*
СМЕРТЬ КАК СМС
Е л е н а Ф а н а й л о в а. Лена и люди. М., «Новое издательство», 2011, 128 стр. (Новая серия).
...Смерть — территория нефти,
да омоет она его грехи.
Мы положим ему в ноги оружие и золото,
Меха и тонко помолотый перец.
В левую руку мы вложим ему последнюю нокиа...
Сергей Жадан, перевод Игоря Сида
Поэтика новой книги Елены Фанайловой, работающей обозревателем на «Радио Свобода», обусловлена двумя определяющими обстоятельствами: перманентным экзистенциальным ужасом, царящим в среде российских правозащитников, и ужасом информационным, присущим любому СМИ. Достаточно почитать любую подборку новостей на Яндексе или mail.ru, чтобы понять, что живем мы уже в постапокалиптическое время. То купающейся в Египте бабушке акула откусила ногу, то бывший милиционер расстрелял покупателей в супермаркете, то в Испании обнаружены смертельно опасные огурцы! Жизнь в информационном поле похожа на смерть, а журналисты постоянно испытывают стресс, сталкиваясь с большим объемом негативной информации, фильтруя его и невольно включаясь в кошмарный сон новостей.
Из этого возможны разные выходы — от беспредельного цинизма до алкогольной анестезии. Фанайлова же выбирает, на наш взгляд, самый необычный. Она отвечает этому ужасному миру презрением.
Типичный для русской интеллигенции комплекс вины перед народом никто пока что не отменял. Есть, однако, плодотворный путь его преодоления: путь не столько интеллигента, сколько интеллектуала — не просто признание своей инаковости:
народ смотрел на наш роман,
как будто мы народ... —
или:
...возмущался папа,
Когда прочел в моем подростковом дневнике:
Я притворяться б не хотела,
Что я такая же как все —
Ты что, считаешь себя лучше других?
Вопрошал он со страстью... —
но самонаблюдение за собой в этой инаковости и наблюдение за реакцией на нее других.
Я не считаю себя лучше
Моя претензия круче
Я считаю себя другим, другой, другими...
И действительно стоическая позиция поэта Фанайловой в том и заключается,что она не играет в дешевый популизм, не притворяется такой же, как все, не хочет «быть любимым», как Дмитрий Воденников, или «понятным», как Дмитрий Александрович Пригов («Зачем я хочу, чтобы она поняла? / Зачем я хочу оправдаться? / Откуда это чувство вороватой неловкости? / Забытое / Что, хочу ей понравиться? / Хочу быть любимой народом, / Как пианист Воденников? / Провожу чистый социокультурный эксперимент, / Как Д. А. Пригов?»).
«Другие» — в данном случае, как выясняется, название фильма с Николь Кидман в главной роли, — не Другой в постмодернизме, не культурный маргинал, не человек, противоположный WASP, а просто «призрак». Отсюда и название книги «Лена и люди» («Маша и медведи» наоборот), намекающее на нечеловеческую природу лирической героини, на ее слиянность/неслиянность с окружающим миром. Иными словами, на элитарность, пускай это даже элитарность призрака, боящегося, как в вышеупомянутом триллере Алехандро Аменанбара, живых людей, но еще до конца не понимающего, что он умер. Неудивительно, что главной темой новой книги Фанайловой становится смерть.
Автор использует интересный прием, напоминающий о религиозных евреях, не смеющих произнести или написать полное имя Бога. В таком случае используются либо приемлемые имена, заменяющие истинное, либо оно пишется с выпадением одной буквы, «Б-г». Фанайлова пишет подобным образом слово смерть: («См-ть приходит как игрушка / <...> // См-ть приходит как наружка»; «См-ть приходила ко мне и стояла близко — / говорит мой брат, / она шутила как Персефона с яблоками...»).
И оказывается, что смерть приходит одновременно буднично, как приходит смс-сообщение на сотовый телефон, и торжественно, как Бог.
