Эдельман Ольга Валериановна — историк. Выпускница Историко-архивного института; сотрудница Государственного архива Российской Федерации. Печаталась в журналах «Логос», «Отечественные записки», «Новый мир». Один из авторов коллективного труда «58-10. Надзорное производство Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953—1991» (1999).
Зашаталась поднятая Осса
В руках мальчиков-великанов.
«Сказание об Алоадах».
...ибо полицейским, предъявляющим ордер на арест, legeartis оформленный, ничто в Космосе противоборствовать не может.
Станислав Лем, «Кибериада».
Весной 1964 года советская власть выслала молодого поэта Иосифа Бродского из Ленинграда за тунеядство. Окололитературная общественность — отечественная и западная — много писала в его защиту. Ходили по инстанциям, хлопотали, и больше всех — Наталья Иосифовна Грудинина и Фрида Абрамовна Вигдорова. Года через полтора поэту разрешили вернуться. Все это общеизвестно. Очевидна и политическая подоплека дела. В самиздате ходила и в перестроечные годы была опубликована запись заседания ленинградского районного суда по делу о тунеядце Бродском, сделанная Ф. А. Вигдоровой. Вроде бы ясно, что власть попыталась использовать указ о тунеядцах для борьбы с инакомыслящими, но, столкнувшись с выступлениями видных советских писателей, а главное — испугавшись международного скандала, отыграла назад. И впредь действовала иначе (была введена широкая практика «профилактирования» и т. п.)[1].
Однако наши представления о деле И. А. Бродского отличаются одной особенностью: они целиком построены на свидетельствах, воспоминаниях, рассказах друзей и защитников поэта и опираются на вигдоровскую запись. Но где официальные документы? Где то, что написано в ходе дела Бродского его обвинителями? Пусть эта версия лжива, но должна же она быть представлена непосредственными письменными свидетельствами, а не только пересказами споривших с ней писателей? Задавался ли кто вопросом, а как власть артикулировала свою позицию, начав преследование молодого поэта? Кто именно, какое ведомство или должностное лицо затеяло эту историю? Почему именно Бродский? Если опыт осуждения политически неугодных лиц под видом тунеядцев был сочтен неудачным, то где, когда, какие инстанции это обсуждали? Наконец, можно ли проверить точность знаменитой записи, сопоставив ее с документами дела? До сих пор никаких материалов судебно-следственного производства по делу Бродского обнаружить и ввести в научный оборот не удавалось. И не потому, что они лежат в недрах секретных архивов. Беда в том, что их не существует в силу особенностей делопроизводства. Ведь дело Бродского рассматривалось в административном порядке. А это означает, что уголовное дело не возбуждалось, предварительное следствие не велось, не было и соответствующего дела прокурорского надзора на местном, районном уровне; суд сам запрашивал нужные справки, вызывал свидетелей и выносил вердикт, сроки высылки по указу о тунеядстве были небольшие. А административное дело в соответствии с «Номенклатурой дел» — утвержденным общегосударственным реестром видов официальных документов всех уровней с указанием сроков хранения их в архивах — подлежало лишь временному хранению в течение нескольких лет, на постоянное хранение в государственный архив его не передавали. По всем правилам, по истечении срока временного хранения его следовало уничтожить[2]. Таким образом, никаких внятных архивных следов дела Бродского сохраниться не могло. В принципе, можно было бы рассчитывать лишь на обнаружение дел судебных инстанций, выносивших решения по пересмотру приговора (Ленинградский городской суд, Верховный суд РСФСР); наш опыт работы с этой категорией дел убеждает, что они, как правило, лапидарны и малоинформативны.
Поэтому обнаружение обстоятельного, в двух томах, надзорного дела об И. А. Бродском в Государственном архиве Российской Федерации в архивном фонде Прокуратуры СССР следует считать особой удачей. Надзорное производство это велось Отделом по надзору за следствием в органах государственной безопасности Прокуратуры СССР[3]. Функции этого отдела видны из его названия: начиная с первой половины 30-х годов, когда были созданы органы прокуратуры, деятельность госбезопасности всегда находилась под их формальным контролем.
Материалы дела позволяют найти ответы на значительную часть обозначенных нами вопросов. Но также и порождают новые. Выясняется, что дело было не столь простым, у него была на редкость богатая и небанальная закулисная часть. И главными действующими лицами этой истории оказываются не ссыльный молодой поэт и даже не его коллеги по писательскому цеху, поведшие себя кто как, — а высокопоставленные чины советской юстиции. История эта имела ряд весьма неожиданных поворотов. Первым из них является как раз сам факт наличия дела в союзной Прокуратуре.
Наблюдательное производство по делу И. А. Бродского было заведено в Прокуратуре СССР 4 марта 1964 года, еще до суда и приговора. Само по себе это не вызывает удивления, органы прокуратуры всегда осуществляют надзор за следствием. Необычен в нашем случае уровень контроля — слишком высокий, несоразмерный: дело-то административное, мелкое, решаемое на районном или на областном уровне. Формально до высших инстанций такое дело могло добраться только в том случае, если уже после приговора человек последовательно обжаловал его в судах всех уровней (город, область, республика). Никаких других дел о тунеядстве, кроме этого, среди производств Отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры СССР нет; и стоит ли напоминать, что к ведению органов госбезопасности вопрос о тунеядстве не относился. Дело Бродского союзная Прокуратура — высшая инстанция страны — наблюдала «не по чину» и не по профилю.
Причина этого казуса обнаруживается из первого же подшитого в деле документа — письма из ЦК КПСС за подписью заведующего Отделом административных органов ЦК[4] Николая Романовича Миронова. Письмо от 29 февраля 1964 года адресовано Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко: «По договоренности направляю вам письма авторитетных товарищей, которые ответственно утверждают о беззаконии, допущенном в Ленинграде в отношении 22-х летнего поэта и переводчика И. Бродского. Просим все это проверить, принять необходимые меры и информировать авторов писем и Отдел ЦК КПСС»[5]. На письме помета «На контроль» и красный штамп «Особый контроль» — обычная практика для спущенных из ЦК писем. Тут понятно: защитники Бродского дошли до Миронова, тот отправил дело по ведомственной принадлежности. Несколькими днями раньше Ольга Чайковская и Фрида Вигдорова написали и самому Руденко, приложив сделанную Вигдоровой запись первого судебного заседания по делу Бродского 18 февраля[6] (в тот раз суд направил поэта на судебно-психиатрическую экспертизу и постановил собрать дополнительные справки). После запроса Н. Р. Миронова союзная Прокуратура затребовала материалы по делу, получила из Ленинграда представление прокурора[7], бумаги из местного Союза писателей (до неприличия демонстрирующие желание опорочить Бродского)[8], справку из Ленинградского УКГБ за подписью его начальника полковника В. Т. Шумилова[9], а заодно обстоятельно аргументированное письмо в защиту Бродского от 9 марта, подписанное литераторами Н. И. Грудининой, Н. Г. Долининой и Е. Г. Эткиндом[10]. Даже командировали в Ленинград работника республиканской прокуратуры. И уже 12 марта отчитались Н. Р. Миронову: «Произведенной на месте проверкой специально командированным работником прокуратуры РСФСР заявлений писателей т.т. Маршака С. Я., Чуковского К. И. и Вигдоровой Ф., а также корреспондента газеты „Известия” Чайковской О. о неправильном выселении из г. Ленинграда Бродского И. А. установлено, что эти заявления необоснованны. Бродский правильно привлекается к ответственности по Указу Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая
В тот же день, 13 марта, в Ленинграде состоялось второе судебное заседание, приговорившее Иосифа Бродского к выселению из Ленинграда сроком на пять лет. Он был выслан в совхоз «Норинское» Архангельской области.
