой и блокнотом” (то есть с цифровой фотокамерой и ноутбуком). Постепенно кафельных плиток с изображениями летающего Петра накопилось так много, что известный магазин “Мир кафеля” организовал продажу комиксов от Питера ван Бейлиса “Эльф-журналист”. Семейство Бейлисов было счастливо. Питер тоже.

4. Население Удмуртии постепенно разделилось на две примерно равные части (Натуралов и Любителей Искусства), которые постепенно составили демократическое большинство в Парламенте Удмуртии, как тори и виги, например. Натуралы — удмуртскоговорящая часть населения, которая самым естественным образом ассимилировалась в сообществе эльфов. Любители Искусства, не будучи эльфами от природы, тем не менее настолько заинтересовались жизнью эльфов, что перешли на питание от картин-кормилиц. К вящему удивлению Любителей Искусства, Бобы-Президента, всей честной компании и Лесного Совета в целом, к этой диете они очень быстро привыкли.

5. Петр-журналист получил пожизненное эксклюзивное право освещать в печати эльфийскую тему, коим и воспользовался, написав тетралогию “Эльфы в городе”.

Книга была издана необходимым тиражом в типографии на склоне древней горы Монсегю.

Спасибо Лесному Совету!

 

 

 

Приложение 1

ЭЛЬФОГРАФИЯ

(Краткий анатомический экскурс)

Эльф по сути своей — эстет.

Эльф внешне очень похож на человека.

Продолжительность жизни эльфов очень велика, что связано с хорошо развитым чувством самосохранения.

Эльф в совершенстве владеет обеими руками, поэтому не существует ни праворуких, ни леворуких эльфов.

Эльф легко отличает в толпе эльфа от неэльфа и может понять мысли и ощущения другого(-их) эльфа(-ов), если уровень шума не превышает фонового.

Эльфочки уже с момента своего первого явления обладают мощной интуицией. С годами или по другим причинам интуиция может увеличиваться, если это происходит, то ее называют проницательностью.

Эльф почти всегда хочет (и может) летать. Частным случаем полета является прыжок. Обычно плохо скрытые прыжки у эльфа, хорошо знакомого с обычаями, являются проявлением радости или голода.

Эльф искренне радующийся непременно поделится этим чувством с близкими по духу.

Примечание. Радость эльфочки, кроме полета и прыжков, имеет еще одно вполне конкретное проявление: ее смех материализуется в виде редких по красоте жемчужин.

Эльф на 50 процентов состоит из легкомыслия, что создает благоприятные предпосылки для полетов, а на 50 процентов — из чувства благодарности.

От огорчения эльф утрачивает некоторую долю материальности и становится прозрачным. Вероятность полета при этом весьма мала.

Внутреннее устройство эльфа неоднозначно. Эльф един в трех лицах, каковыми являются: организм эльфа, Радостное Существо и Существо Заботы. Последние два обнаруживают себя только у эльфа, достигшего зрелости. О появлении и настроении Существ можно судить по их специфическим движениям и исполняемому музыкальному произведению.

Организм эльфа испытывает частые и сильные головные боли различной локализации:

боль в области левой височной доли — объективный признак высокого интеллекта;

боль в области левой височной доли, но коллективная — примета предстоящего совместного размышления; аналог этого процесса среди людей называется “мозговым штурмом”;

боль в области затылка происходит от повышенного чувства ответственности (свойственна только членам Лесного Совета).

В организме эльфа существуют:

орган, предвосхищающий реакцию окружающих (как эльфов, так и неэльфов) на решение, являющееся следствием мучительных размышлений;

орган скромности, поэтому его мысли всегда ответственны;

орган справедливости, поэтому его поступки всегда ответственны.

В организме Эльфа отсутствуют:

орган, генерирующий гормон жестокости;

орган, выделяющий гормон скуки.

Эльф музейный питается только изображением продуктов.

Диета, основанная на монопродукте, не влечет за собой катастрофических изменений в строении организма эльфа, но может отразиться на его характере, а у эльфочки — на качестве жемчуга.

Эльф жив не пищей единой. Для полноценного существования эльфа обязательны:

1) элементы познания;

2) размышления над элементами познания;

3) развлечения в промежутках между 1-м и 2-м.

Эльф безмерно любопытен, но природное легкомыслие не позволяет ему долго задерживаться на объекте, это любопытство вызвавшем.