Шлю смс: в Сараево гроза
Ты отвечаешь: это эхо прошедшей войны
Отдохни, забудь обо всём, дорогая
Информационное поле схлопывается, — гроза уже не гроза, но напоминание о прошлой, недавней и одновременно вневременной трагедии («эхо прошедшей войны» — скрытая цитата из песни советского времени на стихи Р. Рождественского), а также манихейская обреченность на вечную войну между землей и небом, как в песне В. Цоя «Война». Автор существует внутри апокалиптического информационного поля. В стихах Фанайловой мы словно бы слышим эхо новостей: где, когда и с кем произошло трагическое происшествие:
восемь душ поднялись с асфальта
когда я упала
посреди Тверской, посреди столицы
на закате раннего марта
Читая эти стихи, как будто бы видишь строку новостей: 15 марта на Тверской умерла (упала?) журналистка. Трагическое включается у Фанайловой в обыденное, даже в буржуазное существование. Так в поэме «Испанская баллада» поэт тщательно и подробно перечисляет местные достопримечательности, воспроизводя традиционный туристский дискурс, правда, с некоторым инфернальным душком.
Альгамбра
выглядит как колумбарий
Американский
(Возможно, из-за открытой эстрады
Семидесятых годов двадцатого века)
Памятник мертвым поэтам
И ёбнутым падишахам
Поначалу кажется, что рассматриваешь фотографии, сделанные девушкой-интеллектуалкой в стандартном двухнедельном туре. Она работает в крупном издательстве и, безумно усталая, едет в Европу. Потом она вывесит свои фото в ЖЖ или в «Одноклассниках». Причем в последних — на фоне моря. И будет писать под ними почти банальности, вроде этой:
Цыганки Кордовы
Ужасно вульгарны.
То ли дело цыганки Гранады,
Говорящие о любви на всех языках,
Протягивающие туристу веточки мирта.
В общем, фотоальбом из серии «жизнь удалась», но Фанайлова не была бы Фанайловой, если бы за этим не последовал взрыв! После эротически-интеллектуального периода, в котором упоминается Кармен, Мериме, Достоевский, университетская библиотека и сигары, скрученные на бедрах (считается, что лучшие сигары крутят девственницы), следует кульминация. Подругу героини зарезал сожитель, тридцатью ударами, так жестоко, что мы даже не будем это пересказывать. Совершенно случайно он — бывший чеченский контрактник. Но и это еще не все.
За два часа до самолёта в Малаге
В аэропорту имени Пикассо
Позвонил Точкин и спросил:
Ты уже знаешь о Политковской?
Вот в этом ключевом моменте и заключается ядро поэтики Елены Фанайловой. Сытая буржуазная жизнь с поездками в европы оборачивается привычным постсоветским кошмаром. Я хорошо помню этот день. Мы с моим бывшим мужем-правозащитником приехали на дачу к Юрию Самодурову, тогда директору Сахаровского центра, в элитный подмосковный поселок с роскошными кирпичными домами. Дача Самодурова выглядела самой бедной — простой деревянный домик, построенный в 1950-х. Но его окружали вековые сосны, между которыми висели гигантские качели, мы ели арбуз, собирали грибы прямо рядом с участком, и казалось, что все прекрасно. Вдруг Самодурову позвонили. Он замер, побледнел, все обернулись на него. Нажал на отбой и какое-то время не мог вымолвить ни слова. «Аня умерла», — так закончился праздник. 7 октября 2006 года. Смерть Политковской оказалась очень важным событием для российского общества, вехой Нового времени...
«Новостная» поэтика Фанайловой, однако, что характерно, обвиняет не только и не столько земную власть, сколько власть небесную. Поэму она заканчивает богоборческим вызовом, гностической иронией электа:
Если у Бога есть планы
Находиться рядом с теми, кто страдает,
Если у Бога есть планы
Собирать себе новых ангелов, чтобы они охраняли наши
границы, —
Его действия безупречны.