Дальше все шло своим чередом – Бродский отбывает срок в совхозе, писатели, родственники добиваются пересмотра приговора, составляют подробные, убедительные, аргументированные заявления, затем в официальные инстанции начинают приходить и письма от иностранных граждан; на них следуют канцелярские отписки, письма подшиваются в соответственные дела[12], органы не шевелятся — все как и следовало ожидать. Из надзорного дела создается впечатление, что протесты не только отечественных, но и зарубежных защитников поэта до поры до времени не так уж и беспокоили советскую власть.
И вдруг наступил перелом. Тот же Н. Р. Миронов, которого полгода назад, по видимости, вполне удовлетворила отписка Р. А. Руденко, 3 октября вдруг подал в ЦК КПСС следующую докладную записку:
«Ленинградская писательница Н. И. Грудинина в своих письмах (прилагаются) просит пересмотреть дело Иосифа Бродского, осужденного в марте с. г. к выселению из г. Ленинграда сроком на пять лет. Она утверждает, что материалы этого дела сфальсифицированы, а приговор народного суда о выселении И. Бродского как тунеядца является грубым нарушением законности. Несколько ранее с заявлениями о необоснованном привлечении И. Бродского к ответственности за паразитический образ жизни обращались в ЦК КПСС К. Чуковский, С. Маршак, Е. Голышева, Н. Панченко, Е. Гнедин и др.
По имеющимся данным И. Бродский, 1940 года рождения, еврей, беспартийный, холост, уроженец г. Ленинграда, проживал вместе с родителями-пенсионерами. С
Народный суд обвинил И. Бродского в тунеядстве. Однако, как сообщается в письмах, адресованных в ЦК КПСС, материалы, положенные в основу этого обвинения, носят противоречивый характер. Суд не принял во внимание, что последние полтора года Бродский по трудовому договору с Гослитиздатом занимался переводами стихов зарубежных поэтов, и по отзыву К. Чуковского и С. Маршака исполненные им переводы кубинских, польских и югославских поэтов — вполне доброкачественны. Кроме того, Бродский сотрудничал на студии телевидения и в журнале „Костер”. С 1962 г. он состоит на учете в психодиспансере, освобожден от военной службы в связи с заболеванием, в конце
Учитывая, что среди интеллигенции, особенно в писательских кругах, вокруг „дела Бродского” ведутся всевозможные, в том числе и нездоровые, разговоры и что сами материалы дела недостаточно исследованы, считали бы целесообразным поручить т.т. Руденко, Семичастному и Горкину проверить и доложить ЦК КПСС о существе и обоснованности судебного разрешения дела И. Бродского.
Просим согласия»[13].
К надзорному делу приобщена копия этого документа, а оригинал, как положено, отправили в ЦК КПСС. На полях копии делопроизводителем прокуратуры помечено: «Согласие дано». Приложена и копия письма Н. И. Грудининой на имя Н. С. Хрущева[14], а также ее обращения к Генеральному прокурору Р. А. Руденко от 10 сентября, со справкой: «Первый экземпляр копии письма Грудининой Н. И. по делу Бродского 5 октября с. г. направлен зав. отд. административных органов ЦК КПСС тов. Миронову Н. Р.», тут же подклеена и расписка курьеру о вручении документа в ЦК КПСС, Миронову, 5 октября 1964 года в 10 часов 30 минут[15]. Заметим: это уже после, а не до докладной Миронова в ЦК. То есть до 3 октября обращение Грудининой к Руденко никого не волновало. Теперь же тональность резолюций и делопроизводственных помет решительно меняется.
Первый заместитель Генерального прокурора СССР М. П. Маляров 10 октября пишет записку помощнику Генерального прокурора Л. Н. Седову: «Доложите мне всеимеющиеся у Вас материалы по делу Бродского», Седов 12 октября делает там же, сбоку листа, приписку: «У нас нет материалов на Бродского»[16]. Его же рукой сделана помета на обороте копии обращения Грудининой к Хрущеву: «По указанию т. Малярова М. П. вызвал к нему на прием на 19.10.64 г. гр. Грудинину Н. И. через и. о. прокурора г. Ленинграда тов. Караськова А. Г. Седов, 16.10.64 г.»[17]. 12 октября за подписью «помгенпроксоюза» Седова в Архангельскую область коношскому районному прокурору отправляется телеграмма: «Немедленно истребуйте совхозеНоринское и вышлите Прокуратуру СССР характеристику осужденного Дзержинским нарсудом Ленинграда за тунеядство Бродского Иосифа Александровича»[18]. На следующий день характеристика была выслана[19].
Итак, что случилось? Почему вдруг заведующий одним из самых влиятельных отделов ЦК КПСС вернулся к вопросу о Бродском? Сыграли ли тут роль непрекращавшиеся выступления в защиту поэта? Н. И. Грудинина рассказывала, что приблизительно в то же время ей удалось дозвониться до Миронова и пронять его каким-то ехидным замечанием[20]. Но как-то не верится, что Миронов вдруг действительно обеспокоился судьбой молодого дарования. Тем более в первых числах октября 1964 года.
Дело в том, что как раз тогда Н. Р. Миронов был очень занят. Он был в числе главных организаторов антихрущевского заговора и координировал подготовку октябрьского Пленума ЦК, благо его должностное положение куратора всех силовых структур открывало к тому большой простор. Человек Л. И. Брежнева, Миронов мог стать одним из тех, кто больше всех выиграл бы после снятия Хрущева. Но ему не суждено было воспользоваться плодами интриги: 19 октября он погиб в авиакатастрофе.