Под влиянием человеческого фактора (например, планомерное изложение сведений) любопытство эльфа может достичь критической величины и привести к выделению в организм гормона терпения. При этом любопытство может быть удовлетворено, легкомыслие снижается до 10 процентов, чувство благодарности по отношению к человеческому фактору соответственно вырастает до 90 процентов, но способность к полетам практически утрачивается.

По мере удовлетворения любопытства баланс между легкомыслием и благодарностью в организме эльфа восстанавливается, а вместе с ним и возможность характерных полетов.

Тем не менее залогом долгого и счастливого существования эльфа является полноценное питание, при наличии которого у эльфа появляются мысли о прекрасном, имеющие способность перерождаться в реальные деяния.

Такова анатомия эльфов.

Приложение 2

ОБЫЧАИ ЭЛЬФОВ

Фрагменты документа

“Перечень вмененных жизнеобеспечивающих обычаев эльфов”

(Нумерация пунктов приводится в порядке их упоминания в тексте)

№ 1. Эльф знакомится только с эльфами.

№ 1а. Постоянное общение эльфу разрешается только с нелюдьми (т. е. с другими эльфами и представителями фауны).

№ 2. Эльф всенепременно доверяет Лесному Совету.

№ 3. Эльф, получив картину на кормление, ежедневно может брать из нее все изображенные продукты или те, которые можно получить из представленного на картине сырья, но в заранее согласованных количествах.

№ 4. Эльф всенепременно уважает волю художника — автора картины-кормилицы.

№ 5. Эльф должен всемерно защищать художественное полотно, закрепленное за ним в пожизненное пользование.

№ 5а. Эльф должен всемерно изучать то, что защищает.

№ 5б. Эльф может обсуждать источник своего питания только с эльфом.

№ 6. Эльфы музейные обмениваются впечатлениями об аукционах живописных полотен не менее четырех раз в сто лет.

№ 7. Эльф безмерно благодарен эльфу, предложившему альтернативный источник питания.

№ 8. Эльф категорически не допускает в своем поведении чрезмерных прыжков и полетов в присутствии неэльфов.

№ 9. Эльф, увидевший новоявленного эльфа, становится его родителем.

№ 10. Каждый новоявленный эльф знаком с полным текстом документа “Перечень вмененных жизнеобеспечивающих обычаев”.

№ 11. Новоявленный эльф всенепременно сопровождает своего родителя в походе за будущим именем.

№ 12. Новоявленный эльф безропотно принимает предложенное родителем имя.

№ 13. Существа эльфа-родителя исполняют дуэтом жизнерадостный музыкальный фрагмент, если он, родитель, вызывает полное приятие новоявленного эльфа.

№ 14. Имя новоявленного эльфа всенепременно образуется на основе древнегреческого слова.

№ 15. Новоявленный эльф имеет право подыскивать другого родителя, если первый обретенный родитель по каким-то причинам не может подобрать приличное случаю имя в течение 45 минут.

№ 16. Солидный, достигший зрелости эльф всенепременно обзаводится семьей для нормального развития своего организма (см. Эльфографию).

№ 17. Для регулярного обращения к нареченному эльфу принимается сокращенный вариант его имени на основном языке общения (в данном случае — рус. яз.).

№ 18. Эльф всенепременно использует свои воспоминания для интенсификации мышления.

№ 19. Первое кормление эльф-родитель обязан осуществлять из собственных средств (т. е. из своей картины-кормилицы).

№ 20. Новоявленный и нареченный эльф безмерно уважает своего родителя, но всегда сохраняет свободу перемещений.

№ 21. Ни при каких обстоятельствах эльф не имеет права исчезать на глазах у людей. Это относится к любой используемой эльфом методике исчезновения.

№ 22. Эльф всенепременно радуется жизни в свободное от добычи и приготовления пищи время.

№ 22а. Эльф, свободный от добычи и приготовления пищи, думает о прекрасном, расположившись в живописном уголке ландшафтного парка, при этом радуясь жизни.

№ 23. Картину на кормление нареченному эльфу назначает родитель, заручившись рекомендациями Совета Международного движения музейных эльфов и согласием Лесного Совета.

№ 24. Эльфочке всенепременно разрешается делать непреднамеренные подарки людям (в данном случае — жемчуг).

№ 25. Эльф русскоязычный всенепременно высоко ценит слова, начинающиеся на букву “Э”, и среди них — “эльф”, “этика” и “эстетика”.

