Синельников
Михаил Исаакович родился в 1946 году в
Ленинграде. Поэт, эссеист, переводчик.
Автор двадцати двух стихотворных
сборников, в том числе однотомника
(2004) и двухтомника (2006). Много занимался
темой воздействия мировых конфессий
на русскую литературу. Составитель
нескольких поэтических антологий. Живет
в Москве.
Михаил
Синельников
*
СРЕДИ
ЗЕМНОГО ПЛЕНА
В
эпоху перемен
Широкой Волги
водяные горы
Уходят вдаль
косяк за косяком,
В унылые
пустынные просторы,
Где за работу
платят кизяком.
И в этой
беспробудной деревеньке
Забыли и
припомнить не могли,
Как выглядят
какие-нибудь деньги,
Здесь выдают
авансом горбыли.
Визжит пила
на старой лесосеке,
Кричат в
ответ перепела во ржи,
И, оставаясь
в памяти навеки,
Бежит волна
на берег от баржи.
Тишинский
рынок
«Отец, как
дальше жить?!» – и пьяный
В сиянье
рыночного дня,
Как будто в
край обетованный,
Пошёл, шатаясь,
на меня.
Устав от
мирового скотства,
Дождёшься
ли, где ни живи,
Такой
соборности, сиротства.
Правдоискательства,
любви?
* *
*
Он в сумерках
фиолетов
И розоват на
заре…
Но только не
стало поэтов
И музыки в
каждом дворе.
Нет живописцев
отменных,
Видевших
жгучие сны…
Вялое солнце
на стенах
И голоса
тишины.
Шорох столетий
отцветших…
Ни франтоватых
зевак,
Ни городских
сумасшедших,
Знавших, что
будет вот так.
В
году амнистии
Белогрудую
ласточку слышу,
Что гнездо
в черепице совьёт…
Уголовники
крыли нам крышу,
Шел Великой
Амнистии год.
Нужно было
следить за вещами…
Люди в жаркие
маялись дни,
Мать кормила
их кислыми щами,
В Туркестане
не часты они.
Затаённые,
зоркие зэки
Оказались –
её земляки…
Речь пошла
про деревни и реки,
Заливные
луга у Оки.
Вдруг
примчались из библиотеки
Босоногие
баранчуки.
Говорят:
задолжала Шекспира!
…Вдруг
восстала стена тишины.
И застольцы
простецкого пира
Вновь
застенчивы и холодны.
И не знаю в
высокой траве я,
Сколько
горестей в мире и мук…
То ли детство
горит, розовея,
То ли персик
цветет и урюк.
Память
Осетии
Ахсару
Кодзати
Во льдах
Осетии зеркальных,
В её снегах
светло-печальных,
Среди лугов,
среди лесов
Разносится
по Иристону
Какой-то
звук, подобный стону,
Какой-то
отдалённый зов…
Иль это целый
мир незримый,
Как бы
придавленный горой, –
Языческий,
неутолимый
Свой голос
подаёт порой?
И на заре в
Даргавсе старом
Чуть брезжит
проблеск тайных сфер,
И вдруг –
дохнёт кузнечным жаром
От пламенеющих
пещер.
Где уползают
кольца змея
В глухой
туман и в облака,
Вдохни всей
грудью воздух Цея,
Бодрящий
ветер ледника!
Чтоб эти
длинные ущелья,
Огнём и
холодом дыша,
На встречу
с духом подземелья
Прошла
бесстрашная душа.
* *
*
Вдоль красных
и светло-лиловых
Цветов
исчерпанного лета,
Средь этих
поколений новых,
Учившихся
чему-то где-то;
Туда, где
шьют, хинкали лепят
И, вопреки
войне и дури, –
На этот гам
и тёмный лепет,
На звук дудуки
и пандури;
Туда, где во
дворах зелёных
Замылились,
забылись числа,
С бельём и
перцем на балконах
Ужалось время
и зависло.
По этим
спускам и подъёмам,
По улице
родной и длинной, –
Брести иным,
полузнакомым,
Сквозь пустоту
и запах винный.
Персидская
музыка
То журчанье,
то всплеск, то удар,
И молчанье
и грозно и трубно…
Малый бубен
и най и дутар –
В ожидании
главного бубна.
Но уже, набежав
тяжело,
Приближается
свежая сила.
Вот дохнуло
и с вихрем пошло,
Колесо,
грохоча, покатило.
Этот бешеный
пыл, перехлёст,
Обжигая,
влечёт иноверца.
В этой радуге
пляшущих звёзд
Обречённое
мечется сердце.
17
апреля 2010. Тегеран
Весна
Над улыбнувшейся
чащею,
Все позабывшей
метели,
Птицы возникли
кричащие
И, горячась,
улетели.
Вновь по
своей траектории,
К жизни
счастливой и нищей,
От водопада
Виктории
Прямо до
свалки в Мытищи.
* *
*
Селена белая,
прекрасная Селена,
В печальной
синеве моих вечерних лет!
Вдруг
вспомнилось на миг среди земного плена,
Что ты –
застывший мир, в котором жизни нет.
И странно –
для меня каким-то утешеньем
Ты стала в
тишине, ты проще и родней,
Чем солнца
жгучие, ты вечером осенним
Желанней,
чем звезда первоначальных дней.
Вспоминая
старый Таджикистан
Абдулло
Давлатову
Многолюдство
базаров бывалых,
Разговоров
медлительный мёд
И улыбчивость
старых и малых...
Всё исчезло
в небесных провалах,
Но бушует и
в сердце цветет.
Нет их всех,
ни дурных, ни хороших,
А насколько
и как хороши,
Всё равно
никогда не поймёшь их,
Что о них на
земле ни реши.
Но, любя и
забвенья не зная,
Ничего у
судьбы не проси!
Вот – арыка
вода ледяная,
И она говорит
на фарси.
И, вдыхая всю
прелесть былого
И припомнив
памирские льды,
Я сравнил бы
таджикское слово
С благовонным
цветеньем джидды.