Быть может, Миронов, готовясь к пленуму, решил использовать историю скандальной высылки молодого поэта как один из аргументов против Хрущева? Ведь это при нем был принят указ о борьбе с тунеядцами! Разумеется, никаких данных в подтверждение этой гипотезы нет. Кроме того, налицо хронологическая нестыковка: для проверки дела до пленума вряд ли оставалось достаточно времени. Но сама по себе докладная записка в ЦК и начатая проверка могли служить рычагом давления на ленинградское партийное руководство, способом заставить его слегка понервничать. И вовсе не обязательно в связи с предстоящим пленумом. Дело в том, что с ленинградскими властями у Миронова были и свои счеты, и близкое личное знакомство: в 1956 — 1959 годы он возглавлял Ленинградское УКГБ[21].
Желание Москвы приструнить ленинградскую верхушку и было основной подоплекой дальнейших закулисных неожиданностей, сопровождавших дело И. А. Бродского. Стоит ли говорить, что сам поэт был всего только предлогом для административных битв высокого уровня, не в нем было дело. После гибели Н. Р. Миронова ничего не изменилось: бюрократическая машина уже была запущена и работала по собственной логике. К тому же, вчитываясь в написанное московскими чинами прокуратуры и госбезопасности, начинаешь думать, что простой здравый смысл был им по-человечески не чужд.
Дело стало раскручиваться по нетипичному сценарию. Зачем вообще понадобилось входить с докладной запиской в ЦК? Существовал (да и существует) накатанный, обычный, нормальный порядок. Любое дело, можно проверить и, если нужно, пересмотреть в рамках обыкновенной процедуры: осужденный или защитник подает жалобу в прокуратуру соответствующего уровня либо прокуратура сама проявляет инициативу и вмешивается, на что имеет полное формальное право; прокурор изучает дело, и если находит осуждение незаконным, то направляет протест в надлежащую судебную инстанцию (вышестоящую по отношению к той, что вынесла приговор). Ее решение затем он может обжаловать в Верховном суде.
Но этих простых и очевидных действий сделано не было. Была подана докладная Н. Р. Миронова. После получения согласия ЦК КПСС создается комиссия из представителей трех ведомств, причем весьма высокого уровня: в нее входят заместитель начальника Отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры СССР Седов, старший консультант Верховного суда СССР Былинкина, заместитель начальника Следственного отдела КГБ при Совете Министров СССР Иващенко[22]. Эти ответственные товарищи выехали в Ленинград и не только проверили материалы дела Бродского, но и «провели беседы» со всеми причастными к нему лицами, городской верхушкой, членами Правления местного отделения Союза писателей. Беспримерный случай: среди всех дел Отдела по надзору за следствием в госбезопасности Прокуратуры СССР дело Бродского — единственное, которое не соответствует принятой процедуре. Любопытно, кстати, и то, что оформили надзорное дело не в каком-нибудь другом, а именно в этом отделе Прокуратуры, хотя формально это был не их профиль, поскольку политические статьи Бродскому не инкриминировались.
По всей вероятности, надзорное дело вел прокурор отдела старший советник юстиции Шарутин. В деле сохранились его рабочие материалы — выписки, справки, записки. Тон их совершенно неожидан. Первое же написанное его рукой заключение по делу содержит вывод: «Суд был скорый, тенденциозный и необъективный, о чем свидетельствует то, что ряд вопросов, имеющих большое значение для решения вопроса, остались невыясненными. Насколько правильно составлена стенограмма судебного заседания, судить трудно, но если она правильная, то этот факт лишний раз подтверждает тенденциозность и необъективность рассмотрения дела и скорую расправу с Бродским»[23] («стенограмма» — это записи Ф. А. Вигдоровой, представленные в Прокуратуру).
4 ноября 1964 года Шарутиным и заместителем начальника отделения Следственного отдела КГБ СССР полковником Цветковым была закончена обстоятельная справка по делу[24]. В ней разбирались аргументы обвинения, отмечались неясность и отсутствие доказательств по большинству из них, указывалось на тенденциозность в подборе свидетелей, а также ряд процессуальных нарушений: «Выделенные штабом народной дружины свидетели показали, что Бродского они не знают, что выступают в суде на основании мнения общественности и на основании материалов дела. Все указанные свидетели требовали удаления Бродского из Ленинграда как тунеядца. В защиту Бродского выступили в суде члены Ленинградского отделения Союза советских писателей Грудинина, Эткинд и Адмони. Они о стихах Бродского ничего не говорили, а охарактеризовали его как талантливого поэта-переводчика, при этом они показывали, что работа по переводу стихов иностранных поэтов трудная и требующая много времени. Кроме того, в защиту Бродского судом были получены письма и телеграммы от писателей К. Чуковского, С. Маршака, В. Столбова, Ардова, композитора Шостаковича. Они также характеризовали Бродского как талантливого поэта. Судом письма и телеграммы указанных писателей оглашены не были и не приняты во внимание <...> Заключения авторитетной литературной комиссии о стихотворениях и переводных работах Бродского у суда не было. В связи с этим нельзя признать обоснованным утверждение суда в его постановлении об удалении Бродского из Ленинграда, что он писал ущербные, упаднические стихи. Суд неправильно расценил работы Бродского по переводу произведений иностранных авторов, исходя только из того, что он за них получил незначительный гонорар (127 руб. 90 коп.) без учета того, что большая часть указанной суммы являлась авансом. <...> Вместе с необоснованным осуждением Бродского суд необоснованно осудил и писателей, вставших на его защиту». Вывод из изучения дела Шарутин и Цветков делали вполне определенный: «Бродский И. А. подвергнут высылке из Ленинграда как тунеядец и паразитический элемент без достаточных к тому оснований и по делу должен быть принесен протест на предмет отмены постановления нарсуда по делу Бродского и частного определения в отношении Грудининой, Эткинда и Адмони»[25].
По-видимому, справка Шарутина и Цветкова была составлена по материалам дела перед тем, как члены межведомственной комиссии выехали в Ленинград, и нужна была комиссии для начала работы. А 21 ноября находящиеся в ленинградской командировке[26] члены комиссии Седов, Былинкина и Иващенко подписали уже свою справку о результатах проверки дела Бродского. Хранящийся в деле и подписанный ими рукописный подлинник написан рукой заместителя начальника Следственного отдела КГБ при СМ СССР Иващенко[27]. Тут снова обсуждались аргументы как в поддержку обвинения, так и в защиту поэта, но главный вопрос, главная проблема состояла в другом. Беседы в Ленинграде со всем местным начальством (административным, судебным, партийным) ясно показали, что «все работники административных органов считают решение в отношении Бродского правильным»[28]. К справке прилагался перечень лиц, с которыми беседовали члены комиссии, — всего 24 человека. В деле есть и краткие записи содержания этих бесед, из которых можно извлечь ряд занимательных подробностей, сопровождавших дело[29]; кроме того, ведшие дело народные судьи Дзержинского районного суда Н. М. Румянцев и Е. А. Савельева и районный прокурор А. А. Костаков 16 — 18 ноября написали собственноручные объяснительные записки[30]. Все они настаивали на правильности и обоснованности решения суда.