№ 26. Эльф всегда, всеми возможными способами, проявляет свое миролюбие по отношению к другим эльфам и представителям фауны, включая людей.

№ 27. Эльф выполняет только ту работу, которую по ряду причин люди не могут выполнить самостоятельно.

№ 28. Эльфы-близнецы могут производить натуральный обмен продуктами, не нарушая при этом обычая № 3, если выделенные на кормление картины имеют хотя бы одну точку пересечения.

№ 29 (приложение к № 19). Эльф-ребенок из Группы натюрмортов, получив картину на кормление, всенепременно угощает своего родителя, если у последнего не выявлена аллергическая реакция на предлагаемые продукты.

№ 30. Эльф довольствуется малым и не претендует на продукты из картины другого эльфа.

№ 31. Эльф-родитель сразу после наречения новоявленного эльфа и определения картины-кормилицы посылает об этом отчет Лесному Совету.

№ 32. Музейный эльф не принимает пищу в день, являющийся выходным для музея, в экспозицию которого включена его картина-кормилица.

№ 33. Новоявленный и нареченный музейный эльф делает сообщение на конгрессе международного движения музейных эльфов.

№ 34. Эльф-ребенок сам выбирает себе родителя.

№ 35. Эльфы-родители имеют право на Игры, и желания детей в это время в расчет не принимаются.

Таковы обычаи — 35 раз.

 

Приложение 3

Быть эльфом. Эльфам быть

Темы лекций,

продуманных и прочитанных лично Бобой-эльфом

в рамках предвыборной кампании

1. ЛАКТОРИАНСТВО.

a) Скрытые опасности молочных рек.

b) Кисломолочные продукты как фактор интенсификации умственной деятельности.

c) Технология производства твердых сыров в условиях мелкого фермерского хозяйства.

2. ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ ДЛЯ ПОЛНОЦЕННОЙ ЖИЗНИ.

a) Чувство Благодарности.

b) Чувство Справедливости.

c) Чувство Прекрасного.

d) Чувство Локтя.

e) Общее Легкомыслие Чувств.

3. СОБЛЮДЕНИЕ ВМЕНЕННЫХ ОБЫЧАЕВ НА ПОДСОЗНАТЕЛЬНОМ УРОВНЕ.

4. ЖИЗНЬ В ИСКУССТВЕ.

a) Живопись — источник здоровой пищи.

i) Анималистские полотна с изображениями крупного и мелкого рогатого скота.

ii) Жанровые картины, изображающие застолья, пиры и отдельно стоящие напитки.

iii) Натюрморты как квинтэссенция поливалентной диеты.

b) Музыка — источник радостных танцев.

c) Книга — источник всенепременных знаний.

5. ПРОГРЕССИВНЫЕ ВИДЫ ТРАНСПОРТИРОВКИ.

Программа обучения.

a) Прыжок в высоту — способ достижения вертикальной цели (5 — 6 индивидуальных тренировок).

b) Полеты во сне (здоровый 9-часовой сон, как можно чаще).

c) Одиночный полет — способ достижения любой цели (под руководством опытного инструктора).

d) Коллективный полет (два и более эльфов) — способ достижения любой цели (необходима только дружеская поддержка).

e) Перемещение — нет необходимости в тренировках, это надо просто понять.

^[1] “Перечень вмененных жизнеобеспечивающих обычаев эльфов”” приведен в Приложении 2.

^[2] Ни Конституция РФ, ни Законы РФ не запрещают эльфам занимать высшие государственные должности в субъектах РФ, если они являются гражданами РФ. Вопрос гражданства Бобы-эльфа автором не рассматривался по природному легкомыслию. Участие Бобы в выборах президента Удмуртии нарушает лишь статью 18 Федерального закона РФ № 184-ФЗ от 6 октября 1999 года в редакции от 21.07.2005 № 93-ФЗ, в соответствии с которой Боба должен быть выдвинут на должность высшего должностного лица Удмуртии по представлению Президента РФ. Однако автор пошел на это единственное фантастическое допущение в своем абсолютно реалистическом повествовании, дабы явить обществу истинное отношение удмуртского народа к своему любимцу Бобе-эльфу. Таким образом, нарушение Федерального закона РФ № 184-ФЗ можно квалифицировать только как бесхитростный художественный вымысел.

^[3] Темы бесед, встреч, лекций в формулировках Бобы-эльфа приведены в Приложении 3.