Ольга Иванова родилась в 1965 году. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького. Автор пяти лирических сборников, один из которых, “Ода улице”, вышел под литературным псевдонимом Полина Иванова. Работает риелтором. Живет в Москве. В подборке сохранены авторская пунктуация и орфография. * * * не эта ночь [с присущими ночам * * * чуть шторы раздвинешь — глядишь, и готово: ария Клио сласти * * * лучшие думы мои, достояние сердца моего, разбиты — к душе взращена безоблачной этой высью credo-1 Зовут её — жизнь, а она — исступленье. так и жить: самому помирать, credo-2 поэтам не отрицаю, не до серенад — где целина с мотнёй её будней эпилог в книге, нутро холодящей,
мотнёй и недвусмысленным ознобом],
не эта жизнь [не ставшая ничем
под этим улыбающимся небом],
не этот прах, ютящийся в горсти,
не это искалеченное лето,
не это неродное “не грусти”
в моём романе — главное. не это.
но пара строф [забита под замок],
да таинства остатние мгновенья,
да музыка — бормочущий комок
мольбы — на рубеже исчезновенья,
в теснейшей из имеющихся ниш,
помимо аксиом и мимо клавиш…
какой уже ничем не объяснишь.
а главное — никак не озаглавишь.
наплывы листвы — за волною волна,
полдневного города чрево китово,
во чреве — Иона, в Ионе — война.
комедия мая, весны ниневбия,
оконная рама, витрина двора...
интрига [жируя], сюжет [оживая],
свобода [хрипя]. остальное — жара.
чтоб жили — тома, а миры — вымирали,
дневали в золе, ночевали в пыли...
— мораль? — извините.
а нэту морали.
есть Он и Иона [душа на землби].
смоква
лести
клюква
вместо
чуда —
бич
и буква
прах
[руля]
пророк
[немея]
содо-
мия
сало-
мея
тело
Ангела
на блюде
тени
тени
кони
люди
пушки
ядры
крови
литры
кадры
кадры
кадры
титры
вторя Иову [и в правоте продувшему те дебаты],
всяко ёрзая и рыдая, в аккурат посередь страды,
безукоризненно попадая мимо брода и борозды,
сумрачно глядя из-под руки в неближние эти дали,
куда, быть может, и добредёшь — да только тебя не ждали,
зарубцевавшийся было рупор намертво растравив,
темы выхода не осилив, а выбора — не развив,
на обочине, на минуточку, всеобщего упоенья
сея [где остальные жнут] остатнего упованья
полумёртвые семена — зренья на-ка не посади,
собственной тени — и той семеня заведомо позади.
да сыта безадресной этой вестью,
растекись по древу разумной мысью,
истрезвись, Душа, распрощайся с лестью,
оттрассируй прочь, отряси сандали,
ибо этой резвостью кто не грешен —
гдеже вечно в нети её и дали
из-под рбодных стрех, c обжитых скворешен,
загасив и порх и [до кучи] порох,
из любых её закутков и пазух
гонит серобурое — златопёрых
да слепорождённое — ясноглазых...
яже, торжествуя приобретенье,
в строевом отрыве — немою ротой —
тыча хворостиной во средостенье
болтовни божественно-большеротой,
отожрут полтулова — дай лишь палец:
на холстах цветистых её, лесистых
[во гроббех багетов, в оградках пялец]
не кохает хор её — голосистых.
Эдгар Аллан По
чтоб и чернь с этой радости мёрла,
чтобы жизнь, а не шняга, в тетрадь
чёрной речкой хлестала из горла, —
как когда-то, в крови и пыли,
где присохло тряпьё к подреберью
и скулила его натали
перед наглухо запертой дверью,
с раскуроченным нахер нутром
изрекло [изумив очевидца]
Наше Всё [разрази меня гром]:
не впускайте… сначала — умыться…
где остриё [бряцающее над]
неотразимо рдеющей звезды
врезается в редеющи ряды.
скудна, и тем не менее и в ней
есть нищета поболее, чем та:
служенье муз не терпит ни черта.
ни берега, ни брода, ни весла
ни доблести, ни подвигов, ни сла
ни истины, ни лжи из-под пера
ни слёз уже, ни жизни, нихера
поэтому пришла и говорю
[спиной — к отряду, мордой — к алтарю]:
друзья мои, прекрасен наш конклав
в безмолвии её последних глав.
так и остаться — бредущей
с этой толпою галдящей
к общей печали грядущей,
века соломинкой ломкой,
Божьего ока соринкой,
блоковскою незнакомкой,
приговскою балеринкой —
в этой вселенской шкатулке,
в этой неслыханной ссылке,
в этом ночном переулке,
в этой дурацкой косынк
Опубликовано в Журнале №8