7 декабря 1964 года члены комиссии подписали итоговую докладную записку, адресованную руководителям трех ведомств — Генеральному прокурору СССР, председателю Верховного суда СССР и председателю КГБ при СМ СССР. Это — наиболее полный и обстоятельно составленный документ, освещающий суть дела. Полнота и добросовестность разбора аргументов обвинения членами комиссии такова, что избавляет исследователя от необходимости прибавлять что-либо от себя. Да и вряд ли можно более убедительно и квалифицированно опровергнуть обвинения, выдвинутые против поэта, оставаясь при этом в рамках советского миропонимания.
«ГЕНЕРАЛЬНОМУ ПРОКУРОРУ СССР
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОМУ ГОСУДАРСТВЕННОМУ СОВЕТНИКУ
ЮСТИЦИИ
тов. РУДЕНКО Р. А.
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР
тов. ГОРКИНУ А. Ф.
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ
БЕЗОПАСНОСТИ ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР
тов. СЕМИЧАСТНОМУ В. Е.
В ЦК КПСС, в Президиум Верховного Совета СССР и Прокуратуру СССР поступили письма и заявления от писателей Н. И. Грудининой, К. Чуковского, Е. Голышева, Н. Панченко, Е. Гнедина и других с просьбой о пересмотре дела БРОДСКОГО И. А., который постановлением народного суда Дзержинского района гор. Ленинграда от 13 марта 1964 года, в силу Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая 1961 года „Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно полезного труда и ведущими паразитический образ жизни” выселен из гор. Ленинграда сроком на 5 лет.
По поручению отдела административных органов ЦК КПСС и Вашему поручению нами изучено дело Бродского И. А., а также с выездом в гор. Ленинград проведены беседы с работниками административных органов, Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР и другими лицами, имевшими отношение к делу Бродского И. А. или знавшими его.
Кроме того, по этому же вопросу беседовали с первым секретарем Ленинградского промышленного обкома КПСС тов. Толстиковым В. С. при участии первого секретаря Ленинградского горкома КПСС тов. Попова Г. И., секретаря того же обкома тов. Богданова Г. А., зав. отделом административных органов обкома КПСС тов. Кузнецова П. И., начальника управления КГБ тов. Шумилова В. Т. Имели встречу и беседу с секретарем Дзержинского РК КПСС тов. Косаревой Н. С.
Изучение дела, по которому Бродский И. А. признан тунеядцем и выселен из гор. Ленинграда, ознакомление в управлении КГБ с оперативными материалами в отношении Бродского И. А. и проведенные беседы с рядом лиц позволяют сделать вывод, что достаточных законных оснований применения к Бродскому И. А. Указа „Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно полезного труда и ведущими паразитический образ жизни” не имелось.
Народный суд свое решение от 13 марта
а) Бродский с 1956 года по 1964 год (т. е. с 16-летнего возраста до 23-х лет) на предприятиях гор. Ленинграда в общей сложности проработал 2 года 8 месяцев. С октября 1963 года нигде не работал и не учился. Отделом милиции Дзержинского исполкома районного Совета депутатов трудящихся предупреждался о трудоустройстве 19 июля 1962 года, 17 декабря 1963 года и 18 января 1964 года, но мер к трудоустройству не принял.
Бродский в судебном заседании объяснил, что, имея стремление к литературной деятельности (писал стихи с юношеских лет), часто менял работу потому, что хотел узнать жизнь, изучить людей. С октября 1962 года занимался только литературной деятельностью: по договорам с Гослитиздатом от 22 октября 1962 года, от 17 августа 1963 года и 10 сентября
Объяснения Бродского о его литературной деятельности с октября 1962 года подтверждены имеющимися в деле документами.
Суд литературную деятельность Бродского не признал общественно полезным трудом по мотивам, что „имеющиеся единичные случаи заработка (Бродский по договорам получил авансом 127 руб. 90 коп.) не свидетельствуют о выполнении им важнейшей конституционной обязанности честно трудиться на благо Родины и обеспечения личного благосостояния”, что Бродский по справке, выданной от имени комиссии по работе с молодыми авторами при Ленинградском отделении Союза писателей РСФСР, не является ни профессиональным поэтом, ни профессиональным литератором.
Из показаний Бродского видно, что он в 1962 — 1963 гг. самостоятельно изучал иностранные языки — польский, английский, сербский. Стихи иностранных поэтов переводил при помощи подстрочников, в связи с чем гонорар ему оплачивался в меньшей сумме.
В судебном заседании свидетели члены Союза советских писателей РСФСР — писательница Грудинина Н. И., доцент Института имени Герцена Эткинд Е. Г., профессор Красный Адмони Вольф показали, что перевод стихов иностранных поэтов требует большого труда, что Бродским переведены стихи талантливо, эта работа является общественно полезной и он не может быть признан тунеядцем.
По справке главного редактора политической редакции Ленинградской студии телевидения, принятый ими для документального фильма сценарий — поэма Бродского «Баллада о маленьком буксире» поэтично и глубоко рассказывает о жизни и работе коммунистов и комсомольцев маленького коллектива буксира Ленинградского морского порта.
В деле отсутствуют доказательства, опровергающие указанную оценку труда Бродского по договорам с Гослитиздатом, Ленинградской студией телевидения и без договоров для журнала „Костер”.
При указанных обстоятельствах выводы суда, что Бродский с 1956 года — периодически, а с октября 1963 года вообще нигде не работал и не учился, не соответствуют фактическим обстоятельствам и опровергаются документами и показаниями свидетелей.
б) Антиобщественный, паразитический образ жизни Бродского суд усмотрел в том, что Бродский в 1960 году, в связи с его участием в издании нелегального сборника „Синтаксис”, органами КГБ предупреждался о необходимости изменить образ жизни и свое отношение к труду. В дальнейшем Бродский писал „ущербные и упаднические стихи”, которые с помощью своих друзей распространял среди молодежи гор. Ленинграда и гор. Москвы. Организовывал литературные вечера, на которых пытался противопоставить себя как поэта нашей советской действительности.
Эти выводы суда основаны главным образом на справке зам. начальника 2 отдела УКГБ при СМ СССР по Ленинградской области тов. Волкова, составленной 11 июля
Эта справка, а также изъятые в связи с делом Уманского и Шахматова у Бродского в январе 1962 года стихи и дневник послужили материалом для фельетона „Окололитературный трутень”, опубликованного 29 ноября 1963 года в газете „Вечерний Ленинград”, а также для представления, внесенного 12 декабря 1963 года прокурором Дзержинского района гор. Ленинграда тов. Костаковым А. С. суду общественности Союза писателей.
