Андрей Коровин, Валерий Прокошин
Воробей к воробью
Послесловие Андрея Коровина
стихи

Прокошин Валерий Иванович родился в деревне Буда Калужской области. Окончил Ермолинское ПТУ. Работал электриком, кочегаром, редактором на городском телевидении, в Боровском центре социальной помощи семье и детям “Гармония”. Автор нескольких стихотворных книг, в том числе: “Поводырь души” (М., 1991), “Между Пушкиным и Бродским” (СПб., 2006), совместно с Э.Частиковой: “Новая сказка о рыбаке и рыбке” (1999, 2000), “Прогулки по Боровску” (Боровск, 2008). Под псевдонимом Евгений Козинаки публиковал детские книги. Стихи печатались во многих литературных журналах, альманахах и в Сети. Лауреат областных литературных премий
им.Валентина Берестова и Марины Цветаевой, премии журнала “Футурум АРТ” (Москва) и финалист Международной литературной Волошинской премии (2008).

В последние годы жил в городе Обнинске Калужской области. Скоропостижно скончался 17 февраля 2009 года в возрасте 49 лет.

Воробей к воробью

стихи. Послесловие Андрея Коровина

* *

То ли стерео, то ли моно —
Летний зной, перешедший в звук.
Я вытягиваю поименно
Насекомых из первых рук:
Муравей, стрекоза, кузнечик
Или жук, залетевший в куст…
Насекомые детской речи
С именами из первых уст.
Кружит бабочка-непоседа
Возле дома, среди ветвей.
— Ктулху! — бабка зовет соседа. —

Выходи целовать детей! —
И выходит седой, незрячий,

Называет заветный срок,
И калачик в карман мой прячет,
И целует меня в пупок.

* *

стрекоза заходит на третий круг
стрекоза сканирует бежин луг
на цветной офсет
первых детских лет
легкой тенью вечность ложится вдруг

муравей упал перед солнцем ниц
в муравейнике хрупкий свет яиц
и. тургенев спит
выпив чистый спирт
чистый как слеза перелетных птиц

и. тургеневу все равно что пить
и где спать с кем спать и кого любить
в горле встал комок
двух последних строк
паучок потуже затянет нить

китаянка-бабочка желтый цвет
что гадать на крылышках да и нет
только нет и да
и шумит вода
размывая тихий вечерний свет

* *

У зимы, понимаешь, нет имени, просто зима —
Имярек, имярук, заводной псевдоним хохлома.
На постельном белье ослепительный всплеск наготы,
Чтобы слепо — от паха до губ — вспоминать: это ты.

У зимы столько заспанных лиц, что не стоит возни
Узнавать. Пьяный дворник скребет тротуар до восьми.
Мы, целуясь взасос, запиваем любовь февралем,
Ощущение, что мы теперь никогда не умрем.

У зимы столько флуда на русском, родном языке:
От сумы до тюрьмы. Значит, лучше прожить налегке.
Мы как первые птицы, которых забыли в раю,
Так и будем лежать в наготе — воробей к воробью.

* *

Ты включаешь спозаранку свой пейзаж:
Небо, речку, поле, лес — и входишь в раж,
Повторяю за тобою: “Отче Нашъ…”

Столько радости во всем, что я учу!
Хорошо, что ночь закончилась вничью.
Одеваюсь, выхожу, иду к ручью.

Вдоль сугробов, мимо церкви, словно вброд.
Улыбаюсь — на губах вчерашний мед.
День шестой. Кричат вороны. Снег идет.

Жизнь течет, перетекает через край,
Ощущение, что где-то рядом рай,
Только ты его пока не открывай.

Пусть он будет, словно ангельская весть —
В воскресенье. А пока сейчас и здесь
Повторяю за тобою: “Даждь нам днесь…”

* *

А помнишь, мы с тобой снеговика лепили —
Из снега, слов и слёз. Мы маленькими были.
Тень Спаса-на-крови сползала вбок, к реке.
Сугробы вверх росли, за облака цеплялись.
И нас никто не видел… Мы вдруг поцеловались,
И кто-то “Отче наш” запел невдалеке.

