ДРУГАЯ ЖИЗНЬ
Архимандрит
Тихон (Шевкунов). «Несвятые святые» и
другие рассказы. М., «Олма Медиа Групп»,
Издательство Сретенского монастыря,
2012, 640 стр.
— Потому
что Бог есть <…> я в этом убедился. И
все, что в Церкви — все правильно.
— Ты
думаешь? <…> Знаешь, там много такого…
разного.
— Наверное.
Но зато там есть самое главное.
Архимандрит
Тихон
Порой
очень хочется говорить о книгах как
таковых, без привязки к происходящим в
стране процессам. Но это — иной случай.
Книга архимандрита Тихона (Шевкунова)
«Несвятые святые...» — это не только, а
может быть, даже не столько книга. Это
знак. Знак того, что в России давно
назрела потребность в спокойном и по
возможности конструктивном диалоге
церкви и сообщества мирян, знак далеко
не единичный, хотя и самый заметный:
тираж, переваливший за миллион экземпляров,
— явное тому подтверждение. Даже в том
случае, если тираж — следствие грамотно
продуманных PR-усилий.
Церковь
здесь понимается не как институт, а
скорее как социальное и (избегая
употребления всуе слова «духовное»)
нравственное понятие.
Институт
церкви в последнее время ассоциируется
чаще всего с «Pussy Riot»
и часами «Breguet», но в книге, а точнее —
в книгах речь совершенно о другом. Я
говорю — «в книгах», потому что за
довольно короткий (меньше года) промежуток
времени появилось несколько жанрово и
стилистически очень разных, но тематически
близких книг. Среди них роман о жизни
семинарии «Alma Matrix, или Служение игумена
Траяна» Александра Кукушкина и Михаила
Гурова, новый фрагмент «Лоскутков»
Всеволода Чаплина, а также «„Небесный
огонь” и другие рассказы» Олеси
Николаевой — вторая книга совместного
проекта «Олмы» и Издательства Сретенского
монастыря.
Удивительнее
всего, что вся эта кутерьма с противостоянием
«официальной церкви» и либерального
сообщества всерьез обострила важную
литературно-философскую проблему:
проблему «другого». Для светских, пусть
даже верующих, но невоцерковленных
людей монашеская жизнь — всегда другая,
альтернативная, чуждая. И литература
об этой жизни, написанная самими
священнослужителями или посвященными
людьми о них, — это способ, говоря
хабермасовским языком, «вовлечения
другого», наведения мостов или хотя бы
мостков между двумя все более отдаляющимися
мирами. Но пока почему-то не очень
получается.
«Лоскутки»
протоиерея Всеволода Чаплина —
продолжение дневниковых зарисовок и
коротких заметок, ранее уже вышедших
двумя книгами. Их жанр отсылает к целому
пласту литературы (не сравнивая масштабов
мыслителей), имеющему, однако, в традиции
более светский характер: к «Опавшим
листьям» Розанова, «Записным книжкам»
Ключевского (и не только его), из зарубежных
— к «Горьким силлогизмам» Чорана и
«Излучениям» Юнгера. Но и у самого
Чаплина жанр заметок определенным
образом эволюционирует. В предисловии
к одной из первых публикаций на сайте
religare.ru говорилось, что «„Лоскутки”
— это личные дневниковые записи отца
Всеволода. Именно в силу их личного
характера некоторые фразы и термины
могут быть непонятны нецерковным людям,
ведь изначально эти размышления не
предполагались для печати». Если первые
записи изначально для публикации не
предназначались, то нынешние уже написаны
с явной ориентацией на читателя, порой
даже с некоторым с ним заигрыванием:
они стали более краткими, емкими, в них
все чаще появляются анекдотические
истории и байки:
«Служил
Пасху во Вьетнаме, на нефтяной базе.
Люди там в основном русские, но от Церкви
далекие. Литургия совершалась в культурном
центре — здании, плотно окруженном
магазинами и летними закусочными. Идем
крестным ходом. Мужики, отрываясь от
пива, смотрят на нас примерно так, как
будто бы мимо шел слон или летела тарелка
с гуманоидами. Один другому:
—
Ничего
себе... Не, это что, взаправду?
—
А
я вообще не понял. Во чего бывает...»
Бывает,
действительно, всякое. И книга отца
Тихона, в общем, о том же самом. О том,
как успешные, обеспеченные и совершенно
невоцерковленные молодые люди открывают
для себя другую, поначалу чужую и
непонятную, монастырскую жизнь и эта
жизнь вдруг становится для них единственно
возможной: «Не знаю, что произошло, но
мир потерял для меня весь интерес и
привлекательность. То, что еще вчера
казалось желанным и ценным, теперь
открылось если не как бессмысленное (я
не дерзал многое так называть), то
совершенно далекое. Я не узнавал себя.
