Кукуруза

Зерна,
              зерна,
                            в каждом растет звук, 
звонко сплющенные, млечно-щербатые, — 
кувыркая небо, гривна летит на слух.
Всюду музыка. Всюду ее солдаты.

Он бежит за джипом (пять ему или шесть?)
и заводит утро на зубной гармошке початка.
Жесткий оскал. Ненормативный жест.
Зерна падко хрупают, капают в гравий сладко.
Грязные локти — скобками, явно ничей
(проигрыш, лязг, мычание, кантри местный),
явно знакомый с непостоянством вещей
(кукурузный дух приплясывает над бездной).

Кнопки зерен стонут — хит и его предмет
(южный свет — золотой, зернистый, как смех бомжонка),
он вгрызается в день, вращая свой инструмент
до отката солнц в большак за бензоколонкой.

Оттопырив ухо, всхлипывает во сне
И, накрытый трофейной кепкой, спит как дети.
Музыка всюду, особенно в тишине,
грохота изнутри в придорожном кювете.

 
 
 

                                 … и тогда она 
нырнула в лес — не сумрачные чащи, 
нормальный подмосковный леший лес,

и набрела на дивный свет, стоящий 
с косым копьем луча наперевес,
щебечущий, блистающий, зовущий, 

он гнулся, отрываясь от корней,
и ел глаза, и набивался в уши,
и, колыхнувшись, двинулся за ней.

То шел столбом, то шаром, то воронкой,
то нежно перед ней сводил края
и тек насквозь, оттягиваясь тонко,

и прожигал на глубину копья,
и щурился, и улыбался светски,
и щелкал, что волчица-львица-рысь,

и прыскали обломанные ветки
и зайцами вокруг нее неслись,
и каждая минута-неотложка

в ней длинно разгоралась на бегу:
свет нависал и замирал сторожко,
отсчитывая нервные ку-ку.

Вслепую, на гармошку из вагона,
к платформе, обдираясь о кусты,
ощипанной, засвеченной, прожженной,

а все же добралась до темноты.