* *
*
Меня как будто гонит кто-то,
торопит, дразнит, гнет к столу.
Неумолимая работа
сажает на свою иглу.
Как будто обойтись не может
без одуревшего меня
и дикой ломкой душу гложет
весь день и за порогом дня.
Скажи мне, друг, что это значит?
Чего дрожать? Куда лететь?
Лесной ли царь за мною скачет?
Русалка ль загоняет в сеть?
Моя бессонная тревога,
сквозная каторга, за что?
За то, что плохо слышал Бога?
Не там искал? Нашел не то?
Скажи мне, как остановиться,
как провалиться в легкий сон?
Просить прощения, казниться?
Иль князю ночи бить поклон?..
* *
*
Ты ловишь все приметы,
все ищешь их, слепец.
Как суевер отпетый,
ты по приметам — спец.
Таков симптом болезни
глухого старика,
что чует близость к бездне,
хотя б издалека.
Толчки горячей крови
дают понять вчерне,
что старец наготове
не к яме, а к весне.
Что делать?.. Нет смиренья!..
И чокнутый старик
строчит стихотворение
к последнему впритык
все той же ручкой штучной,
простушкой без затей,
как с жизнью полнозвучной
боясь расстаться с ней…
* *
*
Собака лежит на пороге
затем, чтобы я не ушел.
И все мои страсти убоги
пред тою, что пес предпочел.
И в мудрой его укоризне
не смена погод и свобод,
а знанье, что в нашей отчизне
событие — только уход…
* *
*
Пыль прошлого на легкие садится
и не дает вдохнуть. Никто не смог
покаяться. И каменеют лица.
И ярость проступает между строк.
Зачем ты сохранял такие письма
и канувшие в Лету адреса?..
Все признаки родного вандализма.
Всех призраков смурные голоса.
Не знают срока просьбы и угрозы.
Не имут сраму шутки и смешки.
Кривляются и принимают позы
гнилые корни, жалкие ростки.
Куда девать доносы и расправы
под марками с отринутым гербом?
С кем спорить, если мертвые не правы,
но все неправды нажиты горбом?..
* *
*
В юбилейных застольях не ждут мертвецов,
но они появляются вмиг,
не касаясь ни рюмочек, ни холодцов,
из своих ненаписанных книг.
Мы как будто забыли про тайный черед.
И другой. При котором они,
оценив неизбежный для нас поворот
и не слушая общей гугни,
вспоминали бы нас…
Мы оплатим сполна
все долги за продолженный срок.
Жаль, от белого быстро дуреем вина
и не знаем, каков же залог.
Друг погибший!..
Один, как живой, покажись
или с тем наведенным стволом!..
О, какая тоска — уходящая жизнь
и нехватка своих за столом!..
* *
*
Всем хороши дожди, грибы,
но замедлением судьбы,
ее обратной перспективой
особенно. Как старый грач,
молчи, с мобилкой не судачь.
Не лживой жизнь была, не лживой.
За что люблю музейный люд?
Пристроят, чарку поднесут,
ты от себя в ответ поставишь.
Затеют баньку в Зимарях
на радость нам, врагам на страх,
знай парься!.. Голый не слукавишь.
Камнями полон огород:
гордец, дурак, паяц, урод
в своей раскрашенной лачуге.
Зато хоть нa день, хоть на нoчь,
но убегал со сцены прочь —
побыть в другом порочном круге.
Что ищешь в горестях былых?
Да чистый звук. Да честный стих
с помарками и без помарок.
Да, там — Гоморра и Содом,
но радуга обрамит дом,
и строчка с дождиком — в подарок!
А после дождичка в четверг
ты ничего бы не отверг
из посланного нам судьбою.
Вот так и встретим новый год,
не представляя, что нас ждет,
собачий хвост держа трубою.
* *
*
…А начиналось жарким летом.
На семьдесят втором году,
когда назвать себя поэтом
смешно и стыдно. Но в страду
михайловской сеноуборки
прихваченный с собой блокнот
стал заполнять себя на горке.
На Савкиной. Сперва — вразброд.
Потом — ровней и постоянней,
поддержан рощей и рекой,
усадьбой, мельницею, баней
и вслух подсказанной строкой.
Тебя вела тоска о друге
и радость вдруг, ни от чего.
Звенела тишина в округе,
передавая старшинство
непредсказуемого неба,
и ты отбросил всякий счет
и жаждал слова, словно хлеба,
всей жизнью задом наперед…
* *
*
Торопит музыка. И если не точны
слова при первом появленье,
зато с мелодией надежно скреплены;
опять и вновь придут в волненье;
другие явятся и, за волной волна,
грозней и яростней накатят.
И станет тонущий меж них искать рожна,
пока отыщет или спятит.
На грань безумия поднимет новый вал,
за грань безумия забросит.
Слова из музыки… А кто продиктовал?..
И кто, страшась, покоя просит?..
Но гармонический рисунок на волне
отвел вопросы, скомкал страхи…
Что ж буря?.. Где она?.. Привиделась во сне?..
Сидит босой, в ночной рубахе...
* *
*
Зачем беспризорной собаке
ты подал, а нищему — нет?
Душа ль пребывает во мраке,
иль ум не пробьется на свет?
И жалобна речь бедолаги,
но кто-то нажал тормоза.
Зато у бездомной дворняги
такие родные глаза…
Что делать с собой, беспородным
и неуправляемым псом?
Хотел быть свободным, свободным?
Не думать о самом простом?
Иль, ордену нищих не веря,
сосущему бедный народ,
и ты наподобие зверя
почуял такого, что врет?
По логике есть и причина:
собака не может сказать…
Иль эта голодная псина
умеет любить и страдать?..
Иль наша прапамять сквозная
ни в чем не сдается уму?..
Не знаю, не знаю, не знаю.
Уже никогда не пойму…
Рецептер Владимир Эмануилович родился в 1935 году в Одессе. Поэт, прозаик, пушкинист. C 1992 года художественный руководитель Государственного Пушкинского театрального центра в Санкт-Петербурге. Народный артист России. Автор многих книг стихов и прозы. Живет в Санкт-Петербурге.
Опубликовано в Журнале №7