Игры с огнем

Данила Давыдов, написавший послесловие к этому мнимофэнтезийному роману, который будто бы обыгрывает тему ролевых игр, а на самом деле вскрывает куда более глубокие и серьезные закономерности взаимовлияния и взаимопроникновения двух базовых типов сознания — рационального и иррационального, — так вот, Данила Давыдов, начиная анализ, сформулировал идею так: “Под видом безобидных форм проведения досуга могут скрываться механизмы переустройства этого мира”.

О да, о да. Возразить нечего. Действительно так. И бессчетные предостережения — от “Никогда не разговаривайте с неизвестными” до “Спички детям не игрушка” — это вечная прелюдия к масштабным катаклизмам, в пределе стремящимся к мировой катастрофе.

Но и после завершающего аккорда: “Это весело, легко, живо написанный памфлет на обыкновенную человеческую уверенность в исключительной прозрачности и предсказуемости обыденного”, также не вызывающего никаких возражений, — конечной ясности все-таки не возникает. Сделав мощный замах, критик сводит разговор к групповой психологии и “диалогичности” несовместимых реальностей, что имеет место быть, но отнюдь не исчерпывает темы. Самый насущный вопрос: почему и каким образом знакомая до тупого одурения обыденность начинает вдруг терять привычные формы, почему сама материальность, казавшаяся столь незыблемой и неизменной, на глазах расплывается призрачным бесплотным туманом, уступая право на подлинность тому, что только что представлялось умозрительным образом, художественным допущением или смелой метафорой? — остается без ответа. Возьмем на себя дерзость продолжить разыскания Данилы Давыдова. Потому что он скорее раздразнил аппетит, чем накормил досыта. А хочется докопаться до сути.

Начнем все-таки с сюжета. Молодая скучающая парочка, чтобы убить жаркие летние выходные, подписывается исполнить роль хоббитов в ролевой толкиенистской игре. Поначалу выходит нелепо и скучно: все продвинутые игроки, оказывается, отбыли на какие-то более значительные мероприятия, и в Нескучном саду отирается одно недотепистое охвостье — авторская ирония к происходящему столь велика, что даже самые козырные амплуа Арагорна, Гимли и Леголаса достаются никчемным прыщавым девицам. Однако постепенно — ненавязчиво, но неуклонно — в повествовании нарастает тревожная нотка. Отказывается слезать с пальца выданное “хоббиту” грошовое колечко, в метро в тоннеле останавливается поезд, и пассажиры вынуждены брести в темноте по рельсам, причем наша компания недотеп подвергается нешуточному нападению назгулов…

Дальше — больше… Но пересказывать драматические перипетии — дело неблагодарное, к тому же бессмысленное. Поэтому ограничимся констатацией — в конце концовобнаруживается, что игра перестала быть игрой, реальность трещит по швам, и в образовавшиеся прорехи угрожающе неотвратимо вползают законы ирреального. Неуклюжих и недалеких марионеток вытесняют с поля настоящие игроки, те самые силы добра и зла, чьи помыслы недоступны пониманию человеков, — персонифицированные в данном случае в образах эльфийских владык, Саруманов-Сауронов и прочих хорошо известных персонажей. Весь прикол в том, что Игра, оказывается, идет как бы в две стороны: высшие силы ведают, что время нелинейно, и потому прошлое поддается коррекции, стоит только дождаться и подловить подходящий момент в условно текущем “земном” времени. Но, как и положено, оказывать влияние на реальность они могут лишь опосредованно — через действия разыгрывающих “мистерию” участников “ритуала”…

Признаемся — таких слов автор, конечно, не произносит. Кропает себе (как бы) простенький текстик, который якобы слегонца поддразнивает фанатеющих галадриэлей-горлумов и иже с ними. Автор в общем-то смеется и шутит — но, как и положено шуту, в шапке с бубенцами прячет (в свернутом виде) пеструю гирлянду очень разных смыслов. И вот тут дело уже за публикой: хочет — видит одно, хочет — другое.

Коли так, возьмем все, что плохо (в данном случае как раз хорошо) лежит.

Итак, текст тоже постулируется как игра — причем в каком-то смысле игра ролевая. Не будем выпендриваться — согласимся на роль подопытных хомячков (хоббитов тож) и поглядим, куда заведет нас лукавый повествователь.

Про то, каким образом сугубая кондовая реальность замещается вибрирующим мистико-магическим пространством, мы уже слегка проговорились. К этому еще вернемся, а покуда займемся вопросом, почему это происходит (может происходить).

Существует два принципиально разных типа мышления. Это научный факт, спорить бесполезно. Первый, более древний, точнее, ранее возникший, работает на принципах смежности и сходства, весь космос представляется пронизанным взаимосвязями единством, и по существу нет большой разницы между материальным и нематериальным, ибо они без особых хлопот перетекают друг в друга. Примечательно, что время в этом типе мышления выступает не только как циклический феномен, но как бы принципиально нелинейно — прошлое, будущее и настоящее, вообще говоря, чистая условность, поскольку при соответствующих действиях актуализируются одновременно: пользуясь гораздо более поздним определением — здесь и сейчас. Это так называемое мифологическое мышление.

Второй тип — основанное на причинно-следственных связях рационалистическое мышление, которым современное человечество руководствуется изо дня в день.

Что любопытно: еще каких-нибудь полста лет назад казалось, что первый тип канул в прошлое, бытуя в реликтовых формах лишь в головах вымирающих дикарей да “невысокликов”, то бишь человеческих детенышей. Поддавшись всеобщему заблуждению, впросак попал даже великий Пропп, когда в конце 60-х рубанул сплеча, мол, “в современных развитых общественных формациях существование мифов уже невозможно”.