И друзья тоже меня не узнавали. <...>
Открылась другая жизнь, по сравнению с
которой все прожитое мною за двадцать
четыре года не шло ни в какое сравнение».
Архимандрит Тихон выстраивает перед
читателем калейдоскоп фигур, событий,
фактов, подтверждающих незримое, но
постоянное присутствие божественного
в нашей жизни. Эта манера отчасти
напоминает феноменологический подход
беспредпосылочного описания опыта
познающего и открывающего сознания,
предложенный когда-то Паулем Тиллихом
в «Систематической теологии»: «В теологии
должен применяться феноменологический
подход ко всем ее базовым понятиям, что
вынудит ее критиков прежде всего
осознать, что же означают критикуемые
ими понятия. Но это вынудит и самих
теологов давать аккуратные определения
существующим в теологии понятиям и
использовать их логически последовательно,
тем самым избегая опасного искушения
заполнять логические бреши данными
благочестия».
Все
рассказанные архимандритом Тихоном
истории полны чудес и счастливых
совпадений, каждое из которых способно
еще раз подтвердить человеку верующему,
а может быть и сомневающемуся, присутствие
Божьего промысла в повседневной жизни.
Скептики, конечно, после прочтения
вполне могут остаться при своем мнении:
некоторые логические бреши, о которых
говорит Тиллих, в книге присутствуют,
и, кажется, вполне осознанно.
Многие
герои — например, отец Иоанн (Крестьянкин)
— и даже сюжеты из книги отца Тихона
могут быть знакомыми читателю по книге
Майи Кучерской «Современный патерик»
(2004), также вызвавшей в свое время широкий
резонанс и выдержавшей уже несколько
переизданий. Общая, например, история
про отца Василия (Родзянко) и погибшего
в автокатастрофе его «заочного» духовного
сына, слушавшего проповеди владыки по
радио.
Разница
— в жанре и выбранном тоне. Кучерская
— прекрасный прозаик и филолог, ее
«патерик» (или, как определил жанр в
предисловии Сергей Чупринин, фацеции)
— тонкая игра; именно игра, а не
заигрывание. За веселыми, шутливыми,
иногда прибауточными рассказами
скрывается глубокое и порой провокативное
содержание: «Один батюшка был неверующий.
Все он делал, как положено, и очень
старался, только вот как-то не верил в
Бога. Об этом, в общем, все знали, но
прощали ему, а вот как раньше, если
коммунист, не обязательно же в коммунизм
верит. Ну, так же и батюшка. Главное,
чтобы человек был хороший». Или вдруг,
совершенно неожиданно и оттого особенно
страшно: «Отца Александра Меня убили.
Он шел в деревне по дорожке, и человек
бросился на него с ножом. Отец Александр
еще немного прошел вперед к дому, а потом
упал замертво. Кто его убил, так и
неизвестно». Такая манера повествования
предполагает определенный культурный
уровень читателя и провоцирует его на
собственные размышления о проблемах и
явлениях, заявленных в книге, как может
показаться на первый взгляд, пунктирно.
Подобной литературной тонкости книге
«Несвятые святые...» порой не хватает,
впрочем, столь тиражный проект ее не
очень и предполагает, а искушенный
читатель и массовая литература всегда
были в особых отношениях, которые в
нынешних социальных сетях принято
обозначать как «все сложно». Стиль книги
отца Тихона предельно прост. И вопрос
о природе этой простоты остается
открытым. С чем мы имеем дело: с нарочитым
упрощением в расчете на широкого читателя
или с некоторым писательским
непрофессионализмом? В сборнике рассказы
о монашеской жизни перемежаются
небольшими новеллами и притчами из
церковно-учительного сборника «Пролог»,
и общая тональность текстов весьма
разнится. В по-настоящему интересные
жизнеописания святых отцов и полные
светлого юмора воспоминания (вот,
например, о легендарном «Запорожце»
отца Рафаила) вдруг вклинивается
полуглянцевая заметка «про звезд», —
и читательское доверие к автору
оглушительно рушится. Почему-то интуитивно
кажется, что историям о том, как умирал
Сергей Бондарчук, а Андрей Битов за
светскими суетными делами не успел
выполнить волю умершей матери, не место
в подобной литературе. Впрочем, интуиция
— понятие индивидуальное и порой
обманчивое...
То,
что книга архимандрита Тихона —
издательский проект, сомнений не вызывало
(впрочем, учитывая нынешние реалии
книжного рынка, в самом факте проектности
едва ли есть что-то предосудительное).