Поэзия Фанайловой безусловно гностична, то есть проникнута ощущением ужаса мира, вызванным торжеством Демиурга, чьи мотивы настолько непонятны, что нуждаются в привнесенных объяснениях. Все, что может ее лирическая героиня, — это фиксировать очередное торжество глупости или зла, описывать цепь бесконечных страданий, создавая карту ада — вдруг она кому-нибудь пригодится? Об убитой подруге и ее убийце Фанайлова пишет:
...оба они в тюрьме
Она в бесконечной тьме
А он еще все-таки выйдет
И если место действия мира книги «Лена и люди» — гностическая тюрьма (пускай даже и внутренняя), то ее героиня ощущает себя не столько княжной Таракановой, сколько ее невольной и невинной спутницей в смерти — серым и умным тюремным животным.
Я актриса
Я маленькая жирная крыса
Поражённая кариесом
Под столом,
Где см-ть сидит с набитым тьмой
И пищеводом и животом
И завтракает, завтракает
<...>
И я сейчас вопьюсь ей в пах
От ненависти
От ярости в ляжку
Эта крыса, как ни странно, Христос. В стихотворении «Что будет с Сербией за Дриной?» автор принимает на себя личины самых разных Других: она бессмертный горец Дункан Маклауд — герой известного сериала, мертвый обэриут, футболист Зидан, кавказский пленник, русская красавица. Но главной своей ипостасью лирическая героиня снова называет это серое животное:
Нет, я маленькая жирная крыса
В белой лаборатории.
Студенты распяли на пыточном столике
И трогают без наркоза
Крыса, распятая на кресте с какой-то ей неведомой целью, принесенная в жертву ради высоких целей, — жалкая и ничего не понимающая, смиренная и внутренне бунтующая. Жалость к которой скорее, чем красота, спасает мир. Ибо:
Страшен Божий суд над нами, но страшнее красота
Маленького мира в смертной оптике Креста
На этом фоне не удивляет то, что в элитарном мире Фанайловой есть место не только ироничным отсылкам к Серебряному веку, но и для «вульгарного», площадного, по-настоящему, неподдельно, народного (например, строка «быстро пробегая мимо тещиного дома», несомненно, восходит к известной частушке). Кстати, экспрессивная лексика, которой не пренебрегает Фанайлова, вполне естественна для женщины-воина, женщины, оказывающейся в экстремальной ситуации, своеобразной Жанны д’Арк нашего времени, Жанны д’Арк — журналистки.
Голоса оставили Жанну в темнице
Может быть, они не проникали сквозь камни
или узница стала им неинтересна?
Может быть, у нее лопнули барабанные перепонки
После пыток?
Может быть, она свихнулась от боли?
Голоса оставили Жанну в покое.
Только собственный визг она слышала
только жалобный вой
Повторяла: я жаба я жаба я жаба
Над бездной
В конечном счете Жанна была подобием женского варианта Христа — спасительницей, ведомой небесными голосами, несущей не мир, но меч. То, что она называет себя жабой и это выделяется автором с помощью курсива, напоминает нам о лягушке, распятой студентами, и о другой лягушке, пытающейся укусить саму смерть (жаба и крыса — не самые красивые лабораторные животные, безвинный объект мучений равнодушных ученых и любопытствующих подростков — частые персонажи фанайловского Естествослова). В жизненной позиции лирической героини Фанайловой есть внутренняя честность и потребность ответить за грехи прошлых жизней (и не только своих). Так в «Испанской балладе» героиня признается, что была монахом из Толедо:
Видели здание инквизиции,
Где я работала в одной из прошлых жизней,
Когда была мужчиной и монахом.
На одной конференции по истории религий я слышала разговор двух исследователей гностицизма, один из которых для своих штудий использует материалы допросов, сделанных в Святой Инквизиции. Коллеги сошлись на том, что в прошлой жизни были инквизиторами, а сейчас отрабатывают карму, изучая и оправдывая гностиков. Так вот, Фанайлова — из таких. На обложке книги «Лена и люди» — черно-красные очки автора от «Шанель», подлинные очки электа.
Екатерина ДАЙС