Во всех этих и иных документах, имеющихся в деле, отсутствуют какие-либо данные, подтверждающие факты антиобщественного поведения Бродского со второй половины 1962 года до момента рассмотрения его дела в суде (март
В суде по ходатайству штаба добровольных народных дружин Дзержинского района допрошено шесть свидетелей: Смирнов Н. Н., Лагунов Ф. О., Денисов П. Н., Николаева А. А., Ромашова Р. Г. и Воеводин Е. В. Показания этих свидетелей сводились к утверждению, что стихи Бродского вредно влияют на молодежь. Установлено, что никто из этих свидетелей, кроме Воеводина, не знал Бродского и стихов его не читал. Свидетель Воеводин — член Союза советских писателей — знакомился со стихами Бродского в районном штабе добровольных народных дружин, а также в отделении Союза писателей, при обсуждении представления районного прокурора, т. е. с теми стихами, которые органами КГБ были изъяты у Бродского в январе 1962 года.
Не установлено и фактов распространения Бродским своих стихов после его предупреждения в январе 1962 года органами КГБ.
В суде свидетель Николаев показал, что он у своего сына видел стихи Бродского, напечатанные на машинке, но к какому периоду они относятся, он не помнит.
По оперативным данным областного управления КГБ, в апреле 1963 года дружинниками был задержан некий Ковалев, который продавал у Дома книги стихи Бродского. Как попали эти стихи к Ковалеву, был ли он знаком с Бродским, органами КГБ не установлено.
При беседах с секретарями Ленинградского отделения Союза писателей Прокофьевым А. А., Чепуровым А. Н., Брауном Н. Л., членом Союза писателей — Граниным Д. А., молодым прозаиком Битовым А. Г., молодым поэтом Куклиным Л. Б. фактов антиобщественного поведения Бродского или фактов организации им „нелегальных» литературных вечеров с чтением своих стихов также не установлено. Соседи по квартире Бродского ничего порочащего в отношении его не показали.
При указанных обстоятельствах у суда не было достаточных оснований делать вывод, что Бродский, после предупреждения его органами КГБ, продолжал вести антиобщественный образ жизни.
Секретарь Дзержинского РК КПСС тов. Косарева Н. С. сообщила, что в беседе с ней в декабре 1963 года Бродский заявил: „Я не могу учиться в университете, так как там надо сдавать диалектический материализм, а это не наука. Я создан для творчества, работать физически не могу. Для меня безразлично, есть партия или нет партии, для меня есть только добро и зло”. В суде Бродский также заявлял: „Я серьезно отношусь к своему творчеству и ничего противозаконного здесь не видел... Я пишу и считаю, что когда-то мой труд будет оценен”.
Аполитичность Бродского и преувеличение им своих литературных способностей не могут служить основанием применения Указа от 4 мая
Бродский с октября 1962 года состоял на учете Дзержинского невро-психиатрического диспансера как страдающий психопатией. Медицинской комиссией Дзержинского РВК от 23 октября 1962 года признан негодным к военной службе в мирное время, в военное время годен к нестроевой службе по ст. 8 „б”, 30 „в” (неврозы, заболевание сердца).
По заключению судебно-психиатрической экспертизы от 11 марта 1964 года, проведенной по постановлению народного суда Дзержинского района, Бродский проявляет психопатические черты характера, но психическим заболеванием не страдает и может отдавать отчет своим действиям и руководить ими.
Народный суд Дзержинского района г. Ленинграда 13 марта 1964 года одновременно с постановлением о выселении Бродского И. А. вынес частное определение в отношении свидетелей, членов Союза писателей Грудининой Н. И., Эткинда Е. Г. и Адмони В., допрошенных по ходатайству адвоката, защищавшего Бродского. В этом определении отмечено, что указанные лица в суде пытались представить пошлость и безыдейность стихов Бродского как талантливое творчество, а самого Бродского как непризнанного гения, что свидетельствует „об отсутствии у них идейной зоркости и партийной принципиальности”, в связи с чем Ленинградское отделение Союза писателей РСФСР должно обсудить их поведение в суде.
Частное определение суда не соответствует показаниям Грудининой, Эткинда и Адмони, записанным в протоколе судебного заседания. Эти свидетели не давали оценки стихам Бродского, а говорили о нем лишь как о поэте-переводчике по опубликованным работам.
Секретариат и партийное бюро Ленинградского отделения Союза писателей на совместном заседании 20 марта
Постановлением секретариата Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР от 26 марта 1964 года тов. Грудинина отстранена от работы с молодыми писателями, а тов. Эткинду и Адмони — объявлены выговора.
На этом заседании секретариата тов. Прокофьев А. А. оглашал стенограммы выступлений Грудининой, Эткинда и Адмони в суде, якобы переписанные с магнитофонной ленты (магнитофонная лента не сохранилась).
Народный судья тов. Савельева Е. А., под председательством которой рассматривалось дело Бродского, ознакомившись с указанными стенограммами, заявила, что эти записи не соответствуют фактическим показаниям Грудининой, Эткинда и Адмони.
Установлено, что в зале судебного заседания с магнитофоном находился командир оперативного отряда добровольной народной дружины Лернер Я. М. — один из авторов фельетона о Бродском „Окололитературный трутень”, и который в основном собирал о Бродском материалы как о тунеядце.
Частное определение народного суда в отношении Грудининой, Эткинда, Адмони, как явно необоснованное, подлежит отмене.
Руководители партийных организаций города Ленинграда знали о готовящемся материале для решения вопроса о выселении Бродского из Ленинграда как тунеядца.
Секретарь Дзержинского РК КПСС тов. Косарева Н. С. в декабре 1963 года провела совещание с прокурором района тов. Костаковым А. А., председателем районного народного суда тов. Румянцевым Н. М., начальником райотдела милиции тов. Петруниным Г. С., командиром оперативного отряда добровольной народной дружины „Гипрошахт” Лернером Я. М. и другими лицами. Поскольку Бродский не являлся членом Союза писателей, а некоторые писатели и иные лица уже высказывались против признания Бродского тунеядцем, на этом совещании было решено дело Бродского рассматривать не судом общественности, а народным судом, и Лернеру поручено выступить общественным обвинителем.
В газету „Вечерний Ленинград”, а также в народный суд поступили телеграммы и заявления от ряда лиц с протестом против признания Бродского тунеядцем, а в заявлениях Лернер обвинялся в необъективном сборе материалов на Бродского. В связи с этим районный штаб добровольных народных дружин вместо Лернера для участия в суде в качестве общественного обвинителя выделил тов. Сорокина Ф. А.
