КОТУ И ПЕТУХУ

Пурин Алексей Арнольдович родился в 1955 году. Выпускник Ленинградского технологического института. Поэт, эссеист, переводчик. Автор нескольких лирических сборников. Заведующий отделом поэзии журнала «Звезда». Живет в Санкт-Петербурге.

Алексей Пурин

_*

КОТУ И ПЕТУХУ

_{* *}

_*

Памяти Елены Шварц

Старый и пьяный голландец в рубашке,

мятой и потной, известный поэт,

всё убеждал нас: не ждите поблажки —

Бога нигде, даже в бабочке, нет;

даже в листке, лепестке и букашке

(дескать, искал сам — и вот не нашел)

нет Его, нет, — и енейвер из фляжки

лил, кулаком ударяя о стол.

Вы не поверите!.. В жеваной, липкой,

выбившейся неопрятно из брюк,

с полугримасою-полуулыбкой,

не выпуская жестянки из рук,

всё призывал расквитаться с ошибкой

вечной, — и булькала глотка, как люк —

после тех ливней, прозеванных рыбкой…

Если б я понял тогда этот звук!

…Пить беспросветно в стране беспробудной,

что порученье исполнивший Ной,

глаз увлажняя трепещущей, чудной

радугой — зыбкой надеждой земной…

Как на платке — не забыть уговора,

в небе пустом завязал узелок —

наша единственнейшая опора —

несуществующий видимо Бог.

_{Нарцисс}

Столько заворожённых ничьих ночей

ты глядел в горячий живой ручей,

где твоим стенаниям вторил милый

рот, что влага стала твоей могилой.

Как песчаное дно, трепетала грудь,

и упругие рыбы торили путь,

и твой облик сливался с любимым ликом,

и взаимным дол оглашался кликом…

А теперь над тобою вода чиста

отраженьем облака и куста,

вместо лика-облика — лоск и блики,

ибо те, что сжаты серпом, безлики.

Только тишь да гладь, не шумит камыш,

не шуршит в траве полевая мышь,

слезы смыты, и вышел финал обидам —

и лежит весь мир ледяным Аидом.

_Соборы

I

В Амьене, в Шартре, в Реймсе сталагмиты

вросли в лазурь, но больше не растут.

Кто оязычил каменщиков, тут

стучавших в лад? Куда ушли термиты,

вдруг загудев на тысячи ладов, —

в немые паутины городов?

Иссякли слезы сталактитов? Осы

оставили гнездо?.. Одни вопросы.

II

Как если бы взлетающим фонтанам

застыть навеки повелел Господь

нерукотворным камнем неустанным,

колонн и дуг подброшена щепоть —

как на вопрос о мыслящей деснице

полуответ двусмысленный. И вот

за сотни лет не шелохнется свод —

там, где немолчный рынок шевелится.

III

До нас ли взрывам огненно-застылым

и водопадам, обращенным в лед, —

в углы вселенной, к времени могилам,

они давно отправлены в полет.

И такова их скорость световая,

что (как душа — на длинном волоске),

неподлинно меж торжищ пребывая,

они на самом деле — вдалеке.

IV

Лишь костяки. Но их грудные клетки

тысячеусто поднимает Бах,

и свет, пройдя сквозь радужные сетки,

рождает цвет в их темных черепах.

А вечерами башеная роза

зеленоватым светится огнем —

кошачий глаз! Не утешенье в нем,

увы, а ненасытная угроза.

V

Что, если Бог — отвесный водоем?

_{* *}

_*

Nah ist

Und schwer zu fassen der Gott.

_Holderlin

Стихи с названьями «Зима»,

«Зима», «Весна», «Зима», и «Лето»,

«Зима», и «Осень», и «Зима»,

«Зима», «Зима», сойдя с ума,

еще писать в два-три куплета.

И видеть смену сорок лет

времен неведомого года

в окне, где вторит свой куплет

четырехстрочная Природа...

Непостижим Господь! И нет

мостка над бездной, перехода.

_{* *}

_*

Дорогую сигару раскурим назло

нашей бедности: пусть

дым сиреневый крутится, точно сверло,

и читается жизнь наизусть.

Получается плохо: сонет — не сонет,

без последней терцины пока,

лишь тоска… Как сказал настоящий поэт —

«и лежат на башке облака».

(Он меня недолюбливал — и поделом:

мне смешно, если дразнят гусей…

Но со смертью его всё на свете на слом

вдруг пошло с очевидностью всей.)

_{* *}

_*

Во сне привиделось: в аду

я то мучение найду,

что вечно буду мерзкой твари

«на случай» вирши сочинять;

и рядом дудочки ваять

нечистым будет Страдивари.

А ты, читатель мой, в раю

окажешься (на том стою —

да и не может быть иначе!), —

советчик верный мой и врач, —

и там, среди рублевских дач,

не загрустишь о нашем плаче.

_{* *}

_*

Памяти Василия Русакова

Всё кончается в зале без окон,

при больнице, на заднем дворе:

треск свечи, да спеленатый кокон,

да зачуханный поп в серебре.

И какие-то люди с цветами

в на минуту притихшей толпе:

кто такие — не знают и сами, —

что же могут постичь о тебе?

…Ну, простились. И выпили пива,

забредя в полусонный шинок…

Не навеки, Василий! Счастливо!

Сколько б ни было — всё же не срок.

_{За нумизматикой}

1

Задорого купил монету.

на ней — орел и лик царя.

Особенного смысла нету

в монете, честно говоря.

Царя, как всякого, убили,

орла стесали, где смогли…

Что остается, кроме пыли,

от нас на плоскости земли?..

Орел двуглавый, одноглавый,

да хоть трехглавый, хоть дракон, —

и тот неумолимой лавой

слепого времени сметен.

2

Хувишка, царь кушанский, на слоне,

в богатом платье, в бронзовой броне.

Он — сын Васишки. Брат его, Канишка,

пытался бунтовать, но усмирен

и, видимо, убит. И правит он —

богоподобный на слоне Хувишка.

На реверсе Господь четверорук:

ни Шива и ни Митра — только звук.

Еще столетий пять до Мухаммада.

Но дайте срок — Хувишка на слоне

до Лондона дойдет, поверьте мне, —

до Бостона, Парижа, Сталинграда.

_{Наставления}

1

Коварствами искусств насытясь наконец,

овсяный свой венец прими — и в Олонец

какой-нибудь езжай и доживай угрюмо:

где девочка-любовь, где мальчик из Фаюма?

И всё же грех роптать: всё было, всё сбылось,

а слабое тепло и днесь не пресеклось;

живи себе пока, ни хладный — ни горячий,

в надежде волшебства, но к мастерству незрячий.

2

Возьми в советчики кота и петуха,

а критику забудь — она всегда глуха,

тупа, бессмысленна, глупа, подслеповата, —

в коте иль петухе ищи себе собрата, —

так учит нас поэт, которому нельзя

не верить — в полумрак сошла его стезя:

лишь гений возмужал, как публика остыла…

Коту и петуху читай стихи, чудила!