Проект предполагает тщательно продуманную
последовательность издательских усилий,
направленных на максимально широкое
распространение книги (а чаще — книжной
серии). Отсюда уже упомянутая простота
стиля, обилие иллюстраций, появление
отрывков из текста в прессе. Уже тот
факт, что книга выпущена совместно
небольшим специализированным Издательством
Сретенского монастыря и крупной «Олмой»,
да еще и совершенно гигантским по
нынешним меркам тиражом, говорит о том,
что она едва ли обречена на одиночество.
Выход книги Олеси Николаевой «„Небесный
огонь” и другие рассказы» ожидания в
полной мере оправдал. И несмотря на то
что ее стартовый тираж — 30 000 — заметно
уступает флагманскому, он все равно
примерно в десять раз выше того, на
который скорее всего могла бы рассчитывать
книга, выйди она сама по себе в любом
российском издательстве. И это ни в коей
мере не свидетельство несостоятельности
сборника Николаевой — это общая
тенденция. В качестве же второго номера
серии ее рыночный потенциал значительно
возрастает, особенно учитывая тот факт,
что книга архимандрита Тихона вошла в
короткий список самой влиятельной и
заметной российской премии «Большая
книга». И по целому ряду вполне очевидных
причин весьма вероятно, что в тройку
лидеров она войдет.
Помимо
общей идеи о роли Божьего промысла в
человеческой жизни образ автора —
единственное, что связывает отдельные
рассказы между собой, и это приводит к
определенной композиционной рыхлости.
Перед нами то, что автор пережил, прочел,
услышал, узнал. Но — по традиции духовной
литературы — «Несвятые святые...»
абсолютно лишены самопрезентации, о
себе автор пишет только по сюжетной
необходимости, образ рассказчика
статичен и не получает развития. В
результате утрачивается композиционная
обусловленность каждой отдельной
истории, и в книге доминирует принцип
«а вот еще случай был». В этом отношении
книга Олеси Николаевой выстроена гораздо
более последовательно. Она представляет
собой свидетельство духовных исканий
поэта и прозаика. Однако и это — палка
о двух концах, потому что истории
Николаевой в большой степени воспринимаются
как рассказы «о своих» и «для своих»,
как интеллигентские размышления для
узкого круга. Поэтому и стартовый тираж
«Небесного огня...» в десятки раз меньше,
чем «Несвятых святых...»: уж чего-чего,
а явного заигрывания с интеллигенцией
в книге Тихона Шевкунова нет. И в целом
надо отдать должное тому, что все
литературные шероховатости и недостатки
книги архимандрита Тихона приводят к
одному явно положительному эффекту.
Главный ее акцент делается на подлинных
героях книги — иноках, монахах,
священниках. Некоторые новеллы (об отцах
Иоанне, Рафаиле, Василии, матушке Фросе)
по-настоящему удачны, живы и духоподъемны:
«Раз за разом я наблюдал, как Владыка
Василий в буквальном смысле отдает себя
в послушание каждому, кто к нему обращается
<…> Было видно, что кроме самого
искреннего желания послужить людям за
этим стоит и еще нечто совершенно
особенное, ведомое лишь ему. В этих
размышлениях мне припомнилось, что
слово „послушание” происходит от
глагола „слушать”. И постепенно я стал
догадываться, что через это смиренное
послушание Владыка научился чутко
слышать и постигать волю Божию. От этого
вся его жизнь становилась ни больше ни
меньше как постоянным познанием Промысла
Божиего, таинственной, но совершенно
реальной беседой со Спасителем, когда
Бог говорит с человеком не словами, а
обстоятельствами жизни и дарует Своему
собеседнику величайшую награду — быть
Его орудием в нашем мире».
Создавая
яркую портретную галерею, отец Тихон
показывает, что мир монастыря — столь
же (а для людей, живущих в нем, и несравнимо
более) многогранен, красочен, витален,
что и наш, светский и суетный. И все это
— вопреки представлению о жестких
монастырских рамках и самоограничениях
и в полном соответствии со словами
Бердяева: «Для Православия характерна
СВОБОДА. Эта внутренняя свобода может
не замечаться извне, но она всюду
разлита».
Так неожиданно в книге снимается
поставленная в самом начале проблема
«другого»: мир многоцветен, но целостен,
разнообразен, но един, и, для того чтобы
заметить это, достаточно просто посмотреть
вокруг, увидеть и услышать того, кто
находится рядом. Но как же сложно бывает
воплотить это в жизнь...
Татьяна
СОЛОВЬЕВА