БОРТ СЕРГЕЯ ФИЛИППОВА
Михаил Лермонтов.
му никогда бы не пришло в голову расшифровать поэтическое название
своей студии или, точнее, своего рабочего места. На гослитмузеевских аудиоизданиях, подготовленных им, обычно где-нибудь в уголке проставлялось таинственное “Борт СФ”, но все и так знали, почему “борт” и кто стоит за этими инициалами. ...Тесный подвал во Вспольном переулке, заставленный звукозаписывающей аппаратурой, был не просто одним из помещений музейного отдела звукозаписи, это был хрупкий и надежный мир, волею обстоятельств оказавшийся “ниже уровня моря”, словно на борту подлодки, соединивший в себе рабочее место, творческую лабораторию, хранилище фондов и жилье хранителя.
Здесь пахло магнитной пленкой, старой бумагой, коктебельскими травами и киммерийским воздухом. За исключением сеансов звукозаписи (а на “Борту СФ” побывали многие известные и неизвестные писатели, оставившие тут свой голос), здесь круглосуточно играло радио — симфоническая музыка, станция “Орфей”. Капитаном, бортпроводником и бортмехаником этого места был красивый, всегда загорелый, улыбающийся крепкий молодой человек, немного похожий на заграничного актера, с одной стороны, и тутошнего ковбоя-южанина — с другой. Приглядевшись, вы замечали, насколько он стремителен и одержим свом делом, насколько доверчив и доверителен. Говоря о своих героях, он нежно и бережно-щеголевато выговаривал их имена полностью: Олег Иванович, Давид Самойлович, Борис Алексеевич, Эмма Григорьевна…
Если вы оказывались в этой “подводной лодке” впервые, то сразу же попадали в счастливую и ответственную ситуацию: с вами делились чем-нибудь сокровенным и немедленно-ревниво ждали реакции — оценено ли, понравилось ли? Это могла быть редкая пластинка, фрагмент готовящейся к изданию записи, необычный крымский камушек или фотография моря, сделанная в Судаке. А может, и просто глоток крымского вина, бутылку которого хозяину подарили старинные знакомые, конечно же, как он говорил, “дивные люди”. Не из семьи ли Олега Даля вынес он это определение, где оно ежедневно звучало, когда еще были живы Ольга Борисовна и Елизавета Алексеевна[1]?
Звукорежиссера, звукооператора, реставратора и инженера Литературного музея Сергея Николаевича Филиппова (1961 — 2004) не стало ровно три года назад, он ушел из жизни почти сразу же за Львом Алексеевичем Шиловым, которому был сподвижником, у которого многому научился и находясь рядом с которым в течение долгих лет нашел свой, отдельный путь в странном ремесле/искусстве, удачно поименованном звукоархивистикой.
Волею обстоятельств я недавно познакомился с его последними работами — вдова поэта Давида Самойлова, Галина Ивановна Медведева, которой Сережа помогал готовить вечера памяти (и вообще помогал своими знаниями и вкусом к звуку), показала мне уникальное — сугубо рукотворное — трехдисковое издание звукозаписей Самойлова. Оно представляет из себя обзор избранных материалов Всесоюзной студии грамзаписи и фирмы “Мелодия” за тридцать лет, выглядит как изящно оформленный бокс с самодельным, но очень аккуратным справочником-буклетом внутри[2]. Тираж этого издания мне неизвестен. Знаю только, что он не превышает десяти экземпляров и находится у тех людей, которых Сергей Николаевич уважал и любил. В надежных, стало быть, руках. Например, в руках Елены Цезаревны Чуковской.
Рассматривая эту коробку, я вспомнил, что нечто похожее уже видел: тоже три диска, тоже смакетированная компьютерным способом книжечка, с коленкоровым корешком-держателем. Сами компакты были, вестимо, без “накатки”, на них фломастером была начертана лишь скромная маркировка — несколько букв.