Писатель Ардов В. Е. в декабре 1963 года лично беседовал с первым секретарем промышленного обкома КПСС тов. Толстиковым В. С. и тогда же письмом просил тов. Толстикова В. С. „разобраться в этом неприятном деле”, указывая на незаконные, неправильные методы, примененные дружинником Лернером при сборе материалов, и что по делу Бродского и в СССР и за границей пойдут слухи о том, что вот-де как „в Советском Союзе расправляются с поэтами, с молодежью и т. п. Разве нужно нам это?”
С нашим мнением, что Бродский неосновательно выселен из гор. Ленинграда как тунеядец, руководители партийных организаций не согласились.
Первый секретарь Ленинградского промышленного обкома КПСС тов. Толстиков В. С., первый секретарь Ленинградского горкома КПСС тов. Попов Г. И., секретарь промышленного обкома КПСС тов. Богданов Г. А., зав. отделом административных органов промышленного обкома КПСС тов. Кузнецов П. И., начальник управления КГБ тов. Шумилов В. Т., и. о. прокурора города тов. Караськов А. Г. и секретарь Дзержинского РК КПСС тов. Косарева Н. С. считают, что Бродский тунеядцем признан обоснованно и мера административного выселения к нему применена правильно. Высказались против его реабилитации, считая, что к этому нет оснований и что это может вызвать нежелательную реакцию со стороны общественности, полагающей решение суда правильным, и дискредитирует ленинградские административные органы и общественные организации. Они полагают возможным досрочно освободить Бродского от административного выселения при условии, если он положительно проявит себя в местах административного поселения и после освобождения будет проживать вне гор. Ленинграда.
По сообщению директора совхоза „Даниловский” Коношского района Архангельской области от 13 октября
Зам. начальника отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Прокуратуры СССР Седов.
Ст. консультант Верховного Суда СССР Былинкина.
Зам. начальника следственного отдела КГБ при Совете Министров СССР Иващенко.
7 декабря
При всей полноте и обстоятельности этого документа один вопрос в нем тщательно обойден вниманием. Причем намеренно: в рабочих записках в этой связи можно найти пометки для себя: «писать не надо». Вопрос этот — о том, кто, собственно, затеял эту историю, кто конкретно был инициатором выселения Бродского. В записке упомянуто совещание в райкоме партии у секретаря Косаревой, говорится также о собиравшем против поэта материалы дружиннике Лернере. Из записей ленинградских бесед членов комиссии явствует, что Лернер оперировал материалами, полученными в местном КГБ[32]. Это подтвердил начальник Управления КГБ по городу Ленинграду и области В. Т. Шумилов, настаивавший к тому же на правоте своего подхода. Рабочая запись беседы сохранила даже ехидную реплику Л. Н. Седова в ответ Шумилову; Седов счел нужным ее зафиксировать, заключив в скобки: «Если не привлекать сегодня, то завтра будем привлекать (я преклоняюсь перед вами, если вы знаете, что произойдет завтра). <...> Процессуально я верю, что есть ошибки. Я сейчас согласен, что если отдать на поруки писателям (месяца через 2—3). Если реабилитировать, будет не здорово. Фельетон в „Вечернем Ленинграде” написан по нашим материалам, по нашей инициативе. Наш сотрудник давал материалы Лернеру»[33].
Лернер, мелкая сошка, подставное лицо, которым пожелали воспользоваться чины ленинградской госбезопасности, своей ролью упивался. Из обстоятельной записи беседы с ним[34] можно заключить, что члены комиссии искали какую-то личную заинтересованность Лернера в деле Бродского, которого он даже в этом разговоре несколько раз назвал «подонком». Видимо, его заподозрили в антисемитизме, потому что записали его реплику о том, что к «еврейской национальности» он относится хорошо. Создается впечатление, что именно наглая и напористая активность Лернера сильно способствовала тому, что дело дошло до суда, что инициатива местной госбезопасности не заглохла. По словам начальника Дзержинского райотдела милиции Г. С. Петрунина: «Активная роль в этом деле была Лернера, он по своей инициативе ездил несколько раз в Москву. Лернер на нас грозился, что мы это дело медленно готовим, и очень часто нам звонил и лично мне. Испытывая давление Лернера, мы и направили дело очень быстро»[35].
Почему члены комиссии не стали прояснять эту сторону дела в своей записке? Очевидно, руководствовались соображениями охраны секретов работы органов госбезопасности. Но, быть может, присутствовал также и другой мотив: вынося вопрос на рассмотрение высших инстанций, явно вступая в борьбу с верхушкой ленинградского руководства, комиссия не хотела дать повода свести дело к частностям, к констатации недобросовестности дружинника Лернера и неуклюжей инициативы офицеров УКГБ. Комиссия составила записку так, чтобы не оставалось сомнений: в деле Бродского представители всех ветвей городской власти выступают заодно.
На основании записки от 7 декабря предстояло составить докладную в ЦК КПСС от имени Р. А. Руденко, А. Ф. Горкина и В. Е. Семичастного. В деле имеются три ее проекта, различаются они по-разному сформулированными предложениями, как разрешить дело[36]. В первом случае предлагается «внести протест в судебную коллегию по уголовным делам Ленинградского городского суда на предмет изменения постановления народного суда Дзержинского района гор. Ленинграда и досрочного освобождения Бродского с места поселения»[37]; во втором варианте последние слова заменены на «сокращения срока административного выселения Бродского»[38], наконец, в третьем (по последовательности листов в деле, по сути же, видимо, первом по времени), с рукописными вставками, сделанными Былинкиной, последний абзац сформулирован так же, как и в первом, однако в нем напечатанное слово «высылки» от руки карандашом заменено на «поселения», значит, его следует считать предшествующим[39]. Суть колебаний раскрывает приложенная к этому варианту записка Былинкиной к Седову: «Леонид Николаевич, посылаю Вам проект моей „концовочки”. Большего я ничего не могу придумать. Ведь перед ЦК ставится этот вопрос потому, что нет единого мнения, и этот вопрос ЦК должен разрешить. А согласие на принесение протеста едва ли требуется»[40].
Таким образом, столкнувшись с жестким сопротивлением ленинградского руководства, высшие государственные инстанции суда и прокурорского надзора не сочли возможным вмешаться в вопрос, находившийся в сфере их прямой ответственности. Они не стали опротестовывать дело от себя, центральный аппарат КГБ не стал по своей линии призывать к порядку Ленинградское управление. Вместо этого был выбран хитрый путь – через ЦК КПСС и межведомственную комиссию. Конечно же, дело тут было не в фигуре Иосифа Бродского. Дело было в не изученной на сегодняшний день и далеко не такой простой, как принято считать, проблеме взаимоотношений центра и влиятельных регионов в послевоенное советское время (тем более — на стыке хрущевской и брежневской эпох, когда происходило перераспределение власти и влияния).