Возможно, еще как возможно! Этого современная наука не только не оспаривает, но прямо-таки настойчиво утверждает. Отказавшись от модели цикличности, но поневоле приняв спиральность любой эволюции, рациональное сознание вынуждено все-таки признать: ничто под луной не ново. Всякое явление переживает подъем, апогей, спад — и новый подъем, и новый спад и так далее. Торжество голой рациональности, видимо, становится фактом прошлого. Древнейшее мышление в современном мире явно набирает силу. Пугаться этого (тем, кому оно вовсе незнакомо) бессмысленно и непродуктивно. У рационалистического мышления свои недостатки, у мифологического — свои. Но и достоинства тоже.

Кроме того, диалектика, как всегда, обещает синтез. А на велосипеде, как известно, куда удобнее с двумя педалями, чем с одной.

Так что в мифологическом видении мира нет, в общем-то, ничего нового. Это хрестоматийный пример хорошо забытого старого. А вот почему именно сейчас оно обрело второе дыхание — вопрос другой. Можно предположить, что это следствие общего системного кризиса, можно предположить, что смена парадигм — универсальный закон человеческого существования, можно предположить, что категорический отказ от всего, что не подчиняется законам строгой логики, оказался для цивилизации слишком болезненным, можно предположить, что какой-то новый опыт не удалось вколотить в рамки существующих закономерностей… Много всего можно предположить. Но как бы там ни было — забор, отгораживающий реальность современного рационалистического мира от космических сквозняков, весь в трещинах и щелях, а некоторые штакетины уже совсем сгнили и рассыпались в труху. Наш мир снова доступен объятиям виртуальности. Но это вовсе не так страшно: виртуальность, если буквально, — всего-навсего “другие возможности”.

Главное — понимать, что происходит. Предупрежден — значит, вооружен. И философы, и художники не покладая рук предостерегают: люди, очнитесь. Пространство мифа — это вовсе не Геракл с Тезеем и даже, если уж на то пошло, не фэнтези, не ролевая игра. И не мировая или локальная политика. И даже не Интернет. И даже не война с терроризмом. Пространство мифа — это способ восприятия реальности. Посмотрите “Матрицу”, “Лабиринт”, “Мертвеца”, наконец. Вот об этом, мне показалось, и “Хомячки в Эгладоре”…

Игра, вообще говоря, присуща человеческой природе. Хёйзинга написал об этом целый труд (во многих пунктах, впрочем, весьма и весьма спорный). Об этом написано довольно много — игры, в которые играют люди, люди, которые играют в игры, и так далее… Но охватившая мир эпидемия всяческих игр (ролевых, подчеркнем это особо, причем отнюдь не ограничивая это понятие всевозможными “эльфийскими” игрищами: современный человек куда больше заботится об имидже, чем о собственной личности — см., например, бесчисленные издания из серии “Как произвести впечатление…”) уже смахивает на симптом — пусть не болезни, но какого-то серьезного качественного изменения.

Игра сама по себе — не пространство мифа. И миф — тоже отнюдь не игра. Но игра может послужить чем-то вроде контрапункта между обыденностью и мифом (выполнить медиумическую функцию, выражаясь принятым в науке языком). И происходит это в том случае, когда обыденность осознается как нечто низкое и в целом обременительное (профанное), а то, что ей противостоит, напротив, сублимируется (сакрализуется, или, как говорят психологи, гипостазируется).

И тут мы сталкиваемся с поразительным фактом — человечество во второй раз изобретает велосипед. Когда-то, в незапямятные времена, оно проводило регулярные ритуалы, поддерживая мирозданье и актуализируя взаимосвязь между всеми его частями. Потом многие сотни лет оно с виноватой улыбкой плевало через левое плечо, наряжало новогодние елки, недолюбливало черных кошек и читало детям на ночь сказки про гусей-лебедей и тридевятое царство. За это время, казалось, исконный смысл всех этих действий истерся в порошок. Религиозное сознание, заполнившее образовавшуюся брешь, потерпело немалый урон от рационализма, но главный удар нанесла ему психология консумеризма — поскольку напрочь обрубает любую связь с нематериальным.

И тут вдруг выяснилось, что лишенная последнего налета иррациональности окружающая действительность настолько плоска и тошнотворна, что человеку в ней просто до одури тоскливо. И он стал искать выход…

Механизм сакрализации в процессе коллективных действий на удивление прост — достаточно допущения, что эти действия обладают более глубоким смыслом, чем кажется на первый взгляд. Что, собственно, и происходит с героями романа. Достаточно преодолеть сопротивление разума, вопиющего о нелепости и невозможности таких допущений, — и дело в шляпе. И игра — только один из способов облегчить такой переход. Вообще любые коллективные действия в этом смысле довольно опасны. Завораживающий эффект соучастия давно и хорошо известен. Вероятно, в такие моменты активно включается в работу то самое коллективное бессознательное, которое в другое время спокойно дремлет в дальнем уголке чулана. Неплохо бы помнить, что такой тип мышления все-таки основательно древнее и потому имеет влияния куда больше, чем принято думать.

В финале герои романа, конечно же, преодолевают все преграды, и мировая реальность вновь возвращается в привычные рамки. Тут уж действуют законы жанра, где хеппи-энд обязателен и мыслится в категориях домохозяйки. Но нам это не важно — мы ведь читали книгу совсем с другой точки зрения. С философской, если угодно.

И с этой точки зрения она показалась очень симптоматичной. И, надо признать, весьма своевременной. Как теперь говорят, актуальной.

Да, и последнее. Слышала, что ролевики на эту книгу страшно обиделись. Господи, на что?! Им бы радоваться, что дело их оказалось столь значимым для судеб всего мира. Или они хотят по-прежнему верить, что просто играют со спичками? Ну, до поры до времени со спичками, а потом-то — огонь…