Это было собрание граммофонных записей Анны Ахматовой, и видел я его в руках у Льва Шилова, которому аналогичный трехдисковый альбом и был посвящен при жизни[3]. В то ахматовское собрание была вложена еще одна книжечка с отдельно “изданным” первым вариантом статьи Шилова “Проблемы публикации звукозаписей авторского чтения Анны Ахматовой”.
Представлять оба эти проекта легко: на компакт-дисках собраны все оцифрованные записи обоих поэтов, издававшиеся когда-либо на виниле. Правда, в случае Ахматовой составители пошли по номинальному пути. Они представили все произведения, которые А. А. читала перед микрофоном, но каждое из них — в виде только одной версии, выбранной по усмотрению Сергея Филиппова, в связи с чем список произведений в оглавлении этого собрания, естественно, отличается от оглавлений граммофонных дисков. Напомню, что на разных пластинках Ахматовой часто звучали одни и те же вещи, записанные разными людьми в разных домах.
Кстати, свою статью Лев Алексеевич закончил мечтой-пожеланием: необходимостью будущего “посеансового” типа публикации фонограмм Ахматовой, что кажется нам замечательным соображением (действительно, взять, например, записи, сделанные Никой Николаевной Глен, или Иваном Дмитриевичем Рожанским, или тем же Шиловым — 9 мая 1965 года, в комаровской “будке” — и выпустить их как отдельные пластинки).
О чем-то подобном я говорил с покойным ныне поэтом, композитором и художником Алексеем Хвостенко: мы даже хотели затеять некоммерческое серийное издание в рамках нашего с Антоном Королевым проекта “Звучащая поэзия”. Мечтали выпустить, например, записи Бродского, Сапгира и Холина, сделанные в свое время легендарным Хвостом. Выпустить — с соответствующим инскриптом: “Из коллекции Алексея Хвостенко”. Но Алексей Львович умер, и кроме зафиксированных магнитной лентой наших переговоров от этой задумки, увы, ничего не осталось[4].
…В обзоре, посвященном изданиям голоса Ахматовой на CD, я, помнится, посетовал, что к сегодняшнему дню на компакте издан лишь один из двух репрезентативных ахматовских винилов-“гигантов”. Теперь, держа в руках филипповское собрание и даже помня, что он оцифровывал не записи с пленок, но сами виниловые треки (используя, возможно, фондовые неигранные пластинки), я знаю — Ахматова оцифрована, ее голос сохранен надолго. Разумеется, я здесь не говорю об mp3-треках ахматовских произведений в авторском чтении, ибо идентичное филипповскому собрание стихотворений А. А. давным-давно выложено в Сети, — но мне неведомо, кто и как цифровал ахматовские винилы для интернет-собраний.
“Мы несем ответственность: натуральная механическая запись еще не оторвана от голоса говорящего, еще является его продолжением, весьма полным и емким, — писал Сергей Филиппов в буклете к ахматовскому альбому. — Собственноручно устраивая этот отрыв, переводя в цифру граммофонные записи, мы не применяли никаких способов обработки звука, предполагающих серьезное вмешательство в его структуру, что неизбежно уводит от подлинности к стерильности, хотя и заманчиво по части шумоподавления.
…Легкое шуршание корундовой иголки 60-х годов не вытравлено на дисках нашего альбома не столько в память о шарме граммофона, сколько потому, что мы не в силах были расстаться с ним, его колдовством, которое, как треск свечки, настраивает нас на правду документа”.
Как это не похоже на “научную” аннотацию, не правда ли?
Итак, Ахматова все же, как мы знаем, на компакт-дисках так или иначе издавалась, чего нельзя сказать о Давиде Самойлове.