Снег падал столько зим в протянутые руки,
Что кончились давно все встречи и разлуки.
“А снеговик растаял”, — я грустно говорю.
Но вот опять зима. У снега вкус ванили.
Сегодня мне с утра из Боровска звонили:
Там тоже всё в снегу, как в детстве, как в раю.

* *

Утро: плывут облака — полусонные все,
Воздух прозрачен — настоян на детской слезе.
Если вглядеться, тогда далеко-далеко
Можно увидеть, как ангелы пьют молоко.

Птицы поют — сочиняют, конечно, с утра,
Может, поверю, что жизнь в основном из добра.
Если прислушаться, слышно: над зеленью крон
Ангелы тихо, как дети, считают ворон.

Странное время — течет через край бытия,
Словно молочная речка из детского дня,
Чтобы отмыть от соблазнов и зренье, и слух,
Сердце, и грешную душу, и, может быть, дух.

...Мы познакомились через Интернет, потом знакомство продолжилось в реальной жизни. Вместе выступали в Булгаковском доме, ездили в Киев и Александров на поэтические фестивали. Я полюбил стихи Валеры и его самого— человека удивительно общительного, душевного и в то же время по-хорошему ироничного. Казалось, навсегда обрел нового друга. Стихи Валерия Прокошина стали для меня настоящим открытием и откровением — подобным тем, которые всегда живут рядом с нами. Такие откровения запоминаются на всю жизнь, как первый поцелуй, первая поездка на море, первый взгляд в звездное небо…

Его волновала тема пространства: представьте, что Прокошин писал об Интернете так же, как Циолковский писал про космос, — с любовью и болью. Интернет и стал для Валерия современным космосом. В этом смысле Валера был самым настоящим космистом. В конце концов, его поэма “Мать-и-матрица”— это первая оригинальная поэма об Интернете на русском языке. Несмотря на свой природный дар, он вполне мог бы остаться “калужским” поэтом, если бы не Всемирная сеть. Именно благодаря ей Валерию, живущему вне столичных тусовок, удалось донести свое творчество до читателей в самые разные города и страны. Прокошина пригласили в редакцию международного литературного журнала “Родомысл”, какое-то время он даже заведовал отделом поэзии американского журнала “Флорида”.

В 2005 — 2007 годах Валерий регулярно выступал в столичных литературных салонах и клубах, — как с сольными вечерами, так и в сборных чтениях. Последний его проект — аудиокнига обнинских поэтов и прозаиков “Узнаю я их по голосам”, которую он хотел представить любителям поэзии в марте этого года. А сколько еще осталось нереализованного, неизданного — три детские книги, сборник новых стихов “Ворованный воздух”…

Валерий Прокошин был неутомимым выдумщиком и организатором литературной жизни в своем Обнинске. Всю жизнь, особенно в последние годы, он писал прозу, знакомство с которой нам еще предстоит. Его увлечение фотографией оказалось столь серьезным, что у него начались постоянные выставки, вышел альбом “Поэт и фотография”. В его архиве осталось множество уникальных снимков — и нежно любимого им города Боровска, и немногочисленных, увы, путешествий.

В своей разнообразной стихотворной жизни он был, что называется, чистым поэтом: по-детски наивным, любящим, эротичным, хулиганящим, болеющим за свою страну и свой город, решающим вечные вопросы о Боге, о противостоянии Света и Тьмы. Все это в целом можно назвать двумя словами: откровенность таланта. И он настолько далеко зашел в своих откровениях, что успел вызвать против себя, уже смертельно больного, волну травли, — появилось даже “общественное” письмо к начальству с призывом изъять его стихи из обнинских библиотек. Этот “творческий донос” подписали местные окололитературные деятели, их поддержали, увы, и некоторые московские литераторы.

…Валерий ушел неожиданно, на пике творческого развития, на пороге большого признания. Его поэзия пока известна лишь небольшому числу почитателей. Но будем верить, что земная жизнь его творений лишь только начинается.

Андрей Коровин