Игорь Рымарук родился в 1958 году в селе Мякоты Хмельницкой области в семье учителей. Окончил факультет журналистики Киевского национального университета имени Тараса Шевченко. Жил в Киеве, последние два года — преимущественно во Львове. Долгое время был главным редактором журнала “СучаснЁсть”, заведовал редакцией современной украинской литературы в издательстве “ДнЁпро”, составил антологию украинской поэзии “Восьмидесятники” (1990, Эдмонтон). Его переводы классической и современной русской поэзии на украинский язык признаны образцовыми.
В 2002 году Рымарук стал лауреатом Национальной премии имени Тараса Шевченко за книгу стихов “Дiва Обида”. Переведен на многие языки мира.
Рымарук — автор семи стихотворных книг, один из самых значительных и легендарных поэтов своего поколения, его манеру отличают
насыщенная метафоричность и интеллектуализм.
Осенью 2008 года Игоря Рымарука сбила машина. 3 октября он умер во львовской больнице.
В настоящей подборке представлены стихи из книг разных лет. На русском языке публикуются впервые. * * * * * * * * * * Свiтло в каменi * Свет в камне На Щекавице[1] * * * Фрагменты киевского снегопада Бельченко Наталья Юльевна родилась в 1973 году в Киеве. Окончила филологический факультет Киевского национального университета им. Тараса Шевченко. Лауреат премии имени Николая Ушакова (Национального союза писателей Украины). Автор пяти стихотворных книг; к двум последним — “Зверек в ландшафте” (Киев, 2006) и “Ответные губы” (Москва, 2008) — авторами предисловий были Иван Жданов и Данила Давыдов. Стихи переводились на европейские языки, входили в антологии. Живет в Киеве. В “Новом мире” печатается впервые.
ищешь тропку забытую в диких травах
мчишь как пес по следам неизвестным и сонным
к речке к черному камню с которого жены
несчетно окровавленных рубах перестирали
на холодную воду пугливые руки бросаешь
молчалива вода и темна и настолько тревожна
что стальной чешуей покрываются сонные рыбы
да и ветры бродячие к берегу жмутся
а твоя голова непутевая кружится водоворотом
грузными брызгами с вербы листву срезает
камень залит волною следы исчезают с тропинки
а твоим загребущим рукам жалко каждую каплю
ибо кажется что упадешь на рассвете в те дикие травы
и у мамы воды для рубахи твоей не найдется
и боишься за мир этот как за младенца грудного
и с горбатого дна собираешь расколотый голос
и побег самый малый целуешь как будто прощаясь
и тропинку находишь пока не поднимется солнце
и не снимет им словно яйцом твой испуг одинокая верба
де яблук виплеканих крадена оскома
де просто йдем але здається що грядем
де вже бЁда але здається просто втома
де вже мовчання але ще здається плач
де вже не бачать нас а чути ще смЁються
де чорнЁ пси безсмертнЁ стражЁ темних дач
про нашу смерть Ёз давнЁх вЁршЁв дЁзнаються...
где яблок краденых оскомина осталась
где лишь идем а с виду кажется грядем
где ждет беда а с виду кажется усталость
где ждет молчанье но пока похоже плач
где нас не видно но еще вполсмеха слышно
где псы бессмертная охрана темных дач
о нашей смерти знают из стихов давнишних...
а дорога — узлами…
Слышу клич: “Оглянись!”
Но ведь пусто за нами?
Лишь опока золы —
золотыми степями,
что вконец поросли
соляными столпами.
Затоптала сполна
неземная расплата
старые письмена,
новые письменята.
Гнев подсек у корней
всё, что жило веками.
К бликам древних огней
обращаются камни.
засипало листям по саму цямрину —
а вже дверЁ в бЁле не прочинити:
каменя хтось
прикотив пЁд порЁг?
ШелестЁння, кроки... — горищем нипає?
Голка, загублена влЁтку в сЁнЁ,
знайшлась: у долонЁ стримить.
Причулось, напевно:
немає нЁкого... Для кого цЁєї днини
все, що пЁд листям Ё снЁгом, згадувати,
пшеницю терти,
горЁхи лущити,
празникову сорочку в скринЁ шукати?
Що там горЁло, мак чи калина? —
попелище на пЁврукава.
Буде всмЁхатися легко,
буде в острах вертатися, як у дЁвоцтво,
всЁх — малих Ё старих — поЁменно скликати,
а свЁтло в каменЁ
засвЁтить для того,
кого не назвала... хто — єдиний — прийде.
засыпало листвою по самый сруб —
а уж двери в белое не отворить:
камень кто-то
подкатил под порог?
Шелест, шаги… — чердаком блуждает?
Иголка, пропавшая летом в сене,
нашлась: вонзилась в ладонь.
Послышалось, верно:
нет никого… Для кого в этот день
все, что под листвой и под снегом, вспоминать,
пшеницу тереть,
орехи лущить,
праздничную рубаху искать в сундуке?
Что там горело, мак ли, калина? —
пепелище на полрукава.
Будет невесомо улыбаться,
в страх возвращаться, как в девичество,
всех — от мала до велика — созывать поименно,
а свет в камне
для того засветит,
кого не назвала… кто — единственный — придет.
Вижу: раздвигает кусты перепутанных жил на деснице.
Знаю: вспыхивает холодом, как топор у костра…
Считаю зарубки на взгляде своем ветвистом:
первая — от сабли, последняя — от уст любимых.
Кудлатый вечер выкорчевывает из горла слово,
что корнями в каменную землю вцепилось.
В проломе памяти чертов омут бесится!..
Вверху наливается теменью птица, внизу
кружится благовест, как листопад
в узком горле звонницы.
Напротив, на Хоревице, острая трава дымится:
пряди красные с черным — будто вышивка…
Десницу студеную влагаю в белый рукав дымов,
горячую левую к любимым устам прилагаю,
пусть не почувствуют на моем лице забрала.
Сдерживаю крик в смятенной груди:
взгляд на ветру гудит, падает птица,
в водовороте пена, словно на храпе коня…
Не приходи со мною сюда! — ведь тут,
на Щекавице, кровь свою слышу студеную.
летучим пеплом
сгинули
на днепровских склонах…
а порой
повечерья
кто-то — снег ли, Киев ли —
отыскал под легкою золой
дня лоскут…
Когда они горели —
пренебрег ты ими,
а теперь
так лелеешь, словно той неделей
сможешь залатать века потерь.
обвал зимы — такой слепящий, что
соборы замерли и стали золотым
фундаментом высокой и плывучей
архитектуры снегопада; то же,
что прежде временем звалось, напрасно
искало берегов, путей движенья
в той белой тьме.
…в той белой тьме хотел
я добрым псом быть или беспричинным
ребячьим смехом.
…то, что называлось
когда-то временем, искало берегов
напрасно; над Днепром мое лицо
взошло, и в свете, словно в клетке, очи
как ястребы носились, вырывались
вослед орде из-под бровей, в снега
когтистым перебитым взглядом.
…думал
окном, скорее — шторой у окна
побыть, баюкать теплые две тени —
мужчину с женщиной, ведущих разговор
о снегопаде.
…плыл в той белой тьме
свечою, задыхался черным ртом
пещеры, стлался, словно жадный мох
уступами стены, метался в медной
деснице летописца, падал на
пергамент навзничь, будто это слово
потятое.
…в высокой и плывучей
архитектуре снегопада голос
качнулся колокольней.
…бысть печаль
и снегопад, неопалимых птиц
светлейший паче!..