За исключением изданного Анатолием Лукьяновым в рамках своего десятидискового проекта “100 поэтов XX века. Антология голосов поэтов” (2002) стихотворения “Сороковые”, я не знаю случаев перевода голоса Давида Самойлова в цифру. Встречаясь с Галиной Ивановной Медведевой, я осторожно спросил, как бы она отнеслась к инициативе издания подобного (хотя бы одного!) диска. И из ее ответа понял, что отсутствие верного и всегдашнего помощника Сергея Филиппова так сильно подействовало на нее, что она пока себе и не представляет, как браться за подобный проект без него. А его — нет. Всегда — был, а теперь — нет.
Стоит еще добавить, что значительная часть записей Давида Самойлова переводилась Филипповым в цифру с магнитных пленок-исходников без ностальгических “легких шуршаний” иглы звукоснимателя. Так что, может быть, кто-то и заинтересуется авторским чтением поэта, стихи которого так любят многие еще оставшиеся читатели поэзии и так высоко ценила сама Ахматова, непременно упоминая его имя в списке своих талантливых современников.
Наверное, с моей стороны было бы нечестно не процитировать важнейшую надпись на оборотной стороне самойловского CD-собрания (нечто подобное, кстати, начертано и на ахматовской коробке): “Предполагается индивидуальное изготовление не более 15 экземпляров с тем, чтобы вручить их заинтересованным специалистам высокого класса. Обещаем всякое содействие лицам, пожелающим издать этот альбом. Просим воздержаться от копирования”.
Похоже на зов о помощи…
Но прежде чем я скажу несколько слов о самом явлении самойловского чтения, мне хочется поделиться с читателем тем, что я узнал от жены поэта о звукоархивисте Сергее Филиппове. И не столько узнал, сколько подтвердил в себе сформулированное чувство, в течение нескольких лет наблюдая за Сережиной работой со стороны. Вспомнив хотя бы то, с каким волнением он следил за иным литературным вечером, в подготовке которого принимал участие.
Как выглядело это участие? Например, Сергей Николаевич помогал организаторам выбирать из наследия писателя те или иные фрагменты фонозаписей, которые, в свою очередь, должны были стать частью общей композиции… Разумеется, публике даже в голову не приходило, какие усилия — и творческие, и просто душевные — стоят за простым нажатием кнопки воспроизведения с пульта, когда в зал (в нужном месте) летит голос поэта или вступает музыка.
После смерти Самойлова его бывший секретарь передала Галине Ивановне от Сергея необычную посылку: тщательно подготовленную опись фондов хранения самойловских фонограмм в Отделе звукозаписи Гослитмузея: авторские вечера, пластинки — всё. Каждый формуляр был размечен с учетом не только описания той или иной фонограммы — в документе содержалась подробная характеристика записи и конкретной манеры чтения в этот день. В конце концов мы с вами понимаем, что в студии и на сцене поэт читает немного по-разному, и к Давиду Самойловичу это относится уж совсем выпукло: природным артистизмом Бог его не обделил. Тут я могу оттолкнуться и от собственных ощущений: как правило, зал он “брал” сразу, до конца, ему аплодировали почти после каждого стихотворения. Конечно, в студии тоже рождалась энергия, но она, наверное, была какой-то совсем другой — однонаправленной, что ли.
Что же до пластинок, то к их составлению Самойлов относился строго и ответственно и приступал к делу с тем же напряжением, с каким составлял книги, — на выходе должен был быть результат. Иначе он, вероятно, не смог бы дарить эти пластинки друзьям и знакомым (а пластинок ведь и было немного — всего лишь три авторских винила; о тематических дисках, в которых он только принимал участие, я здесь не говорю).
К моменту получения этой подробной фондовой описи, после уже знакомой ей работы Сергея Филиппова на авторских вечерах Давида Самойлова в Москве (записывать поэта в Пярну выезжала сотрудница ГЛМ Елена Волкова5), Галина Ивановна не раздумывала о том, к кому она может обратиться за помощью при подготовке вечера памяти. Она просто сняла телефонную трубку и набрала Сережин номер.
