ТРОПОЮ РИЛЬКЕ

Аристов Владимир Владимирович родился в 1950 году в Москве. Окончил Москов­ский физико-технический институт, доктор физико-математических наук. Работает заведующим сектором в Вычислительном центре им. А. А. Дородницына РАН. Автор восьми поэтических книг и романа «Предсказания очевидца» (2004). Стихи переводились на иностранные языки, входили в отечественные и зарубежные антологии. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе премии Андрея Белого (2008). Живет в Москве.

Владимир Аристов

_*

ТРОПОЮ РИЛЬКЕ

_{Стихи для проекта «Систематизация воды на краю земли»}

Чем выше в горы, тем выше стена океана

Не перейти ее взглядом

И внизу в городах все живут у подножья

этой синей стены —

В кратере мы с пенистыми краями

Тень от шляпы-медузы или нас затмевает волна?

В черной чеховской Ялте ли

ты нищим лежишь на белых

плитах

меж бухт, где спускаются волны

черной Яйлы

У подножья лежать замершей, замерзшей от

ее синего взгляда стены

Тень и горы от потопа всех не спасут

Ты в космический успеешь вскочить ковчег

Ну а он последним останется на белой

площади городов

Завороженным взглядом следя, как полупрозрачная

Тень от шляпы ее и ленты по

пенному белому краю идут

Ледяною любовью ее остановленная волна

Что достигнет его пригоршней брызг.

Тропою Рильке (Rilke weg)

Долго мы шли вдоль оград —

меж деревянных жердей

словно деревенскую околицу

пряслом ограждавших нас от моря

Сквозь лес мы проникали дальше

К нашей цели — бухте Sistiana

Она была невидима с дуинского балкона замка

По сути, недоступна взору

Но все же цель не была ясна

Кажется, гостиница

Где больше сотни лет назад

С собой покончил безумный физик

Зачем искать ее было неясно

Найти наи-европейскую гостиницу

Где все сверкает, люди редки

И где-нибудь в углу

В сияющем прямоугольнике,

Начищенном так, что и прочесть нельзя,

Написано, что сюда когда-то

Прибыл на отдых (с семьей)

Тот физик знаменитый.

Наконец чрез много километров

Мы вышли на обрыв над морем

Там бухта замыкалась

оставался небольшой пролив

два тонких мола почти соединяя

словно два несведенных пальца у глаз

«Можно ли вообще спуститься с этого обрыва?» —

ты спросила

Мы долго опускалась, снижались

медленной спиралью

сквозь темный лес пробкового дуба

Мы снизились к границе моря

горною тропинкой

где в море крошечная бухта

(наверное для младшей дочери его)

Мы подошли поближе

ничего не видно,

кроме дороги

рядом с окраиною моря

Наконец вблизи автостоянки

Громада незаметная на фоне леса заполнившего гору

Заросшее южным бурьяном

Здание, похожее на остов средней московской школы

Прикрытое зеленым косогором

Мы обошли его вокруг

со спины, где редкие машины прислонялись

к нему в виртуальной зелени.

Неохраняемый вход-провал

Пересекая экскрементозные полоски

воздуха —

мы вошли

и дальше внутри

вещи, разбитые на части

зубчатая звезда велосипеда

цепь ржавая последний раз замкнулась

и уходящий вверх обломками ступеней

путь лестницы

там где виднелось белое небо

в куполе зияло

круглое отверстие

казалось, от рухнувшей с огромной высоты

небесной люстры

путь завершился без указанья

окончания тропы

Rilke Weg

Так медленно балкон Дуино кружился

рука хваталась за побеги зелени

проросшие меж рельсов

Крепивших балки

с крошащеюся штукатуркой той

гостиницы

балкона, того человека у окна, люстры

рухнувшей в мир

с захваченными взглядом территориями

скрылся он за дневной газетой

задвинув занавес из букв

и Райнер на балконе из глубины

гостиной замка

не знал об этом

от кого-то слышал —

не умел читать газет

но балкон словно та маленькая бухта,

подхваченная на ладони снега

Мир,

похожий на рухнувшую люстру,

которая еще летит к земле

Мир неуспокоенный

Серые скалы с зеленью побегов

Море слепящее до горизонта

Предстала новая ландскарта

В Дуино дивные двоятся

названья и пути

словенское Divino

Duino итальянское?

через несколько лет

начнется бомбардировка с моря —

прямые попадания в окна гостиницы

где не было уже австрийцев

бежали в мир

как физика, пытались скрыться в атомы

зловонная материя — в идеальный космос атома,

где словно в коконе — будущий мир.

На спорной территории — Италия

великая адриатическая дуга

ручьи вина сюда иногда приходят из Словении,

впадая в море.

Платон изгнал поэтов такого-то числа

такого-то века

империя поэтов — Атлантида

и рухнувшая люстра в глубинах морей

Разошлись пути здесь к Монфалькано

или в сторону Триеста

бесспорная территория на карте,

на марке

но марки больше нет

Во многих местах мы не опознаны — здесь и сейчас.

_{30 апреля}

Вызвать меж забвенья вещей образ

Алена твой

Здесь в средостеньи берез

Аляповатых губ примкнувшего

трутовика

Шумом шоссе неясным оплакана

Высота сосны горечь-даль

сталь давняя неба —

Обещание верное

Бутоны черных копий

на углах железных оград

И несмела несметная

Зелень

пробирается первый раз

на парад земли

и в повторе как песня

вытянет, вызволит во всю длину жизнь

жизнь твою вечную

Любляна, мэр у фонтана

Однажды утром мой люблянский друг

Мне указал на человека

В застиранной армейской гимнастерке,

Который быстро шел, минуя городской фонтан.

«Это наш мэр», — сказал мой друг спокойно,

Словно о жителе любом,

Наверно, так же мог произнести он «нищий» или «бомж»

Все у меня закружилось в голове —

Ведь ситуация немыслимая

Для Москвы, допустим,

Или другого города Земли,

Где мэр давно уж превращен

В несуществующую фигуру

Давно он скрылся за границами охраны

За экранами видеокамер, телевизоров и т. п.

Неужто здесь в Любляне

Главный ее житель

Определяется по жребию?

Возможно, лишь на день один?

Ты будешь делать свое дело

свободно

Не опасаясь, что за заслуги

тебе воздастся непомерно

Ты можешь пройти рядом с утренним фонтаном

и в воду заглянуть

Не опасаясь, что увидишь в волнистом отраженьи

голову дракона иль ничего —

лишь небо

дымное

Особый цвет его сиреневый среди гор

_{К появлению собрания стихов Геннадия Айги}

Семитомник твой —

Ствол застенчиво выступает из тьмы

вослед за другим стволом

Лес становится снова деревом

Поле горизонтом безграничную обозначает страницу

С чистого листа

Мы считываем твой снег

Словно одна снежинка…

Тает — не тает

Но именно та

Нам остается как слово

Твое