Когда работа комиссии от трех ведомств уже шла вовсю, вопрос о деле Бродского заинтересовал еще одну влиятельную инстанцию. В Президиум Верховного Совета СССР на имя председателя А. И. Микояна поступило письмо в защиту Бродского из США от Чарльза Е. Вингенбаха. И на это письмо Президиум ВС СССР отреагировал — 2 декабря 1964 года направил запрос Генеральному прокурору Р. А. Руденко за подписью заместителя председателя Я. Э. Калнберзина: «Просим проверить в порядке надзора уголовное дело по обвинению Бродского и о результатах проверки сообщить в Президиум Верховного Совета СССР»[41]. 12 декабря Калнберзину был направлен ответ за подписью М. П. Малярова, сообщалось, что дело уже проверено по поручению Отдела административных органов ЦК КПСС, «по результатам проверки дела Бродского И. А. будет принято решение в ЦК КПСС»[42]. На следующий день в Президиум Верховного Совета была передана справка комиссии на имя Руденко, Горкина и Семичастного от 7 декабря[43].
Проект протеста Генеральной прокуратуры в Судебную коллегию по уголовным делам Ленинградского городского суда, по-видимому, обсуждался в руководстве Прокуратуры, хранящиеся в деле варианты этого документа показывают, что шел поиск приемлемой для всех сторон компромиссной формулировки. Сам текст протеста не менялся, менялась итоговая часть, содержавшая собственно требование Прокуратуры (протест имеет строго определенную форму, в первой его части излагается кратко суть приговора, затем критика эпизодов обвинения или процессуальных нарушений, в конце после слова «Прошу» следует мнение прокуратуры о пересмотре дела). Варианты протеста по делу Бродского были таковы: «Прошу постановление народного суда Дзержинского района города Ленинграда от 13 марта 1964 года в отношении Бродского Иосифа Александровича и частное определение в отношении Грудининой Натальи Иосифовны, Эткинда Ефима Гиршевича и Адмони Вольфа отменить и дело производством прекратить»[44]; «Постановление народного суда <...> в отношении Бродского Иосифа Александровича изменить и от высылки его досрочно освободить, а частное определение в отношении Грудининой Натальи Иосифовны, Эткинда Ефима Гиршевича и Адмони Вольфа отменить как необоснованное»[45]. Наконец, принят был вариант: «Постановление народного суда <...> в отношении Бродского Иосифа Александровича изменить и досрочно освободить его с места поселения, а частное определение <...> отменить как необоснованное»[46].
В таком виде протест за подписью М. П. Малярова, первого заместителя Генерального прокурора СССР, был отправлен в Ленгорсуд 5 января 1965 года. Любопытно, что среди документов, сопровождавших протест, в первых двух вариантах значились «дело в 1 томе, письмо Гранина на 1 листе и характеристика на 1 листе», а письмо Д. А. Гранина на имя Р. А Руденко, единственное из всех написанных в защиту Бродского писем, было использовано в тексте протеста. Однако в итоговом варианте протеста появилась фраза: «Группа членов Союза советских писателей — Корней Чуковский, К. Паустовский, А. Ахматова и другие обратились в органы прокуратуры с просьбой о передаче Бродского им на поруки», выдержки из письма Д. А. Гранина исчезли, и прилагалось к протесту теперь не оно, а «письмо Корнея Чуковского и др.»[47].
О передаче Бродского на поруки писательской организации существовала закулисная договоренность между М. П. Маляровым и защитниками поэта, представленными в первую очередь Н. И. Грудининой. Это выясняется из письма ее Малярову от 20 января 1965 года: «Наша договоренность с Генеральной Прокуратурой имела известный смысл: дабы вся эта шумиха не вскружила Бродскому голову — то лучше взять его на поруки». В этом же письме Грудинина поясняла Малярову, что изменилась обстановка в Ленинградском отделении Союза писателей: «14 января писатели отстранили от руководства Прокофьева и выбрали себе новое руководство. Одной из основных тем выступлений было непринципиальное поведение Прокофьева в деле Бродского. Всех, кто активно боролся за Бродского, в том числе и трех свидетелей защиты, — писатели выбрали в новое Правление. 3-й секретарь обкома т. Богданов заявил с трибуны, что обком ничего не имеет против того, чтобы писатели воспитывали Бродского»[48].
Одновременно с протестом из Генеральной прокуратуры с пометами «срочно» и «особый контроль» ушло письмо за подписью прокурора Шарутина к прокурору города Ленинграда С. Е. Соловьеву с просьбой лично поддержать протест при рассмотрении дела в судебной коллегии Ленгорсуда[49]. В тот же день, 5 января, М. П. Маляров уведомил и Я. Э. Калнберзина, что по делу Бродского «мною внесен протест на предмет досрочного его освобождения с места поселения»[50].
Слушание дела в Президиуме Ленинградского городского суда состоялось очень быстро, уже 16 января. Прокурор С. Е. Соловьев действительно присутствовал. И в очередной раз история приняла неожиданный оборот. Ленгорсуд отклонил протест первого заместителя Генерального прокурора и приговор Бродскому оставил в силе[51]. Гордая независимость суда от требований высшей прокурорской инстанции объяснялась, несомненно, предельной его зависимостью от городской власти.
Не беремся угадывать чувства советского чиновника высокого ранга, но сложно удержаться от предположения, что тут уж М. П. Маляров должен был быть задет лично. Тем более что дело-то московскому руководству представлялось ясным. Теперь за подписью Малярова стал готовиться новый протест, на этот раз в Верховный суд РСФСР. На многих подготовительных документах рукой непосредственно занимавшегося этим вопросом Л. Н. Седова сделаны пометы, удостоверяющие, что вопрос регулярно, на всех этапах докладывался М. П. Малярову.
13 февраля М. П. Маляров информировал Верховный Совет СССР (продолжавший, по ординарной бюрократической логике, и позднее держать дело на контроле) и об отклонении протеста Ленгорсудом, и о том, что «в настоящее время подготовлен протест по этому делу, который после доклада Генеральному прокурору Союза ССР тов. Руденко Р. А. будет направлен в Судебную коллегию по уголовным делам Верховного суда РСФСР»[52].
На этот раз в протесте предлагалось приговор Бродскому изменить «и снизить ему срок высылки до 1 года»[53]. Протест был внесен 15 февраля[54]. Дальше задержка уже была, как представляется, за тем, чтобы в Верховном Суде РСФСР дошла очередь до дела Бродского, — высокие судебные инстанции обычно были завалены делами, и прохождение через них затягивалось на месяцы. 31 августа Шарутин записал на обороте протеста: «Поддержать протест в судебной коллегии В. суда РСФСР т. Маляровым поручено тов. Седову. В протест внести изменение и просить снизить Бродскому срок высылки до фактически отбытого», — ничего удивительного, год-то истек еще в марте. Экземпляр протеста с такой формулировкой в деле имеется, он помечен февралем[55], стало быть, был применен простой делопроизводственный ход: экземпляр заменили, не меняя даты и не регистрируя заново.