Я совершенно не удивился, узнав от нее, что у Сергея было право делать замечания по композиции вечеров, хотя это, кажется, не было его прерогативой, а что уж касалось выбора той или иной фонограммы, то окончательное решение всегда было за ним.
Галина Ивановна рассказала мне, что у Филиппова было, так сказать, абсолютное “ощущение Давида Самойлова” — его стихов и личности. Это ощущение было совершенно естественным, поэтому никто не удивлялся тому, что Филиппов являлся в ЦДЛ за полтора часа до начала мероприятия. Техники выводили по его просьбе на экран портрет поэта, он еще и еще раз просил запустить в динамики фонограмму, вслушиваясь и проверяя себя: верно ли звучит, не громко ли, гармонично ли соединится с последующим музыкальным фрагментом. Галина Ивановна, как мне показалось, немного гордится тем, что к каждому публичному сюжету они готовились с тем же тщанием, с каким режиссеры готовят спектакль: все вымерялось до секунды, сбои исключались. Ну а уж если накладки — конечно, незначительные — происходили, Филиппов переживал это так, как переживают личную беду, разговоров потом хватало на неделю. Галина Ивановна уверенно говорит о Сергее как о человеке, у которого всегда было ощущение, что называется, “руки на пульсе”, но при этом — и полное отсутствие пафоса, все шло здесь от какого-то внутреннего сигнала. Будучи человеком творческим, в самом высоком, старом смысле слова — самодеятельным, он был далек от любительства и свое собственное присутствие в культуре ощущал просто и органично: это был не долг, не подвиг, но естественное и ежедневное движение души.
Вспоминая его, я размышляю о смысле некоторых слов, давно уставших от неоправданно частого и неточного употребления; между тем именно его работа и жизнь, очевидно, возвращали им изначальные смыслы. Это слова “служение”, “опека”, “помощь”, “бескорыстие”. Простые, но труднопостижимые, насколько мы знаем, вещи.
Сергей Николаевич не дожил нескольких месяцев до вечера, в подготовке которого, несомненно, должен был бы принимать участие, — представления тома переписки Давида Самойлова и Лидии Чуковской, выпущенного “Новым литературным обозрением” в 2004 году. Галина Ивановна еще успела сообщить ему, что ей кажется возможным почитать на “презентации” отрывки из писем, кои писались в течение тридцати лет, что, вероятно, следует подумать о разговоре с теми или иными актерами… Забегая вперед, свидетельствую, что вечер, который вел критик Андрей Немзер, прошел замечательно, что на киноэкран зала выводились редчайшие видеозаписи Лидии Корнеевны и Давида Самойловича, а параллельно искусно подобранному “слайд-шоу” звучали и уместные всякий раз фонограммы.
Сережа не успел прикоснуться к этой работе, но за фактом и качеством ее словно бы успел присмотреть. За работу над подготовкой изобразительного и видеоряда взялась Катя Жукова, чье имя встречается в аннотациях некоторых филипповских работ — в частности, в аннотации представляемого сегодня рукотворного альбома самойловских записей. Могу себе вообразить, с какой ответственностью она столкнулась.
Но самое удивительное, что только теперь я знаю доподлинно: Сергей Николаевич Филиппов все-таки успел приложить руку к этому вечеру, на котором композицию из фрагментов писем Самойлова и Чуковской читали попеременно их родные — вдова одного и дочь другой.
Идея пойти по такому, казалось бы, странному, не актерскому пути и была последним Сережиным участием в посмертной судьбе двух дорогих ему писателей[6]. Итак, его неординарное предложение было принято.
Однако увидеть это решение воплотившимся Сережа уже не смог. Самый его уход, такой, уж простите меня, неожиданно-символический — в Крыму, в его любимом месте, сразу и мгновенно, — кажется мне, если можно так выразиться, значительным. Как написал в стихах его любимый Самойлов, который умер на организованном им вечере памяти Бориса Пастернака в Таллине, — “В уходе есть свое величье”…
“<…> Сергей уехал отдохнуть в Крым, — пишет в своем “Живом журнале” Евгений Витковский, — гулял по любимым холмам — и вдруг упал в песок. Он умер мгновенно, не дожив до пятидесяти, пережив своего учителя, знаменитого Льва Шилова, меньше чем на месяц. Похоронили Сергея Филиппова в Евпатории”.
…Я слушал трехчасовое самойловское собрание, подготовленное Сергеем Филипповым[7], и перелистывал книги. Вот в своих “Поденных записях” Давид Самойлович лаконично отмечает: “Записывался в „Мелодии”. Читал хорошо” (30 января 1984 года).
А вот он сообщает в письме Лидии Корнеевне Чуковской 1 августа 1978 года: “У меня вышла пластинка, но я ее еще не видел. В Москве подарю”. И спустя пару недель снова: “Передали ли Вам пластинки? Мою слушайте только вторую сторону. Первую я читаю скверно”. В те же дни, с живым голосом поэта в наушниках, я отправился на выходные, как обычно, в музей Чуковского и, придя в комнату Лидии Корнеевны, взял в руки пластинку Давида Самойловича.
На ее обороте выведено:
На этом старом диске
Стихи уже не близки.
Но голос мой моложе.
О, Боже!..
Дорогой Лидии Корнеевне
с любовью. Д. Самойлов.
11.04.76.
Это была первая из виниловых пластинок Самойлова, выпущенных “Мелодией”.
В феврале 1986 года в письме Чуковской прозвучало: “Вашу дивную книгу читаю и перечитываю. Когда я на даче, то слушаю пластинку Самойлова: голос”.
В свое собрание Сергей Филиппов включил и материалы из невышедшего диска авторского чтения Давида Самойлова, подготовленного в конце 80-х годов. По Сережиным сведениям (точнее, “неподтвержденным данным”), “Мелодия” сделала только оригинал-матрицу проекта, — но в 1988 году эта прославленная граммофонная фирма, увы, прекратила свое существование. А поскольку к макету несостоявшейся пластинки Филиппов имел непосредственное отношение, ему удалось восстановить ее “контур” и выпустить в ином формате — на аудиокассете типа C-60[8]. В сопроводительном тексте к материалам звукового собрания самойловских стихов так и сказано: “Кассета периодически выпускается на заказ студией БОРТ СФ”.
Может, когда-нибудь эта работа будет все-таки выпущена отдельным компакт-диском, кто знает.
Сосредоточив свое внимание на последнем аудиопроекте Сергея Филиппова, я, к сожалению, оставил за границами настоящего обзора его особую и легендарную “визитную карточку”: работу, проведенную в середине 80-х годов над подготовкой к изданию моноспектакля Олега Даля “Наедине с тобою, брат”. Это была музыкально-стихотворная композиция по Лермонтову, собранная из материалов домашней аудиозаписи, сделанной Далем на старом магнитофоне, — записи-репетиции, воссоздающей будущий спектакль, до которого Даль не дожил.
Этот сюжет заслуживает отдельного специального разговора, и несмотря на то, что все “странные сближения”, как всегда, налицо (Даль, например, обожал стихи Давида Самойлова), — на сегодня я его отложу, за одним лишь исключением.
В моем архиве имеется аудиозапись, возможно, единственного аудиоинтервью Сергея Филиппова, данного им радиожурналистке Ирине Бедеровой, которая сохранила пленку с записью их разговора и воспроизвела наиболее выразительную его часть на декабрьском, 2004 года вечере памяти двух звукоархивистов. Вспоминаю, что этот вечер был проведен в рамках Всероссийской научно-практической конференции по аудиокультурологии, аудиоархивистике и новым технологиям “Эхолот”.