Наконец, 4 сентября 1965 года Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР протест по делу Бродского удовлетворила. Срок высылки был сокращен до фактически отбытого — одного года и пяти месяцев.
[1] Об этом см.: Козлов В. А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе (1953 — начало 1980-х гг.). Новосибирск, «Сибирский хронограф», 1999.
[2] Факт уничтожения административного дела подтвердил помощник прокурора А. П. Стуканов, который в 1989 году проверял дело Бродского и с которым удалось побеседовать автору книги об этом деле (Якимчук Н. А. Как судили поэта (Дело И. Бродского).Л., 1990).
[3] ГАРФ, ф. Р-8131, оп. 31, д. 99616, 99617.
[4] Это был весьма серьезный отдел, он курировал все силовые структуры.
[5] ГАРФ, ф. Р-8131, оп. 31, д.
[6] Там же, л. 8 —
[7] Там же, д.
[8] Там же, л. 5 — 7. В справке Комиссии по работе с молодыми авторами при Ленинградском отделении Союза писателей РСФСР подчеркивалось, что «И. Бродский не известен в Союзе писателей», поскольку «речь идет не о поэте в обычном и общепринятом смысле этого слова, а о человеке, предпринявшем попытку писать стихи».
[9] Там же, л. 33 — 42.
[10] Там же, л. 43 — 54.
[11] Там же, л. 55.
[12] В надзорном деле имеется изрядное число писем в защиту И. А. Бродского.
[13] ГАРФ, ф. Р-8131, оп. 31, д.
[14] Там же, л. 95.
[15] Там же, л. 84 — 92. Расписка (с оборотом) подклеена к л. 84.
[16] Там же, л. 93.
[17] ГАРФ, ф. Р-8131, оп. 31, д.
[18] Там же, л. 97.
[19] Там же, л. 98.
[20]Якимчук Н. Как судили поэта, стр. 25.
[21] Миронов умел вести служебную интригу, быть злопамятным и долго, упорно преследовать своих врагов. Об этом пишет биограф первого председателя КГБ генерала И. А. Серова, на закате карьеры столкнувшегося с мстительностью бывшего подчиненного (см.: Петров Н. В. Первый председатель КГБ Иван Серов.М., «Материк», 2005, стр. 184 — 185, 194 — 195, 197 — 198, 325 — 327).
[22] К сожалению, в надзорном деле нет никаких документов о создании комиссии, где могли бы содержаться какие-либо мотивировки необходимости этой меры; отложились лишь следы ее деятельности. Быть может, в архивах ЦК КПСС когда-нибудь найдутся материалы, проливающие свет на это дело.
[23] ГАРФ, ф. Р-8131, оп. 31, д.
[24] Там же, л. 121 — 129 (1-й экземпляр с подписями); л. 34 — 42 (3-й или 4-й экземпляр, на нем рукой Шарутина отмечено, что копии этой справки были в тот же день переданы членам комиссии, а 5 ноября вопрос доложен первому заместителю Генерального прокурора М. П. Малярову).
[25] ГАРФ, ф. Р-8131, оп. 31, д.
[26] О времени работы комиссии свидетельствует запись рукой Л. Н. Седова на одной из страниц с рабочими материалами: «24 ноября
[27] Там же, л. 43 — 48 (рукописный подлинник); л. 49—53 (машинописная копия).
[28] Там же, л. 43.
[29] Там же, л. 138 — 160. Так, секретарь Ленинградского обкома партии В. С. Толстиков «высказал мнение, что Бродский должен работать, что он тунеядец, что выслан он правильно. Если Союз писателей г. Ленинграда возьмет Бродского на поруки, то он и обком не возражает отдать его на поруки и вернуть в г. Ленинград» (л. 139); зампрокурора города А. Г. Караськов «заявил, что в год мы выселяем более 400 человек» (л. 140).
[30] Там же, л. 56 — 57 об., 59 — 60, 61 — 63 об. В объяснении Е. А. Савельевой, собственно ведшей процесс, содержится зарисовка судебного заседания в том виде, как это представлялось судье: «Судебное рассмотрение дела Бродского проходило при полном зале клуба. Мне было ясно, что разбор дела Бродского привлек большое общественное внимание и интерес. И хотя мне со сцены не были видны лица присутствующих в зале, но я чувствовала, что большинство людей с одобрением относятся к процессу. Это было заметно по репликам, аплодисментам; в то же время часть людей, сидевших в другой стороне, вели себя беспокойно, из их среды был выкрик „Наших судят”. Чувствовалась некоторая напряженность. Но в целом весь процесс проходил в нормальной, обычной для выездной сессии суда обстановке. <...> Сам Бродский вел себя в процессе свободно, с артистической рисовкой, самовлюбленно. Каких-либо замечаний по порядку ведения процесса не делалось. В зале заседания присутствующими соблюдался порядок, с моей стороны каких-либо замечаний отдельным лицам сделано не было» (л. 61 об. — 62). Однако в беседе с членами комиссии Савельева сказала: «Много в зале было людей с блокнотами, и все писали, я им сказала: „Почему здесь ведутся записи, я рекомендую не вести записи”. Это было 18/II-
[31] ГАРФ, ф. Р-8131, оп. 31, д.
[32] ГАРФ, ф. Р-8131, оп. 31, д.
[33] Там же, л. 145.
[34] Там же, л. 146 об. — 149.
[35] Там же, л. 150 об. (запись беседы с Петруниным).
[36] Там же, л. 88 — 90, 105 — 109, 111 — 113.
[37] Там же, л. 93.
[38] Там же, л. 109.
[39] ГАРФ, ф. Р-8131, оп. 31, д.
[40] Там же, л. 110.
[41] Там же, л. 162 — 168 (приложен подлинник и перевод письма Ч. Е. Вингенбаха).
[42] Там же, л. 161.
[43] Там же, л. 95.
[44] Там же, л. 133.
[45] ГАРФ, ф. Р-8131, оп. 31, д.
[46] Там же, л. 170.
[47] Там же, л. 169 — 170.
[48] Там же, л. 180.
[49] Там же, л. 171.
[50] Там же, л. 172.
[51] Там же, л. 178 — 179 (копия постановления Президиума Ленинградского городского суда).
[52] ГАРФ, ф. Р-8131, оп. 31, д.
[53] Там же, л. 189 — 190.
[54] Там же, л. 218.