В расшифровке интервью мне явственно слышатся живые интонации Сергея Николаевича Филиппова, и я могу лишь сожалеть, что публикация не позволяет воспроизвести самый тембр голоса, звуковые обертоны и паузы. И все-таки давайте послушаем-прочитаем фрагмент того вечера и той программы:
“Ирина Бедерова:
…Эта запись (домашняя кассета в архиве Даля. — П. К.) случайно оказалась жива. Даль не только читал стихи и рассказывал, как будет вести себя на сцене, он ставил по ходу работы музыку. Спустя какое-то время, когда выяснилось, что запись сохранилась (как сказала Елизавета Алексеевна — „Бог не спасет, а человека пошлет”, это она о Сергее Николаевиче Филиппове), Сережа взялся за то, чтобы эту запись Олега Даля довести до слушателя. А я ведь слышала оригинал, слышала то, из чего Сережа сделал потом единую композицию, то, что сначала прошло по радио, а потом стало знаменитой пластинкой.
…Вот, послушайте, — я записала Сергея Филиппова спустя довольно долгое время, в 1991 году, ровно через десять лет со дня смерти Даля. И я позволю себе напомнить, что 1841 год — это год смерти Лермонтова, то есть со дня гибели поэта прошло ровно 150 лет. Так все сошлось тогда, и вышла радиопередача, посвященная Лермонтову и Далю, а теперь, я считаю, посвященная еще и ему — Сергею Николаевичу Филиппову. Включите, пожалуйста…
— Вспомните свои ощущения — первая встреча с записью Даля, первое прослушивание — вот что это было? Вы можете вспомнить?
— Конечно, могу. Хотя я вам должен сказать, что прошло с тех пор уже где-то около шести, по-моему, даже семи лет, и такая дистанция дает возможность заново как-то все это осмыслить… Когда я готовился к тому, что сегодня приду к вам и что-то скажу, я подумал, что, в общем, не самым главным было то, что я занимался технической обработкой, реставрацией, вырезал из пленки шумы, вместо этого вклеивал какие-то чистые места, накладывал музыку… Это было не главное. А главное было — что я открыл для себя художника, о котором раньше и понятия не имел.
— Вы сейчас имеете в виду Даля или Лермонтова?
— Я имею в виду, конечно, Даля. А уже Олег Иванович Даль — силой своего таланта — открыл мне поэта, заново открыл мне Лермонтова. У меня была полная иллюзия, что я услышал голос Михаила Юрьевича Лермонтова.
…Видите ли, тут не так все просто. В голосе Олега я услышал нечто такое, что просто перекликалось с моим внутренним душевным состоянием, понимаете? Мне показалось, что я почувствовал… — какие-то внутренние камертоны откликнулись на его боль. Я, понимаете, мгновенно понял, чтбо он собою представляет, — с первых же слов, с первых же звуков, даже еще не начинались стихи — а только лишь он начал свое вступление. Я понял, что это за судьба, мне показалось, понял сразу, мгновенно. Магнитофон зафиксировал чудо — творческий процесс. Это редчайшая вещь. Вот почему я, собственно, загорелся, и мне захотелось…
Понимаете, я обогатился. Я пересекся с душой, которая уже обрела бессмертие, это ясно совершенно. И я поторопился сделать… ну, не то чтобы обогатить всех, а как-то приблизить саму возможность, чтобы люди, вот, которые, скажем, сейчас слушают нас, чтобы они могли все это услышать.
— Сложной ли была сама техническая работа — чтобы получилось то, что получилось?
— Сложной. Сами исходные данные: то, что это было записано на домашнем магнитофоне, к тому же еще изрядно потрепанном, и то, что это была обычная кассета… Ну… это, в общем… это всё мои трудности.
А когда делалась пластинка — уже на “Мелодии” — по схеме, которая была предложена мной и по моему макету, профессиональный реставратор очень высокого класса — Тамара Георгиевна Бадеян, — она тоже переболела всем этим и тоже включилась вот так же, как и я… И тоже очень ревновала всячески (смеется. — П. К.) этот материал и очень его полюбила.
Понимаете, я еще не встречал людей, которые слышали эту запись и чтобы они при этом оставались равнодушными…”
Примерно в те же самые дни, когда я познакомился со звучащей дискографией Давида Самойлова, мне попался изданный на CD моноспектакль Даля[9].
На обложке компакта было указано, что сорокасемиминутный моноспектакль Олега Даля “Наедине с тобою, брат” по стихотворениям М. Ю. Лермонтова — это действительно “запись из домашнего архива О. И. Даля, 1980 год”. На обороте — что в моноспектакле “звучат произведения композиторов А. Вивальди, И.-С. Баха, Б. Марчелло, Ф. Таррега”. Было приведено имя звукорежиссера — Тамары Бадеян.
И — ни слова о Филиппове.
Впрочем, нет. Читая безымянный сопроводительный текст на задней стороне обложки этого компакт-диска, я поймал себя на ощущении, что слышу знакомые интонации. И разыскал в Интернете само изображение и тексты на упаковочном конверте того давнего, идентичного по фонограмме винила, выпущенного в середине 80-х.
Тут-то и обнаружилось, что на яркой, зазывной обложке CD я прочитал слегка отредактированную и сокращенную заметку Сергея Филиппова, которая была когда-то помещена на конверте винилового диска-“гиганта” — рядом с текстом актера Михаила Козакова[10].
Как любил говорить один известный телеведущий из канувшего в небытие ток-шоу — “Такие времена!”
…Отсутствие “инженера Литературного музея Сергея Филиппова” (как он обычно именовался в сопроводительных документах каких-нибудь научных аудиоконференций) в нашей сегодняшней культуре ощутимо настолько, насколько, на мой взгляд, ощутимо отсутствие в ней оригинального, талантливого художника, то есть человекасозидающего, дарящего. Такого человека, как Сергей, несмотря на все кажущееся “ремесленничество” его занятий, никем и никогда не заменишь уже потому, что странное, на первый взгляд “закадровое” дело, которым он занимался, всегда носило отпечаток его яркой личности и богатой души. И это всегда уходило в его работу. За монтажной склейкой, за нажатием кнопки “запись”, за составлением диска или кассеты в его случае стоял мыслящий, неуспокоенный, творческий человек, имя которого обычно помещается на конверте того или иного диска мельчайшим, несправедливо мелким шрифтом.
Или — как мы видим — иной раз и не помещается вовсе.
На обороте буклета к собранию граммофонных звукозаписей Давида Самойлова Сергей Филиппов привел стихи любимого поэта[11], которые, очевидно, были близки и созвучны тайному, внутреннему миру этой так мало пожившей среди нас — души:
Дай выстрадать стихотворенье!
Дай вышагать его! Потом,
Как потрясенное растенье,
Я буду шелестеть листом.
Я только завтра буду мастер,
И только завтра я пойму,
Какое привалило счастье
Глупцу, шуту, бог весть кому,—
Большую повесть поколенья
Шептать, нащупывая звук,
Шептать, дрожа от изумленья
И слезы слизывая с губ.
[1] Речь идет о жене артиста — Елизавете Алексеевне Даль (ум. 21 мая 2003) и ее матери Ольге Борисовне Эйхенбаум (ум. 8 августа 1999).
[2] Читает автор. ДАВИД САМОЙЛОВ. Звучащая дискография. Альбом из трех дисков. Обзор избранных материалов Всесоюзной студии грамзаписи и Всесоюзной фирмы грампластинок “Мелодия”. 60-е — 90-е годы XX века. Москва. Борт СФ. © Все работы над альбомом: Сергей Филиппов, Катя Жукова. Благотворительный некоммерческий проект. 2003.
[3] Читает автор. АННА АНДРЕЕВНА АХМАТОВА в граммофонных изданиях СССР. Альбом из трех дисков. Обзор материалов Всесоюзной студии грамзаписи и Всесоюзной фирмы грампластинок “Мелодия”. Москва — Ленинград. Борт СФ. © Творческая группа: Сергей Филиппов, Катя Жукова, Максим Фролов. Настоящий проект является благотворительным некоммерческим предприятием. Москва. 2002.
Из вступления: “<…> Совершенно невероятным в те годы стало то, что Льву Шилову удалось заинтересовать единственную в стране граммофонную фирму заняться выпуском пластинок с голосом опального поэта (первая пластинка Ахматовой вышла в 1961/1962 г. — П. К.). Итог этого чуда — издание больших полноформатных дисков, по выходе в свет которых продолжать издание Ахматовой в звуке стало значительно легче и другим составителям-авторам.
Этому человеку мы посвящаем настоящий труд”.
[4] Правда, часть “бродских” записей, сделанных А. Х., попала, слава Богу, в архив Гослитмузея. Судьба остальных фонограмм, подготовленных Алешиной студией “Ракун-рекордз”, мне неизвестна.
[5] Ей принадлежит статья памяти своих коллег на сайте University of Toronto / Academic Electronic Journal in Slavic Studies <http://www.utoronto.ca/tsq/10/Volkova.shtml>. Там, в частности, есть и такая знаменательная фраза о Сергее Филиппове: “Мне до сих пор дорога наша многолетняя совместная работа над звуковыми сборниками Давида Самойлова”.
[6] Самойловское собрание из трех компакт-дисков было, очевидно, последним — о каком бы тираже ни шла речь — изданием, подготовленным руками Сергея. Однако от Евгения Витковского я узнал, что еще одной последней большой работой Филиппова была реставрация и оцифровка чудом сохранившихся записей трагически погибшего поэта и барда Александра Алона (1953 — 1985) (см. соответственно http://witkowsky.livejournal.com и http://rjews.net/jsc/author_aa.htm).
А уже совсем недавно мне стало известно и о совершенно особенных “выездных” аудиосессиях Сергея в последний год его жизни, которые не просто останутся в русской культуре, но, безусловно, станут частью ее “золотого фонда”. Однако об этой его работе я публично говорить пока не могу — всему свое время и место.
[7] Точнее, “116 треков, общее звучание которых 3 часа 19 минут 24 секунды”, как сказано в дотошной аннотации на коробке.
[8] Привожу дословный текст аннотации к аудиокассете: Давид Самойлов. Струфиан. Историческая поэзия. Стихотворения, поэмы, баллады. Читает автор. // Из фондов Государственного Литературного музея и частных коллекций. Монтаж звукозаписей выступлений поэта в Москве в период с 1979 по 1987 год. // Составитель Сергей Филиппов. Редактор Татьяна Тарновская. Реставратор Тамара Георгиевна Бадеян. Вступительная статья на конверте Олега Хлебникова(текст статьи не сохранился. — П. К.). Фотопортрет Давида Самойлова с котом Максимом — работы В. Перелыгина.
[9] “1С”, серия “Аудиокнига” (р ООО “1С-Паблишинг”, 2006).
[10] См.: “Суфлер — сайт об артистах”: http://prompter.narod.ru/index_in.htm
[11] “<…> Летом 2002 составители сделали попытку систематизировать все издания „Мелодией” голоса Ахматовой и представить избранное в альбоме из трех CDA дисков, приложив к нему справочный аппарат. Продолжая дело, мы выбрали из списка „Мелодии” именно Давида Самойлова по простейшей причине — мы очень любим его, и работать с таким наследием легко и приятно, равно как говорить чистую правду. <…> 11 марта — 6 апреля 2003 г. Москва” (из вступительной заметки к буклету “Звучащей дискографии” Давида Самойлова).